От обыденного к философскому образу научного познания (социокультурный аспект) (стр. 4 из 5)

Многочисленные интроспективные свидетельства ученых, а также специальные психологические исследования раскрывают объективную подоснову введения образного, метафорического языка в науке. Как выясняется, человек может помыслить какое-либо понятие, только визуализировав его, выразив в зрительном образе. Так, американский математик Д. Пойя, ссылаясь на свой опыт математических исследований, говорил об эвристичности такого образа, как «стиснутые корни». И. П. Павлов описывал механизм образования временных нервных связей, метафорически отождествляя нервную систему с телефонной станцией и т. д. Все это позволяет утверждать, что в процессе творческого мышления образы и понятия не альтернативны, а предполагают друг друга. Понятие — это средство экспликации образа и наделение его общезначимым смыслом. Образ — это средство индивидуальной ассимиляции понятия, его соотнесения с личным опытом и включения в индивидуальное мышление.

В завершение данной темы обратим внимание на то, что язык используется учеными не только для фиксации опытно-экспериментальных результатов, но и для общения, коммуникации и, в частности, для убеждения в достоверности полученных результатов как своих коллег, так и людей вне науки. Так вот, в ходе историко-научных исследований, посвященных роли риторики и речевых высказываний, было выявлено еще одно примечательное обстоятельство. Оказывается, что разные ученые используют разные средства убеждения, в зависимости как от своих интеллектуальных привычек, так и от специфики той аудитории, к которой они обращаются. К примеру, речевые приемы Паскаля контрастируют с приемами Бойля, академиков первой половины XVIII в. или же с теми, которыми пользовался Кулон. Там, где Паскаль прибегал к господствующему приему силлогизма для представления полученных экспериментальным путем результатов, Бойль применял способ точного и обстоятельного повествования (с тем, чтобы создать у читателя впечатление визуального присутствия при ряде опытов), а Кулон убеждал аудиторию, представляя пример соответствия искусно подобранных эмпирических результатов простым, общим универсальным законам, которые, как предполагалось, характеризуют устройство мира [10]. Данный пример, таким образом, позволяет еще раз проиллюстрировать, что научный дискурс строится по изменяющимся в социальном пространстве и времени правилам и поэтому представляет собой скорее многообразие кодов или литературных (риторических) технологий, нежели единый, универсальный язык.

Суммируем сказанное и подведем некоторые итоги. Тезис о том, что научное знание характеризуется объективным отражением действительности в понятиях и законах, справедлив. Справедливо, однако, и то, что само это объективное отражение выступает отнюдь не как самоочевидная фиксация преднайденной реальности, а как результат напряженной, ответственной работы человеческого сознания.

Во-первых, как мы постарались показать, ученый видит и познает мир не столько природой данными ему органами, сколько органами, возникшими и ставшими в пространстве социокультурной жизни (обучения, образования и т. д.). Уже это свидетельствует о том, что ученый не просто отражает, как в зеркале, некий неочеловеченный мир, но делает это при помощи человеческих процедур и операций, которые незримо присутствуют и в результатах такого отражения. В этой связи результат познавательной деятельности оказывается не просто идеальной копией внечеловеческого мира, а конструкцией, имеющей двуединую — субъектно-объектную — природу.

Во-вторых, мы стремились показать, что выработанные различными научными группами правила наблюдения, навыки обращения с оборудованием, способы интерпретации эмпирических данных зачастую несопоставимы и поэтому путь к научному результату лежит через дискуссии и переговоры, в которых задействованы не только объективные, но и субъективные факторы.

В-третьих, социокультурная опосредованность познания различного рода конвенциями, традициями, оценками, стереотипами может принимать форму бытия невербализованного, неявного знания, о чем, в частности, свидетельствуют навыки обращения с исследовательским оборудованием. Первичным и очень важным оказывается в этом случае «телесное знание», трансляция которого возможна только на индивидуально-личностной основе.

В-четвертых, в научных спорах вокруг значения того или иного понятия, в процессе генерирования нового знания используется язык не только понятий, но и образов, метафор. И эта, образная, сторона научного мышления выражает как индивидуальный, так и коллективный опыт ученого.

Все сказанное, таким образом, порождает необходимость корректировки того образа познания, который присутствует в обыденном сознании. Вопреки обыденному сознанию, природа не «говорит сама за себя», а ученый не столько «читает книгу природы», сколько пишет ее, как бы пропуская знание, которое он вычерпывает из изучаемых объектов, через себя, наполняя его как внутриличностным, так и социокультурным опытом. В этой связи можно утверждать, что применение категории «субъект» к описанию научного познания реализуется в индивидуальном и коллективистском смыслах дополнительным образом, причем ни один из этих смыслов, взятый по отдельности, самодостаточным не является.

Список литературы

1 Во избежание недоразумений обратим внимание на то, что носителем мифического образа «знание без субъекта» выступает прежде всего обыденное сознание. Что касается мифологичности, иллюзорности философского сознания, то, несмотря на то, что в нашу задачу не входит рассмотрение конкретных эпистемологических теорий, заметим следующее. Любая эпистемологическая теория, оперирующая, как и подобает теории, абстракциями, не застрахована от того, чтобы не превратиться в автономный, самодостаточный мир, имеющий весьма отдаленные связи с реальностью. Показательной в этой связи выглядит оценка некоторыми отечественными философами попперовского замысла «эпистемологии без познающего субъекта» как мистификации (см., например, [12]).

2 Данный тезис стал темой многочисленных философских, психологических, лингвистических и других подобных исследований и объединил таких разных авторов, как Г. Вельфлин, П. Флоренский, А. Лурия, Р. Арнхейм, Э. Сепир и Б. Уорф, У. Эко, М. Фуко и др.

3 Косвенным тому подтверждением может послужить то обстоятельство, что в философско-методологической литературе принято различать понятия «чувственно данное», «эмпирически данное» и «факт науки». Результаты чувственного восприятия наблюдаемых в опыте величин можно определить как чувственно данное. Эмпирические данные представляют собой непосредственную языковую фиксацию результатов единичного наблюдения, а фактом науки называется эмпирическое высказывание, представляющее собой статистическое резюме результатов ряда наблюдений, экспериментов (см., например, [9]).

4 Под научной культурой понимается совокупность правил познавательной деятельности и социальных взаимодействий, характерных для конкретной научной группы. В настоящее время тема научных культур в том или ином аспекте получает широкое освещение в науковедческой литературе (см., например, [16, 17]). Одна из главных идей этих работ состоит в том, что научная культура не формализована в виде канонизированных советов, требований, кодексов, однако, как совокупность неявных правил познания и негласных групповых конвенций, находит отражение и в структуре, и в содержании продуцируемого научной группой знания.

5 Исследовательская традиция, в рамках которой сегодня осуществляется изучение тех способов, с помощью которых ученые и лаборатории ведут споры, «переговоры» (social negotiations) относительно значения научных данных, весьма представительна. Эта форма исследования берет свое начало с работ Г. Коллинза и получает свое развитие в направлении, которое получило название «анализа противоречий». К представителям этого направления можно отнести Э. Пикеринга, М. Радвика и др.

6 «Сеть» — термин, который приобрел концептуальную и смысловую нагрузку в исследованиях Б. Латура, М. Каллона, Дж. Ло. Перечисленные авторы выступают представителями акторно-сетевой теории или — в более широком варианте — «исследования науки и техники» (Science and Technology Studies). Краеугольным камнем этой теории является полемическая мысль о том, что технические, социальные, политические, экономические факторы, фигурирующие в дебатах ученых и участвующие в динамике науки, неразрывно связаны между собой и провести между ними различие невозможно и нецелесообразно. Подчеркивается также, что между этими факторами нельзя раз и навсегда установить иерархию и природа их отношений меняется в зависимости от ситуации.

7 Категория «неявного» или «имплицитного знания» (tacit knowledge) была введена американским историком, философом науки М. Полани. Неявное знание — это информация, используемая в практической и познавательной (в том числе научной) деятельности, не имеющая четкого дискурсивного и операционального оформления. В последнее время соображения М. Полани были подхвачены и развиты Г. Коллинзом, О. Зибумом, М. Хагнером, С. Шеффером и др.