Беллетристика в философском и художественном наследии Ф. Шиллера
Д. В. Портнягин
История литературы знает немало примеров того, как авторские оценки своих произведений, отличаясь чрезмерной критичностью, лишали последующие поколения читателей возможности вполне насладиться произведениями любимых авторов. Нечто подобное произошло и в наши дни с некоторыми сочинениями Шиллера.
Фридрих Шиллер (1759–1805) известен прежде всего как драматург, поэт и философ. Однако значительная часть многогранного творчества этого немецкого автора в наше время оказалась на периферии научного и читательского интереса. Наименее изученной областью является художественная проза Шиллера.
В России в настоящий момент по отношению к Шиллеру сложилась парадоксальная ситуация. С одной стороны, его произведения являются неотъемлемой частью университетских курсов истории литературы и вызывают стабильный интерес у исследователей. Творчество Шиллера стало неиссякаемым источником аллюзий и цитат. С другой стороны, все вышесказанное относится прежде всего к драмам Шиллера, а литературоведческое освоение его прозы все еще находится на начальном этапе, несмотря на то, что первые переводы двух Шиллеровых новелл появились в отечественных журналах еще в 1802 году.
Т. В. Губская объясняет факт крайне редкого обращения отечественных литературоведов к изучению прозы Шиллера тем, что «…Шиллер в России воспринимается в первую очередь как драматург, его популярность связана именно с известнейшими постановками его пьес, а проза на этом фоне теряется» 1 . К этому можно добавить, что сам Шиллер не принимал всерьез свою прозу, и позднейшие исследователи в какой-то мере вынуждены были следовать этой традиции.
В одном случае авторы статей и рецензий ограничиваются лишь общей оценкой, а иногда и простым упоминанием о прозаических творениях Шиллера в рамках более масштабных исследований. Это распространяется даже на самое крупное сочинение в прозе Шиллера — неоконченный роман «Духовидец» (1789), хотя он пользовался широкой популярностью у читающей публики XVIII и XIX столетий. В другом случае исследователей интересует скорее отражение политических взглядов писателя в его прозе, нежели собственно художественные особенности его произведений, либо материалы носят характер литературоведческого комментария. Иногда отечественные источники грешат весьма вольным отношением к авторской разрядке, неточностью датировок, тенденциозным подбором фактов и цитат с целью подчеркнуть «революционность» Шиллера.
В зарубежном литературоведении наблюдается умеренное (по сравнению с отношением к драмам), но стабильное внимание к художественной прозе Шиллера. Интерес исследователей, однако, распределяется неравномерно. Наибольшей привлекательностью обладает вопрос историко-культурных обстоятельств создания произведений. Нередко работы западных ученых о прозе Шиллера носят синоптический характер, или характер предисловий и послесловий. Ряд публикаций зарубежных ученых, в которых так или иначе фигурирует новелла «Преступник из-за потерянной чести» (1786), лежит на стыке литературоведения и других дисциплин.
К сожалению, довольно много содержательных, насколько позволяют судить названия, работ западных и восточных ученых остаются труднодоступным для отечественного читателя, так как многие статьи и материалы, посвященные прозаической стороне творческого наследия Шиллера, после выхода в свет никогда не переиздавались, а зачастую до сих пор хранятся в университетских архивах в рукописном или машинописном виде, являясь библиографической редкостью даже у себя на родине.
Неблагоприятно сказались на рассмотрении прозы Шиллера, впрочем, как и всего его творчества, политические факторы: нацистская пропаганда, противостояние ГДР и ФРГ, зачисление изданных в Германии 1930-х годов книг в спецхранилища, послевоенная цензура и т. п. Как всякое значительное явление в литературе, Шиллера пытались взять в союзники самые разные силы.
В целом, будучи весьма интересными, труды зарубежных литературоведов не классифицируют художественную прозу в качестве особого явления в многожанровом творческом мире Шиллера, вычленяя ее лишь по хронологическому признаку — времени работы над журналом «Рейнская Талия» (№ 1 вышел в 1785 г.; со 2-го номера — «Талия»; с 1792 г. — «Новая Талия») и периодом написания «Дон Карлоса» (1783–1787). Практически каждая статья немецких литературоведов начинается с констатации факта, что Шиллер-прозаик оказался в тени Шиллера-драматурга, Шиллера-поэта и Шиллера-философа, в том числе и в глазах ученого сообщества. Видимо, в этом кроется причина того, что западные исследователи творчества Шиллера не приходят к однозначному мнению в вопросе о том, является ли художественная проза писателя тематическим и формальным мостом между его медицинской диссертацией, историческими и философскими сочинениями и его драмами, а также между ранним и поздними периодами его творчества.
Художественная проза Шиллера относительно невелика по объему, кроме упомянутых выше фрагмента романа и новеллы, она включает в себя следующие произведения: «Великодушный поступок из новейшей истории» (1782), «Завтрак герцога Альбы в Рудольштадском замке в 1547 году» (1788) и новеллу «Игра судьбы» (1789).
В идейном плане рассказы Шиллера обнаруживают немало общего с остальным его творчеством. Это легко заметить при анализе нравственной проблематики новеллы «Преступник из-за потерянной чести» и пьесы «Разбойники» (1781). Сущность этой проблематики предстает в виде стоящей перед героем экзистенциалистской дилеммы выбора между своим преступным поведением и более высоким потенциалом человека. Несмотря на обоюдную обусловленность чувственности и нравственности — возможно, основных характеристик человечества в понимании Шиллера, важная составляющая «неизменной структуры человеческой души» (выражение из «Преступника из-за потерянной чести» 2 )заключается в том, что Человек желает добра, т. е. стремится развивать «божественное» в противоположность «животному» в себе. Сходство обозначенных моральных проблем в двух произведениях вполне ощутимо и на текстуальном уровне.
В научном плане факт опоры автора « Разбойников» на свои медицинские взгляды ощущался, хотя и не анализировался, еще ранними исследователями творчества Шиллера. Идеи, высказанные в Шиллеровой диссертации, роднят научное исследование и пьесу практически со всей художественной прозой писателя.
В области философских воззрений также можно найти немало общего, что сближает между собой все творчество Шиллера периода «Дон Карлоса». В «Философских письмах» (1786), существенное влияние которых обнаруживается в <Философской беседе> из «Духовидца», молодой Шиллер проповедует автономию мыслящего «Я», одновременно отражая в своем художественном творчестве веру в возможность усилием нравственной воли изменить натуру. Мысль о двоякой — во взаимосвязи — природе человека, встречавшаяся у Шиллера и до его увлечения философией Канта, в конце 80-х годов расцветает пышным цветом в его творчестве, в том числе и прозаическом. Убеждение Шиллера-философа в том, что опыт играет необходимую роль в формировании нравственной личности, находит отражение как в драмах, так и в прозе автора. Практически у всех героев Шиллера нравственные мучения приобретают все более острый характер из-за драматичного жизненного опыта. Персонажам Шиллера приходится предпринимать решительные волевые действия, значительные моральные усилия, которых требовал Кант в трактате «Религия в пределах только разума» (1793) и которые сам Шиллер отстаивал в «Письмах об эстетическом воспитании человека» (1795). Согласно Шиллеру, выражение экзистенциально-моральной автономии есть акт величия. Становление нравственной личности в результате различного рода испытаний 3 , состоящих из напряжения, борьбы и раздоров, — перекресток, где художественная проза Шиллера пересекается с его драмами и научными исследованиями. Это еще более очевидно при рассмотрении такой черты Шиллеровой прозы, как историзм 4 .
Одно из глубочайших убеждений Шиллера состоит в том, что человек, будучи постоянно окружен физическими силами, вынуждающими его подчиняться законам необходимости, может посредством героического сопротивления этим силам добиться внешней и внутренней свободы. Придерживаясь своих моральных убеждений, человек совершенствуется, тем самым обретая нравственное достоинство. Эта закономерность, определяющая высокоморальную личность, применима и к поступкам в частной жизни, и к действиям человеческих общностей, которые формируют всемирную историю. С этим связана и воспитательная ценность исторической науки. Таким образом, история для Шиллера — это сцена, на которой совместно, но в постоянном противоборстве выступают моральные усилия и законы физической необходимости. Анализ прозаических сочинений показывает, что подобные взгляды сильно повлияли на Шиллера-писателя, стимулируя его использовать историзм в качестве проводника своих идейно-философских воззрений.
Историзм — свойство подлинно художественного произведения. Для исследователя насквозь пронизанной философскими идеями художественной прозы Шиллера выявление такого свойства очень важно, ибо помогает ограничить предмет интереса по формальным критериям. Задача осложняется тем, что Шиллер писал немало исторических работ, по мастерству изложения способных конкурировать с самой занимательной прозой. Философские этюды, вроде «Прогулки под липами» (1782), также далеки от сухого академизма и, собственно, не всегда и не всеми признаются сугубо философскими. В целом, говоря об исторической правде в художественной прозе Шиллера, можно сделать вывод о том, что между Шиллеровым восприятием истории и изображением человеческой драмы (будь то пьесы или новеллы) не обнаруживается принципиальной разницы. Тем самым опять подтверждается идейно-философская общность ранних (в основном относящихся ко времени создания «Дон Карлоса») произведений писателя (художественной и исторической прозы, драм, философских работ), что оказало существенное влияние на его дальнейшее творчество; при этом в прозаических сочинениях «…проявился тройственный дар Шиллера как поэта, философа, историка» 5 .В области стиля подобная общность Шиллеру-прозаику была далеко не свойственна.