Детерминизм во многом свойствен и такому направлению в науке о международных отношениях, как политический реализм,
108
склонный исходить в понимании и объяснении взаимодействия государств на мировой арене из вечных законов неизменной человеческой природы, познание которых дает возможность создания рациональной теории.
В соответствии с детерминистским пониманием, например, изолированные усилия того или иного человека не могут повлиять на общий ход общественного развития, т.е. действия отдельного индивида не имеют никакого значения для макросоциаль-ных процессов. Развитие понимается как восходящий процесс движения от простого к сложному, от низшего к высшему, определяемый начальными причинами и не имеющий альтернатив. Тем самым картина мира предстает в виде вселенной, где господствуют строгие причинно-следственные связи, имеющие линейный характер. Следствие идентично, или, по меньшей мере, пропорционально причине. Поэтому, в принципе, история может быть объяснена и предсказана: настоящее предопределено прошлым, будущее — прошлым и настоящим.
Однако в последние годы, как уже отмечалось выше, детерминизм, с позиций которого случайность, по сути, изгонялась из научных теорий, был серьезно потеснен в самих своих основаниях. Появились новые фундаментальные исследования, следствием которых стали радикальные трансформации в научной картине мира, в методологических основах науки, в самом стиле научного мышления. Появление и развитие синергетики — науки о возникновении порядка из хаоса, о самоорганизации — позволило увидеть мир с другой стороны. Илья Пригожий показал, что в точках бифуркации детерминистские описания в принципе невозможны. Так, например, если в летящий снаряд попадает другой снаряд и происходит раздвоение (бифуркация) первого, то объяснить, как будут вести себя его части, в каком направлении они полетят — в принципе невозможно. Не потому, что наука еще не знает этого, а потому, что это непредсказуемо, когда мы имеем точки бифуркации. Только впоследствии, когда утвердится новая траектория полета указанных частей, станут возможными описания на основе известных законов, но не в этих точках. Таким образом, в науке появляется новое понимание, в соответствии с которым существует, как правило, множество альтернативных путей развития, в том числе и для человеческой истории, которая тем самым как бы лишается предопределенности. Постепенно утверждается и новое понимание истории как стохастического процесса — непредсказуемого, непредугаданного, непредопределенного (1).
Новая картина мира начинает проникать и в науку о международных отношениях, где, учитывая специфику ее объекта, скеп-
109
тицизм относительно существования законов его функционирования и развития получил особенно широкое распространение:
большинство исследователей стремятся избегать употребления самого понятия «закон», предпочитая оперировать такими менее обязывающими терминами, как «закономерности», <генденции», «правила» и т.п. Так, например, Б. Рассет и X. Старр отмечают, что даже в том случае, если бы теоретические исследования в науке о международных отношениях были развиты гораздо лучше, чем в настоящее время, все равно, скорее всего, ученые пришли бы не к формулированию законов, а к утверждениям по вероятности: «В самом лучшем случае ученый-социолог может оценить не более, чем вероятность, что за данным специфическим событием (угрозой, обещанием или уступкой) последует желаемый результат» (2).
Известный французский социолог Р. Арон, в свою очередь, полагал, что сама природа международных отношений, особенностью которых является отсутствие монополии на насилие и «плюрализм суверенитетов», диктует необходимость принятия тех или иных политических действий «до того, как собраны все необходимые знания и обретена уверенность». Поэтому всякая деятельность в этой сфере основана не столько на знании закономерностей (которые, как он считал, все же существуют), сколько на вероятностях, связанных с непредсказуемостью человеческих решений. Здесь можно только строить предположения о том, какое поведение считать рациональным. А это означает, подчеркивал Р. Арон, что «социология, приложенная к международным отношениям, имеет, так сказать, свои границы» (3).
С точки зрения одного из последователей Р. Арона, Ж. Ун-цингера, изучение любого явления или процесса международной жизни предполагает его анализ с позиций и истории, и социологии, и теории. Только с учетом этого можно надеяться на выведение и исследование законов международных отношений. И все же, подчеркивал он, окончательное объяснение международной ситуации или какая-либо уверенность в полном понимании причин происходящего в этой сфере невозможны. Так, например, вооруженный конфликт можно объяснять на основе теории империализма, руководствуясь утверждениями об агрессивном характере данного государства, традиционной враждой соответствующих народов, темпераментом государственных деятелей, наконец, сочетанием всех указанных факторов. Каждый из этих подходов может содержать элемент истины, но ни один из них, и даже все они вместе взятые не могут претендовать на окончательно верное объяснение. Поэтому «понятие, которое лучше всего
110
отражает реальность международных отношений, — это понятие относительности» (4).
Приведем мнение еще одного известного ученого — французского историка Ж.-Б. Дюрозеля. Соглашаясь с утверждениями о том, что в общественных науках законы не обладают той степенью строгости, которая характерна для наук о природе, и потому они не дают полного удовлетворения, он подчеркивает, что такое положение вещей объясняется самой сущностью отражаемых ими реалий. При этом, поскольку речь идет о сфере вероятностного знания, в котором господствуют исключения, и которое поэтому неотделимо от интуиции, здесь гораздо больше подходит термин «закономерность». Закон отражает одну или несколько групп строго идентифицированных феноменов, имеющих общий характер, более того — освобожденных от всех признаков индивидуальности и поэтому поддающихся измерению. Когда же мы имеем дело с событиями, то каждое из них предполагает присутствие человеческого разума, поэтому каждое является единичным, уникальным. Здесь, фактически, не существуют идентичность и измеряемость. Между несколькими событиями можно найти лишь аналогии: так, существуют типы рассуждений, типы коммуникаций, типы насилия. «Закономерность — это и есть наличие длинного ряда подобий, которые как бы не зависят от особенностей той или иной эпохи и, следовательно, могут быть отнесены к самой природе homo sapiens» (5). Наряду с закономерностями, отражающими повторяемости или подобия типов событий, независимо от социального или технического уровня общества, политического режима или географического региона, существуют также «временные правила» и «рецепты». «Временные правила» отражают уровень менее общего порядка, чем совокупная история человечества. Они касаются одной из «структур», то есть «одной из фаз той длительной исторической эволюции, которую прошел мир» — данной эпохи, данного географического региона или данного политического режима.
Наконец, существует уровень отдельного действия в данный момент и в данных обстоятельствах. Люди должны действовать. Но для того, чтобы эти действия были как можно более разумными, одних закономерностей и временных правил недостаточно. Поэтому, за отсутствием научных знаний, они опираются на принципы нормативного характера, которые могут быть названы «рецептами».
Можно было бы продолжить рассмотрение взглядов различных ученых, относящихся к полемизирующим друг с другом теоретическим направлениям и школам. Но и приведенных приме-
111
ров достаточно для того, чтобы сделать некоторые предварительные выводы.
Они показывают, что, несмотря на широко распространенный скептицизм относительно существования законов в сфере международных отношений, объясняемый спецификой этой сферы социального взаимодействия, на имеющиеся разногласия в понимании их значения для объяснения и прогнозирования наблюдаемых здесь событий и процессов, на дискуссии, касающиеся форм, характера проявления и степени «устойчивости» закономерностей, между исследователями есть согласие в ряде аспектов, существенно важных в контексте рассматриваемой проблемы. Во-первых, сфера международных отношений представляет собой своего рода стохастическую вселенную, картину причудливого переплетения многообразных событий и процессов, причины и следствия которых носят несимметричный характер, поэтому их описания и объяснения в духе детерминизма, предопределенности, безальтернативности, исключения случайности неплодотворны.
Во-вторых, социологический подход, направленный на сравнение международных событий и процессов, на выявление между ними подобия и различий, на построение определенной типологии, обнаруживает, что, при всей специфике происходящего в сфере международных отношений, в ней могут быть обнаружены и некоторые «повторяемости», например, с точки зрения видов взаимодействия, степени их интенсивности, характера возможных вариантов последствий и т.п.