Недостаток оборотных средств в экономике создал устойчивый квазирынок бартерных сделок. Их доля в продажах промышленных предприятий возросла с 6% в 1992 году до 41% в 1997 году. При этом безналичный рубль превращается в стране в некую инвалюту, которая обслуживает только элитную часть хозяйственного оборота. Особенно болезненно это сказывается на субъектах федерации и внебюджетных фондах, которые после выплаты федеральных налогов не имеют реальных денег. И в результате образуются региональные .рынки со столь высоким уровнем бартеризации, что они все больше отчуждаются от общенационального. Немаловажное значение приобрело и то обстоятельство, что цена товара по бартеру всегда существенно выше, чем при безналичной рублевой оплате. Это создает своеобразный аитирыночный механизм ценовых перекосов и крайне затрудняет оценку издержек производства у предприятий.
В различных аналитических оценках российской экономической ситуации уже укоренился термин "экономика неплатежей". В такой экономике практически не может сформироваться созидательный фактор рыночного равновесия. В ней крайне затруднены как государственные акции, так и стихийный процесс выявления подлинной рентабельности и конкурентоспособности предприятий. Соответственно, невозможны ни рациональная выбраковка предприятий, ни инвестиционная-политика на основе перспективных приоритетов.
Вообще сложившиеся в сегодняшней России взаимоотношения государства и частного предпринимательства создают впечатление нескольких сплетенных порочных кругов. Я согласен с данным "Финансовыми известиями" определением: "Система принятия решений заключается в отсутствии самой системы. Это не очень хорошо, но механизм работает". Но главное, быть может, в том что государство и общество пока не готовы принять какую-либо жесткую модель государственного регулирования экономики - либерально-рыночную или административно-государственную. Ни на рынке, ни в обществе нет признанных критериев поведения н принятия решений: одна часть субъектов экономики действует по одним, а другая часть - по иным правилам. О том, что российская экономика пока отнюдь не либеральна, можно судить, в частности, по таким ее характерным чертам, как корпоративное управление 'предприятиями при сплетении попыток госрегулирования с частнопредпринимательской дея-. тельностью; нерыночный характер взаимоотношений банков и государства; отпугивающая инвесторов неделовая закрытость экономических структур и особенно финансовой сферы.
Все более обостряется задача формирования достаточно сильного, обладающего политической волей и стратегически ориентированного государства. Оно должно активно содействовать организации экономики и развитию промышленного капитала, найти современные, основанные на достижениях НТР, формы использования способностей народа, его творческого потенциала. Эффективность деятельности государства и его взаимоотношений с частным предпринимательством повысятся в том случае, если оно выработает и внятно озвучит стратегию решения задач именно такого плана. Само наличие государственной стратегии, обращенной своей идейной сущностью к
широким слоям населения, и тем более шаги по ее реализации, на мой взгляд, способны вызвать к жизни новые, плодотворные формы общественного согласия.
Н.А. Симония: Специфика России с точки зрения формирования бюрократического капитала состоит в том, что этот процесс протекал у нас в основном стихийно, при массовом участии бюрократии. Но не в качестве представителя и исполнителя государственной воли (как было, например, в Южной Корее), а как группы частных лиц, использующих свое служебное положение в личных интересах. Если в Южной Корее чеболи создавались в течение длительного времени и финансировались непосредственно государством, то в России образование олигархических группировок происходило путем "дележа" между новоявленными "предпринимателями" гигантского "пирога" государственного сектора на основе фактического слияния высшего чиновничества с крупным бизнесом, полной безнаказанности коррупционеров, непосредственного участия представителей большого бизнеса в политике.
Толчком к массовому формированию бюрократического капитала стала гайда-ровская либерализация. И в этом не было дурного умысла. Просто не были учтены очевидные факты реальной (а не виртуальной) российской действительности; при фактическом отсутствии сколь-нибудь значительной предпринимательской прослойки возможностями политики беспредельного либерализма могли воспользоваться только две социальные группировки. Наиболее массовая и главная из них - хозяйственная номенклатура, обладавшая необходимыми связями и соответствующими ноу-хау. Вспомогательная — представители нелегального бизнеса ("теневики"), обильно плодившиеся в период брежневского правления. Эти социальные группировки вместе с небольшими группами нового поколения нуворишей и обюрократившихся "демократических интеллигентов" и осуществили "первоначальное накопление" - отделение собственности от государства и последующее перераспределение ее между собой.
Отсутствие консолидированной и сильной государственной власти имело следствием фрагментарность бюрократического капитала. Острое противоборство различных его фракций и составляло главное содержание внутриполитической борьбы последних лет. Были фракции, стремящиеся выйти на государственно-монополистический уровень и выступающие против уже преуспевших в этом фракций под знаменем борьбы с "монополизмом", используя для этого контролируемые структуры власти или средства массовой информации. При отсутствии четкой государственной стратегии развития национальной экономики инициатива перешла к наиболее "богатым" фракциям бюрократического капитала - топливно-сырьевой и финансово-торговой, которые и предопределили общую направленность развития.
Результатом стало засилие финансово-торгового капитала, основывающего свою спекулятивную деятельность на импортных льготах и беспрецедентной свободе "банковской" деятельности. Большинство отечественных банков занималось прежде всего "прокручиванием денег", обменом валюты и тому подобными операциями, обманывая государство и с его молчаливого согласия откровенно грабя население. При этом шло стремительное размывание индустриальной базы страны. Иллюзии относительно легкого и быстрого нарождения класса собственников развеялись быстро. Даже не столь многочисленные частные предприниматели, утвердившиеся через кооперативы и аренду в горбачевские времена и затем трансформировавшиеся в бизнесменов, были в конечном итоге маргинализованы. Все попытки этого слоя консолидировать свои ряды и политически организоваться встречали жесткое ^ сопротивление со стороны высшего чиновничества и бюрократической буржуазии.
Вопреки всем декларациям, правительство ничего не делало для обеспечения даже самых общих условий функционирования самостоятельного частного бизнеса. Так, по данным опросов, приводимых в Докладе о мировом развитии 1997 года Международного банка реконструкции и развития, более 75% бизнесменов стран СНГ жалуются на непредсказуемость политики правительства и его законодательных уложений (это больше, чем где бы то ни было в мире), более 65% — на нестабильность правительства (на уровне Тропической Африки), около 80% недовольны ненадежностью своего правового положения (и здесь мы первые), 88% опасаются за свою собственность (тут мы уступаем только ряду стран Латинской Америки) и около 65% озабочены коррупцией (и по этому показателю мы обошли все регионы мира).
Что же касается малого бизнеса, который первоначально наши либералы хотели сделать опорой новой власти, то после первоначального оживления дело застопорилось и в этой сфере. 'Начиная с 1994 года количество малых предприятий стало сокращаться (даже с учетом "черного" и "серого" рынков) и в 1998 году составило примерно 850 тыс. На них занято около б млн человек, или 10% трудоспособного населения (для сравнения: в Германии-46%, а в Японии-78%). Важно, что наше государство бросило малое предпринимательство на произвол муниципальных властей, мафиозных группировок и правоохранительных органов. В результате некоторые ученые и специалисты полагают, что у малого бизнеса в России просто нет никаких перспектив.
Все это свидетельствует о том, что в России отсутствует экономическая демократия, а только она и может быть основой возникновения подлинной политической демократии. Вновь вспомню Южную Корею: при всех жалобах на чрезмерную опеку чеболей правительства этой страны все же содействовали становлению необходимого минимума среднего класса, упорная борьба которого и обеспечила демократизацию и устранение военного режима. Наши же ростки среднего класса слишком чахлы и подавлены, чтобы осмелиться на серьезную борьбу за свои права. А финансовый кризис осени 1998 года больнее всего прошел именно по этому слою.
С социально-экономической точки зрения мы до сих пор пребывали на этапе собственно "первоначального накопления". Это соответствует первому этапу формирования бюрократического капитала в Индонезии. Не знаю, когда мы сможем перейти ко второму индонезийскому этапу. Вместе с тем наш научно-технический потенциал все еще намного выше, чем у Южной Кореи, и у нас есть задел для информационно-технологического прорыва. Этот прорыв может стать реальностью, если политические условия экономического развития существенно улучшатся.
Литература
© Н. Плискевич, 1999