Естественно, эти функции науки носили макросоциальный характер, далеко не всегда "трансформируясь в соответствующие мотивы ученых и определенную направленность конкретных исследований. Отнюдь не каждый советский естествоиспытатель думал об укреплении оборонной мощи государства, а равно не всякий обществовед преследовал идеологические цели. Но наука как социальный институт пользовалась поддержкой властей предержащих и щедро финансировалась (в советские годы на нее выделялось 5-7% ВВП), главным образом благодаря выполнению ею именно этих функций, жизненно важных для советской системы. И вполне закономерно, что 70-80% советского научного потенциала приходилось на долю ВПК, а практически любое естественнонаучное исследование, как отмечают историки науки, имело, если не прямое, то как минимум скрытое отношение к военным целям. Любая же работа в области общественных наук обладала идеологической подоплекой, пусть во многом ритуальной (в виде ссылок на работы классиков марксизма, упоминаний о решениях съездов партии и т.д.), но обязательной.
Изменения, произошедшие в нашем обществе, сделали все три основные социальные функции отечественной науки невостребованными, поскольку наша'страна ныне всерьез не заботится о своей оборонной мощи, а тем более о престиже, и не имеет какой-либо идеологии. В результате на месте социальных функций российской науки возник функциональный вакуум, который проявляется в массовом ощущении ненужности науки нашему обществу. Любые разговоры о разрушении российской науки и нищете ученых вызывают не сочувствие, а раздражение у большинства наших сограждан, 70% которых, согласно данным одного из опросов, считают полезными только медицинские науки, 46% - только инженерные и лишь 14% видят пользу от фундаментальных наук [10]. Сами российские ученые, переживающие острый "синдром ненужности" (себя и науки нашему обществу), похоже, тоже уверовали в это, хотя и возлагают ответственность за невостребованность науки не на нее, а на наше общество.
Вопреки распространенному мифу - о ненужности науки нашему обществу - она ему остро необходима, даже в его нынешнем состоянии. И дело не только в том, что в любом обществе наука выполняет целый ряд "вторичных" - по отношению к своим основным задачам, но не по значимости - социальных функций, таких, как: а) подпитка системы высшего образования (если мы окончательно разрушим отечественную науку, нам вновь'для обучения наших детей придется приглашать немцев "и разных прочих шведов"); б) интеллектуальное обеспечение — "мозгами" и идеями — других сфер деятельности, интеллектуализация социума, без которой мы можем превратиться в "страну дураков" не в переносном, а в прямом смысле слова, и др.3 Для нашего сегодняшнего общества, пропитанного "ларьковой психологией" [3] и не думающего о будущем, все это незначимо, и поэтому апеллировать, как это часто делается, к нему и к властям предержащим с разговорами о самоценности науки, о том, что она наше национальное достояние, основа нашей культуры и т.д. - занятие довольно-таки неблагодарное, напоминающее просветительскую деятельность Кука, за которую он был съеден аборигенами. Это общество оценивает науку с "рыночной" точки зрения -как любой другой товар - и считает отечественную науку ненужной, приписывая ей рыночную неэффективность. И здесь оно тоже кардинально ошибается: отечественная наука, несмотря на свое незавидное положение, обладает незаурядным рыночным потенциалом.
Российская наука на рынке
Вопреки мифам о рыночной неэффективности российской науки и о ее ненужности нашему обществу, есть немало свидетельств того, что сформировался широкий круг ее потенциальных потребителей, испытывающих потребность в отечественной наукоемкой продукции.
Как нетрудно догадаться, одной из главных слагаемых конкурентоспособности этой продукции является ее низкая цена. Отечественное оборудование для большинства видов промышленности, например, стоит примерно 30% от стоимости западного, причем, по мнению потребителей, разница в качестве не так уж велика, чтобы оправдать такое различие в цене.
Да, как ни странно, отечественная наукоемкая продукция обладает довольно приличным качеством. Это выглядит удивительным на фоне развала российской науки, но ее неплохие традиции, а также дисциплина оборонки и таланты наших кулибиных все еще дают о себе знать. Хотя, конечно, приличное качество российской продукции достигается не только за счет этого, но и благодаря использованию зарубежных комплектующих: на отечественных, например, лампах ни один сложный прибор работать не будет. Да и вообще у нас есть традиция сложное делать лучше простого:
отечественный велосипед менее надежен, чем отечественный космический корабль. Во многом поэтому на мировом рынке российская наукоемкая продукция выглядит гораздо лучше, чем более простые изделия: покупают наши истребители, но не ботинки.
Немаловажным обстоятельством является и то, что наше оборудование может работь в экстремальных условиях (тундры, тайги, "бездорожья и разгильдяйства"), в которых субтильные зарубежные образцы быстро "загибаются". По мнению специалистов, "наше хотя и хуже, но крепче", что очень важно, поскольку в России наукоемкая продукция используется в ненормальных условиях ("а где взять другие?"), по истечении срока годности (" где взять новое?") и часто вообще не по назначению ("мы этим гвозди заколачиваем"). Эксперты также отмечают: отечественные приборы обычно проще по конструкции - "рассчитаны на дурака", что позволяет им находить в нашей стране массовый спрос, и обладают незаурядным потенциалом "дуракоустой-чивости" - не ломаются даже при неправильном потреблении.
В некоторых ситуациях необходимая российскому потребителю наукоемкая продукция может быть только отечественной. Например, учебные копьютерные программы по истории Алтайского края или Вологды ни в США, ни в Китае не разрабатывают и вряд ли смогут разработать.
И наконец, действует фактор, связанный с тем, что мы живем в конце XX века. Это дает о себе знать даже в нашей стране. Современные приборы и технологии настолько сложны, что их приобретение часто предполагает специальное обучение, сервисное, обслуживание 4 и передачу неформализуемого "личностного знания" 5 . Это делает зарубежную наукоемкую продукцию практически недоступной для российских потребителей. Ведь закупка какой-нибудь технологии, скажем, в Швеции, предполагает необходимость платить шведским инженерам, причем столько, сколько они привыкли зарабатывать. Отечественное же .сервисное обслуживание стоит намного дешевле. Наш сервис помимо дешевизны имеет и другие преимущества: возможность развития купленных технологий (вам не только продадут нужную технологию, но и при необходимости ее усовершенствуют), изготовление индивидуализированной продукции (для вас изготовят то, что нужно именно вам) и др.
Круг потенциальных потребителей отечественной наукоемкой продукции весьма широк: это частные лица и организации, заводы, больницы, школы, государственные органы и т.д. Но у этих потребителей, как правило, нет средств на ее приобретение. Неплатежеспособный спрос, "спрос без денег" - универсальная формула отечественного рынка наукоемкой продукции, за которой стоит реальность, весьма существенно отличающаяся от "ненужности науки".
В 1996 году лишь 10% российских предприятий смогли получить бюджетные средства для осуществления инновационных мер, а у 86% основным источником финансирования инновационной деятельности оставались собственные, весьма скудные ресурсы. В результате лишь 10% отечественных предприятий приобретают лицензии, ноу-хау, технологии и различные виды наукоемкой продукции. Внедряют новые технологии только 15% предприятий, новые виды сырья и материалов - 10%. Ежегодный объем продаж различных ноу-хау на нашем рынке составляет около 6 млн долл., в то время как мировой объем продаж равен примерно 40 млрд долл., а отечественные биржи наукоемких и информационных технологий совершают всего пять-шесть сделок в год.
Отсутствие денег у российского потребителя является основным, но не единственным фактором, препятствующим развитию отечественного рынка наукоемкой продукции. Играют свою роль и социально-психологические факторы. В частности, отечественные производители и коммерсанты имеют слабо выраженную "инновационную установку", весьма характерную, да и жизненно необходимую для их зарубежных коллег: явно предпочитают производить и продавать то, что есть, и не думать о модернизации.
Но, пожалуй, наиболее весомо социально-психологические препятствия развитию отечественного рынка наукоемкой продукции проявляют себя в связи с тем, что, как показывает мировая, да и наша собственная практика, для коммерческой реализации любой, даже самой перспективной, идеи нужен менеджер, а то и несколько. Многие российские ученые сетуют на то, что в их лабораториях скопилось множество идей, которые можно с успехом коммерциализировать, но делать это некому: ведь продавать надо уметь, а не всякий ученый на это способен. То есть нужны те самые "молодые, энергичные и предприимчивые люди", которых усиленно зазывает реклама торговых фирм. А "молодые, энергичные и предприимчивые люди" предпочитают продавать не идеи, а сникерсы и колготки.