Отсюда следует, что основные и характерные черты установленного Собранием режима не представляют ничего нового для изучения. Республиканская форма правления, национальный суверенитет, режим народного представительства, парламентаризм—все это уже существовало раньше, и нововведением было лишь соединение всех этих элементов.
Сближение этих разнородных элементов и вытекавший отсюда компромиссный характер режима привели в результате к значительному ослаблению теоретических предпосылок. Жесткие и точные формулировки доктринеров уступили место более топким и менее подчеркнутым определениям. Старания прилагались к тому, чтобы не противопоставлять друг другу теоретические системы, а чтобы их сочетать.
Как я уже указывал, существование республики выражалось лишь в наименовании, данном, главе государства.
Но в сущности новая конституция устанавливала лишь временную и выборную власть: депутаты избирались па основании всеобщего прямого голосования на четырехлетний срок, а сенаторы—непрямым голосованием; обе палаты выбирали президента республики на семилетний срок; президент назначал министров, которых парламент мог поддерживать или смещать. Таким образом, никакая власть не передавалась по наследству.
Но вместе с тем был окончательно отвергнут принцип коллегиальности исполнительной власти, а срок полномочий президента установлен в семь лет с правом переизбрания. Президент не являлся ответственным, за исключением случаев государственной измены. Собрание в пределах возможности стремилось сблизить режимы республики и монархии.
Республика в сущности имела только негативное содержание. Она, по известному выражению,—не что иное, как «отсутствие монарха».
Что касается ее демократического характера, то он нигде не подтверждался в конституционных актах. Впрочем, основной институт демократической республики сохранился. Статья 1 конституционного закона 25 февраля 1875 г. устанавливала, что «Палата депутатов избирается всеобщим голосованием», и, следовательно, поскольку весь режим был построен па выборных началах, основой всей системы являлась всеобщность граждан.
Национальный суверенитет же не только не был декларирован, но был даже формально отвергнут.
Отказ от включения в закон 25 февраля 1875 года поправки Рауля Дюваля, гласившей (как в 1848 году), что «суверенитет пребывает в совокупности французских граждан», не означал, что этим принималось решение по существу.
Эта очевидность была констатирована через несколько месяцев докладчиками по органическому закону 30 ноября 1875 г. Рикаром и де Марсером; они заявили, что национальный суверенитет «бесспорен и не может быть сопоставлен со старой догмой королевской власти». Никаких возражений не последовало. Раймон Карре дс Мальбер, используя исключительно законодательные материалы, показал, что редакция некоторых актов, например статьи 1 закона 25 февраля 1875 года, подразумевала признание конституционных концепций 1789—1791 годов, в частности положений статьи 6 Декларации прав, определяющей закон как «выражение общей волн».
Представительство
Нация проявляет свой суверенитет только путем выбора своих представителей. Демократия, хотя и недекларированная, осуществляется в своей наиболее смягченной форме—в форме демократического представительства.
Режим 1875 года подобно предыдущим конституциям, за исключением режимов 1793 и 1814 годов, был представительным. Его право законодательства, основанное на выборном начале, воспроизводило четыре основных признака чистого представительства:
1)Избранные представители независимы от избирателей. «Всякий императивный мандат ничтожен и недействителен» (ст. 13 органического закона 30 ноября 1875 г.).
2)Представители избираются на определенный срок и не могут быть отозваны избирателями. «Депутаты избираются на четырехлетний срок» (ст. 15 того же закона). «Сенатор от департаментов и колоний избираются на девятилетний срок. Сенаторы, избранные Собранием, не могут быть отозваны» (ст. 6 и 7 конституционного закона 24 февраля 1875 года).
3)Избранные представители представляют страну в целом. Ни в одном акте это условие прямо не оговорено.
4)Только избранные представители могут принимать окончательные решения. Статья 1 закона 25 февраля 1875 г. устанавливала, что «Законодательная власть осуществляется двумя собраниями: Палатой депутатов и Сенатом.
В Третьей республике избиратели только избирали. Они не оказывали никакого влияния на положение избранных ими парламентариев; положение парламентариев всецело определялось конституцией, законодательными актами и регламентами.
Однако жесткие теоретические нормы чистого представительства не соответствовали действительным условиям жизни. Различные предписания других законов, а также текущая практика внесли значительное смягчение в эти нормы.
Например, существовала реальная зависимость избранного от избирателей, вытекавшая из гласности парламентской деятельности и из права немедленного и неограниченного переизбрания депутата.
Конечно, этих положений недостаточно, чтобы говорить о режиме полунепосредственной демократии, так как избранный юридически оставался независимым, но они достаточно сильны политически, чтобы видоизменить режим чистого представительства в сторону полупредставительства или режима, в котором правит общественное мнение.
В отличие от предыдущих режимов Франции (1793, 1795, 1848 гг.), а также от форм правления других государств (Америки и Швейцарии) режим Третьей республики не был ни режимом представительного собрания, ни президентским режимом. Это была парламентарная республика. Третья республика имела президента, неответственного и назначавшего министров, которые в свою очередь должны были обладать доверием палат. Мало того, солидарная ответственность министров, наличие двух палат, возможность роспуска нижней палаты, разделение права законодательной инициативы—все это свидетельствовало о принятии принципов британской парламентской системы, привившихся у нас при Людовике XVIII и Луи-Филиппе.
Конституция 1875 года была парламентарной в самом прямом смысле этого слова; правительство было непосредственно подчинено влиянию и воздействию парламента. Он сохраняет за собой самые существенные прерогативы в государстве и делегирует министерству лишь незначительную их часть, причем с особой бдительностью наблюдает за их осуществлением.
Такой парламентарный монизм, совершенно отличный, повторяем, от английского монизма, в очень сильной степени напоминал правление представительного собрания, ибо он также не предусматривал ни солидарного министерства, ни права главы государства распустить палату.
Хотя солидарность министров и была декларирована в принципе (ст. 6 закона 25 февраля 1875 года) и хотя по принятому обычаю все министры выходили в отставку вслед за своим главой, это положение тем не менее оставалось чисто протокольным.
Часть мест в новом правительстве нередко заполнялась вышедшими в отставку министрами с председателем Совета во главе. Чрезвычайная неустойчивость правительств (о чем будет речь ниже) до известной степени компенсировалась стабильностью политического персонала. Часто менялись правительства, министры же менялись довольно редко.
Имеется, однако, одна характерная черта, наличие которой ни в коем случае не позволяет отнести режим Третьей республики к категории режимов представительных собраний, а именно:—институт президента республики, совершенно отделенный от правительства. Хотя в силу сложившихся условий значение его сильно упало, в отношении Национального собрания он по-прежнему играл крупную роль.
Конституционный статус президента и его полномочия свидетельствовали о намерении создать некую систему власти, надстроенную над парламентским механизмом, создать трамплин для будущего бонапартистского переворота.
Активность президентов, хотя не часто имевшая место и ограниченная по масштабам, была тем не менее вполне реальной. По нашему мнению, этого вполне достаточно для того, чтобы охарактеризовать правительство Третьей республики как правительство парламентарное.
Заключение
Подчинённое положение исполнительной власти по отношению к законодательной власти, которое сложилось в Третьей республике является свидетельством неэффективности государственного механизма. Сенат, несмотря на его постоянную, устойчивую консервативность, не стал оплотом монархистов, не стал тем органом, который вместе с президентом смог бы решительно настоять на реставрации монархии.[12]
Дисбаланс властей сложился не сразу. Огромную роль в этом сыграла многопартийность и специфика политической культуры Франции. Закреплению многопартийности политической системы и многофракционности, а значит, и слабой управляемости парламента способствовала избирательная система.
Третья республика завершила череду революционных потрясений во Франции, начатую в 1789 г. Великой французской революцией и закрепила окончательно и безусловно не только фактическое господство буржуазии, но и её непосредственно правящую роль.
Третья республика продемонстрировала возможность непосредственного властвования буржуазии при участии разных её слоев. Франции для этого пришлось пройти через множество социальных потрясений, результаты которых неизменно оформлялись в виде соответствующих конституций и хартий, в форме двух республик, двух империй и двух монархий. Третья республика подытожила вековой опыт государственного строительства и попыталась, в "силу конкретно-исторических причин, синтезировать различные модели конституционного строя. В то же время она стала естественным (закономерным) результатом четырёхлетних поисков, буквально «нащупывания» приемлемых с точки зрения разнородных политических сил форм государственного устройства.