Процесс развития каждой страны не жестко детерминирован. Он альтернативен по своей природе (что затрудняет его прогнозирование). Обычно Россия проскакивала исторические развилки, которые могли привести к большей демократии и децентрализации власти, неизменно продолжая авторитарные и централизованные варианты развития. Так было, когда державный каток Московского государства раздавил вольные города - Новгород, Псков и Вятку и их веча в XV-XVI веках. Так было, когда при Алексее Михайловиче и с воцарением Петра тихо "скончались" даже совещательные Земские соборы. Так было и когда после восстания Е. Пугачева прекратилась работа екатерининской Комиссии по Уложению, и когда после восстания декабристов остались пылиться в архивах конституционные проекты М. Сперанского, и когда кровавое нетерпение народовольцев прервало развитие реформ Александра II. Созданная в результате революции 1905 года полудемократическая Государственная дума канула в Лету вместе с царизмом в 1917 году, а демократическое Учредительное собрание было на второй день разогнано большевиками в начале 1918 года.
Сейчас Россия находится на очередном и очень сложном историческом перепутье. Вновь сошлось многое - и технологическое отставание с переходом в постиндустриальное общество, и национальная ущемленность, связанная с распадом советской империи, и необходимость коренного преобразования общественно-экономического строя жизни на рыночных началах в небывалых для России прежде рамках гражданского общества и правового государства.
Привычное стремление решить все проблемы одним рывком вместо последовательной, пусть и умело подталкиваемой эволюции - еще одна характерная черта российского государственного менталитета, которая дает о себе знать и сегодня. Соответственно, одни стороны внутри единого процесса отстают и тормозят общее развитие, другие, забегая вперед, отрываются от него и порой хиреют и гибнут. Так, скажем, обстоит дело с задержкой в формировании массового мелкого частного производства в городе и деревне - естественной питательной среды и хозяйственной базы рыночной экономики в целом. В то же время искусственно стимулируется создание финансово-промышленных групп. По-прежнему растет и крепнет неистребимая российская бюрократия, ведущая свою историю от московских приказов и петровских коллегий, прошедшая горнило царских министерств и партийно-советского аппарата. Пока она во многом определяет и будущее России.
Достаточно сравнить август 1991 года с днем нынешним, чтобы понять коренное отличие атмосферы обоих периодов: романтика выветрилась, шумное митингово-баррикадное противостояние улеглось, из рассеявшегося тумана выступило подлинное лицо "старой новой власти". Этот процесс занял почти 10 лет (с XIX конференции КПСС 1988 года до президентских выборов 1996 года).
В итоге у "руля" снова утвердился, по сути, издавна властвующий в России в разных обличьях и под разными вывесками "правящий слой", оседлавший государство как свою основную опору и главный источник своего богатства. Это общий стержень российской власти при всех переворотах и революциях. Более или менее независимые от него постоянно уничтожались: боярскую аристократию истребил Иван Грозный и окончательно нивелировал Петр I, дворянское вольнодумство искоренил Николай I, а идеологизированную "ленинскую гвардию" выкорчевал Сталин. Он же покончил с относительно независимым частнособственническим крестьянством, которое в свое время пестовал Столыпин.
Правящий слой в России рекрутировался из разных социальных групп: из аристократии, дворянства, чиновничества, купечества, низших сословий. На протяжении веков их соотношение, конечно, менялось и весьма существенно (например, во времена Петра или, особенно, после Октября). После Октября "кто был никем, тот стал всем" в том смысле, что из низших слоев резко пополнился слой правящий, а старые его члены были в преобладающей своей части устранены; но подавляющее большинство населения реально, а не декларативно осталось еще более бесправным. Вхождение в слой номенклатуры было обставлено жесткими правилами и фильтрами, и как никогда прежде вхождение во власть предопределяло собой все остальное [б]. В этом смысле коммунистический режим в России был логическим завершением процесса огосударствления правящего слоя, высшей формой его слияния с государством. В России почти всегда власть могла так или иначе лишить подданного собственности - основы его независимости, а то и жизни. Она "кормила", но она и карала.
В то же время широкие слои народа почти всегда искали какой-то защиты своих минимальных интересов от своеволия и беспредела власть имущих у того же государства как социального института. Обычно образ защитника персонифицировался в высшей, почти божественной власти царя или сменившего его генсека. И надо сказать, что такое обращение через голову непосредственного начальства к высшим инстанциям иногда приносило плоды. Так государство реально обеспечивало "единство общества", хотя оно никогда при этом не было демократическим.
Многовековая традиция опоры правящего слоя на государство и упования народа на него же пока не только не искоренена, но, напротив, снова оживает. Она явно противостоит представительной демократии. Следовательно, даже если мы действительно переживаем период перехода к рыночной экономике, то в нем неизбежно будет преобладать роль государства и связанной с ним бюрократии. Самодействие рыночно-негосударственных механизмов заведомо и долго будет подчиненным.
На новом витке истории происходит (с поправкой на эпоху) как бы возврат к дооктябрьским временам: частная собственность, зачатки демократии, гласность вроде есть, но они неустойчивы, не гарантированы. Во многом мы движемся по старой колее - огромных возможностей, неподконтрольности и реальной слабости высшей власти, неоформленности прав и ответственности отдельных ее ветвей и звеньев: независимости правительства от Думы, бесплодных думских словопрений и т.д. Разумеется, есть существенные отличия в расстановке и идеологическом оформлении политических сил, в их связях с социальной базой.
Ныне в России правящий слой состоит из части старой номенклатуры, из "новой номенклатуры", из части "новых русских" - скоробогатеев, во всех своих частях переплетенных с теневой экономикой и криминальными структурами. Все более выступают его родовые типично российские черты, из которых главные - связь с государством, отрыв от народа [7, 8].
О том, что это так, свидетельствуют широко известные факты, надо только рассмотреть их вместе: не было ничего подобного Нюрнбергскому процессу и денацификации, была амнистия "гэкачепистам" и участникам событий 1993 года; не было серьезных банкротств, продолжаются массовые гигантские неплатежи, а миллиарды рублей "прокручиваются" в коммерческих банках или утекают за рубеж; практически не раскрываются заказные убийства, всерьез не карают за масштабную коррупцию, за огромные хищения. Такое всепрощение "своим" показывает, кто включен в это понятие властью. Приведенные факты отнюдь не исключают как ожесточенной борьбы между отдельными группировками правящего слоя, так и криминальных "разборок" - меняются люди внутри слоя, но не глубинный характер установленной им власти. Этот консолидировавшийся правящий слой сейчас активно "оформляет" свою идеологию, старается сделать ее привлекательной для масс, ищет "общенациональную идею".
Россия - не первая и не единственная страна, идущая по пути от государственной к рыночной экономике. Переход к рынку определяется экономико-технологическими императивами современной эпохи, эпохи постиндустриального, информационного общества. Она требует разнообразия индивидуальных, преимущественно творческих усилий, эффективность которых не может быть установлена и оценена единым внешним планом и обеспечена административным предписанием и контролем. В таких условиях рынок незаменим, и страны, опирающиеся на нерыночно-государственное планирование и управление, неизбежно отстают все больше и больше. Причем речь идет обо всех характеристиках развития: экономического роста и эффективности, социального благосостояния и уровня жизни, политической стабильности и единства общества, культурных возможностей, психологии гордости за свою страну и т.п. Это поняли коммунистические правители СССР и Китая - двух великих "социалистических" держав. Это поняли в еще большей степени лидеры их стран-сателлитов. Так что переход к рынку - действительно императив.
В том же направлении движутся бывшие республики СССР, страны - члены бывшего СЭВ. Китай. За исключением двух пока еще сохраняющихся анклавов "реального социализма" - Кубы и Северной Кореи, ранее прокламировавшие его государства в той или иной мере и форме ныне объявляют о переходе к рынку. Россия в этом отношении занимает промежуточное место между странами Восточной Европы и Азии. Первые (включая Балтию) просто вырвались из-под навязанного им "социалистического" пресса. Для них это был более или менее болезненный возврат к прежнему относительно "нормальному" развитию, хотя у каждой были свои довольно существенные особенности (сравним промышленно развитую демократическую Чехию и в прошлом отсталые и далеко не демократические монархии Болгарии и Румынии).