«Пока собственность остаётся примерно равно распределенной, и значительная доля информации просачивается в общество, при голосовании будет существовать тенденция отдавать должное заслугам даже самых незаметных людей. С ростом богатства и концентрацией его в руках меньшинства, с усилением в обществе стремления к роскоши, добродетели будут всё в большей степени рассматриваться лишь как приятное добавление к материальным ценностям, и в складывающейся обстановке проявится тенденция к отходу от идеалов республиканизма… Это общая беда, которая грозит конституции не только нашего штата, но и всех остальных».[41]
В 1788 году Гамильтон рассматривал концентрацию экономической и политической власти как явление неизбежное. Однако, будучи министром финансов, он пришёл к заключению, что необходимо обдумывать и возможное неравенство.
Он не испытывал сожаления по поводу того, что активное наступление его экономической программы может привести «к отходу от идеалов республиканизма». Сложную задачу примирения порождаемого капитализмом неравенства и принципов республиканизма он оставлял в наследство своим преемникам. И для будущих лидеров отношения с торгово-промышленными кругами останутся одной из самых сложных сторон их деятельности. Однако, перед ними стояла проблема иная, чем перед Гамильтоном; им не пришлось стимулировать деятельность капиталистов, что так дерзко попытался сделать Гамильтон. Они, скорее, пытались отстаивать свою независимость от набирающих силы деловых кругов.
Влияние Войны за независимость
на мнение о профессиональной армии.
Гамильтон – государственный деятель обладал полнотой власти как в финансовой, так и в военной сферах. Военная сила и слава занимали ведущее место в его архитектонике, являясь, безусловно, главными мотивами, определяющими его многообразную деятельность. В одном из ранних, дошедших до нас писем Гамильтона мы читаем о мальчике из Вест-Индии, неудовлетворённом «униженным положением клерка», который заявляет другу, что хочет «более высокого положения» и в заключение пишет «я мечтаю о войне». Желание юноши сбылось – он сделал карьеру и нашёл себя в революционной армии. Ему было тяжело представить, что с наступлением мира его связь с армией прервётся. В сентябре 1783 года в письме к Вашингтону он обращается с необычной просьбой (которая, кстати, не была удовлетворена): «Я надеюсь, что после установления мира мне будет разрешено сохранить своё звание – без вознаграждения и приписки к приписки к какой-либо службе – в качестве почётной награды за то время, которое я посвятил государству. Так как в дальнейшем я, возможно, буду совершать поездки по стране, мне будет приятно выступать от имени человека, которого я поддерживал во время Революции».[42]
На всём протяжении своего триумфального пути Гамильтон, знаменитый адвокат, один из отцов-основателей нового государства и министр финансов в федеральном правительстве, не переставал жаждать военной славы. Не имея официальной военной должности, он организовал и возглавил вооружённый отряд, который, перейдя через горы Пенсильвании, подавил Спиртной бунт. В 1798 году, когда война с давним противником, Францией, казалась весьма вероятной, он приложил все силы к тому, чтобы стать заместителем главнокомандующего: возраст и состояние здоровья делали Вашингтона лишь номинальным главой армии. Упорно работая над созданием армии, Гамильтон вынашивал свою мечту: возглавить американские вооружённые силы, которые с помощью британского флота изгонят испанцев из их колоний и сделают англо-американцев финансовыми хозяевами обоих американских континентов.
Военная мощь притягивала Гамильтона и с психологической точки зрения: в ней воплощались решительность, власть и сила – черты, которые он хотел видеть в политическом лидере. Но военная сила была и неотъемлемой частью его концепции государственной деятельности. Среди многих причин, по которым Гамильтон считал американцев таким неподатливым материалом – они неохотно участвовали в создании национального величия, которого он хотел для них, – была их глубокая враждебность к профессиональным вооружённым силам. Будучи сторонниками добровольных вооружённых формирований и опасаясь регулярных армий, американцы, как считал Гамильтон, не понимали необходимости организованной и обученной армии, присутствие которой обеспечивало бы уважение к федеральному правительству за границей и способствовало поддержанию законности и порядка внутри страны. Гамильтон возьмёт на себя задачу создания армии так же, как задачу развития индустриального сектора в экономике. Гамильтон – государственный деятель не хотел оставаться безоружным.
Его идея создания американской армии наиболее полно проявилась в 1798 – 1800 годы, когда Гамильтон командовал соединением, образованным после дела «Икс-игрек-зет». По его замыслу профессиональная армия должна была в корне отличаться от преобладавших тогда добровольных отрядов и ополчения. Гамильтон видел недостатки этих отрядов – они служили интересам штатов, ставя их выше общенациональных, а в политическом отношении были ненадёжны, так как в любой момент могли занять скорее сторону недовольных граждан, чем центральной власти. И помимо того, что Гамильтон опасался их вовлечения в политику, они оскорбляли его стремление к эффективности и порядку.
Армия, которую, по мнению Гамильтона должно иметь центральное правительство, будет так же хорошо организована и действенна, как ранее созданная им финансовая система. Работая, как обычно, без устали, он предусмотрел все аспекты её создания. Для подготовки профессиональных военных необходима военная академия. Гамильтон не только настаивал на её создании, но и разработал требования к преподавателям и учебные программы. Он занялся также организацией интендантской службы, проведением парадов, определением задач различных воинских формирований и вопросами военной тактики. Гамильтон хотел, чтобы американские солдаты даже маршировали, буквально следуя его указаниям: «Длина шага – это вопрос первостепенного значения в тактике пехоты. В уставах других государств в этом наблюдаются различия… Правильный стандарт следует определять, исходя из природных данных, и принять за правило обычный шаг человека среднего роста, скажем, пяти футов и восьми дюймов». (Хотя Гамильтона часто считали невысоким, он был человеком среднего роста – пяти футов и семи дюймов.)[43]
Исходя из концепции Гамильтона, профессиональная армия предназначалась для действий внутри страны, а также при конфликтах с другими государствами. Идея использования общенациональной армии как инструмента для ликвидации внутренних политических беспорядков неоднократно высказывалась в «Федералисте»:
«Нельзя отрицать, что бывают случаи, когда национальное правительство вынуждено применять силу… независимо от того, имеем ли мы одно правительство для всех штатов, или разные правительства для их различных комбинаций и даже если произойдёт полное отделение штатов, порой возникает необходимость применения силы, составленной по-иному, чем ополчение, для обеспечения мира сообщества и поддержания справедливого авторитета законов против насильственного их попрания в восстаниях и мятежах».[44]
Гамильтона не тревожила перспектива применения вооружённых сил против бунтующих граждан. В 1790-е годы, во время алкогольного бунта, восстания Фриза и выступлений в Вирджинии против законов об иностранцах и подстрекательстве к мятежу, он был одним из главных сторонников их подавления с помощью вооружённых сил. Однако, Гамильтон последовательно отстаивал точку зрения, что их задача – не уничтожение мятежников, а их устрашение. «Прибегая к оружию, правительство должно быть подобно Геркулесу, вызывая к себе уважение лишь демонстрацией силы». У тех, кто бросает вызов федеральной власти, один только вид армии Гамильтона должен был отбивать охоту к выступлениям.
Примером показательного применения вооружённых сил в целях удаления внутренних «опухолей» явился для Гамильтона Спиртной бунт. Нараставшее возмущение на западе Пенсильвании в связи с введением акциза на виски вызвало не только резкие массовые выступления против центрального правительства, но и нападения на сборщиков налога. Увидев в этом серьёзное противостояние центральной власти, Гамильтон заявил, что «наступил решающий момент, когда необходимо определить, в силах ли правительство охранять свою сласть». В этом случае Гамильтоном руководили и личные мотивы: участники Спиртного бунта выступали против ведённого им налога и его системы фундирования. Вероятно, это и послужило причиной преувеличения им не только угрозы федеральной власти со стороны бунтовщиков, но и военной опасности. «Мятежники проявляют активность и инициативу», – заявил он.