Николай II: человек и государственный деятель (стр. 3 из 7)

Похожее суждение высказал о Николае II и хорошо знавший его Витте, полагавший, что император обладал «средним образованием гвардейского полковника хорошего семейства» (что не так уж и плохо, если вспомнить, что офицерский мундир русской армии в свое время носили Пестель с товарищами-декабристами, и Лермонтов, и Пирогов, и Лавров, и Кропоткин и многие-многие другие). Николай производил на Витте всегда впечатление неопытного, но и неглупого, «весьма воспитанного молодого человека», воспитание которого скрадывало его недостатки.

Из множества высказываний современников по этому поводу складывается впечатление, что если бы речь шла о рядовом подданном империи, то вряд ли у кого-нибудь повернулся язык упрекать его в невежестве, и даже напротив, он скорее прослыл бы весьма образованным и умным человеком; однако для первого лица в государстве, тем более в XX веке, этого оказывалось уже явно недостаточно. Но, к сожалению, Николай был в большой степени просто человек, нежели государственный деятель, причем даже несколько инфантильный человек. Всего за 2 года до вступления Николая на престол, Александр III был крайне изумлен предложением назначить его председателем комитета по постройке великого сибирского пути: «Да ведь он совсем мальчик; у него совсем детские суждения: как же он может быть председателем

комитета?» А цесаревичу, было уже в это время 24 года.

В династии Романовых Николай II оказался одним из самых молодых российских государей. Это неминуемо должно было иметь как положительные, так и отрицательные последствия. Последних, как выяснилось позднее, оказалось гораздо больше. В отличие от своего отца, возможно и уступавшего ему по подготовку и уровню образования, новый император прежде всего не обладал необходимым авторитетом в своей фамилии. Оказывая ему в обществе, как того требовали церемониал и этикет, знаки уважительного внимания, его старшие родственники, и в первую очередь это касалось его дядьев, продолжали обращаться с ним в неформальной обстановке не как с царем, а как с юношей или даже ребенком. Казалось, еще совсем недавно великий князь Владимир Александрович на глазах у посторонних трепал расшалившегося наследника и его брата за уши, еще почти вчера Победоносцев в качестве домашнего учителя растолковывал ему азбучные истины, и каких-то два года назад он мог как сумасшедший носиться с графом Шереметевым по темным комнатам его дворца и получать от этого огромное удовольствие, а сегодня волею обстоятельств, по праву наследования, он был поставлен над всеми ими, не имея никаких иных оснований ощущать свое превосходство. Впрочем, Николай и сам это, вероятно, в какой-то степени чувствовал. Обращаясь спустя две недели после восшествия на престол к членам Государственного совета в Аничковом дворце, он говорил: «Да поможет мне Бог нести тяжесть государственного служения, преждевременно на Меня возложенного…».

С самого начала у молодого царя появились постоянные помощники и советчики из числа его августейших родственников. В первую очередь это были великий князь Михаил Николаевич, младший брат Александра II, председательствующий в Государственном совете; генерал-адмирал дядя Алексей; муж его сестры, претендовавший на генерал-адмиральский пост, великий князь Александр Михайлович (Сандро); другой брат отца – московский генерал-губернатор дядя Сергей, влияние которого было тем более сильным, что он являлся супругом Елизаветы Федоровны (Эллы) – сестры Алисы. Этот ряд следует дополнить и старшим из братьев покойного императора великим князем Владимиром Александровичем с супругой тетей Михен и их детьми – многочисленными «владимировичми»; и великим князем Константином Константиновичам с женой Елизаветой Маврикиевной; и с самым «военным человеком» во всей императорской фамилии – великим князем Николаем Николаевичем (Николашей). За каждым из этих имен стояли определенные силы и круги, и вокруг нового императора постоянно плелась паутина интриг и велась непрерывная борьба за влияние. Единственным человеком вне царской фамилии, пользовавшимся огромным авторитетом и полным доверием у Николая, являлся обер-прокурор Синода К. П. Победоносцев, которому в отличие от других дозволялось бывать у государя, когда он сам находил это нужным.

Массированное давление со всех сторон и недостаточное собственная компетентность вызывали у Николая целый комплекс негативных ощущений: робость, неуверенность, чувство подавленности и т. д. «Не знаю, кто сказал о Цезаре, - заметил французский посол в России Морис Палеолог, - что у него «все пороки и ни одного недостатка». У Николая II нет ни одного порока, но у него наихудший для самодержавного монарха недостаток: отсутствие личности. Он всегда подчиняется. Его волю обходят, обманывают или подавляют; она никогда не импонирует прямым и самостоятельным актом. В этом отношении у него много черт сходства с Людовиком XV, у которого создание своей природной слабости поддерживало постоянный страх быть порабощенным. Отсюда у того и другого в равной степени наклонность к скрытностям.

Часто Николая II упрекают в жестокосердии и бездушии по отношению к окружавшим его людям. И это тоже оказывается справедливым. Он действительно многого просто не чувствовал, и при очень хорошем воспитании ему недоставало ни знания людей, ни интуиции, а порой чисто человеческого такта. Как уже отмечалось, наихудшим образом проявил он себя в день трагедии на Ходынском поле. Николай оказался также не в состоянии уловить веяния времени или понять свой народ, представляя его себе в далеком от реальности образе. Довольно часто ошибался он и в людях, от которых зависело не только судьба империи, но и его собственные жизнь и благополучие. Почти хрестоматийным примером в этом ряду стало то, что император не появился на похоронах первого лица в своем правительстве – министра внутренних дел и председателя Совета министров П. А. Столыпина. Между тем тот, уже будучи смертельно раненым в помещении Киевского оперного театра в присутствии Николая, свой буквально последний взгляд и жест обратил в сторону монарха, перекрестив его.

В отличие от многих своих августейших родственником – генералов разных рангов, Николай не успел дослужиться в силу раннего вступления на престол до более высокого военного чина – по существовавшему законодательству император оставался в том чине, который имел будучи цесаревичем. До конца своих дней Николай II был полковником, чем, впрочем, особенно не тяготился. По традиции, все члены императорской фамилии с рождения приписывались к одному или нескольким полкам, а также становились шефами военных училищ, кадетских корпусов, артиллерийских бригад и батарей, гвардейских и обычных полков. Зачисленный в списки лейб-гвардии полков: 2-го стрелкового царско-сельского ее императорского величества государыни императрицы Марии Федоровны, гродненского лейб-гвардии 2-й артиллерийской бригады, а также 3-го его величества стрелкового полка, Николай II к тому же являлся шефом Павловского и Александровского училищ, 1-го кадетского корпуса, лейб-гвардии 1-й артиллерийской бригады, 1-й и 6-й батарей лейб-гвардии конной артиллерии, лейб-гвардии саперного батальона и еще 16 полков.

Сын Николая наследник цесаревич Алексей шефствовал над более скромным числом военных подразделений; среди них были Алексеевское училище, Ташкентский кадетский корпус, 4 лейб-гвардейских полка и 4-я батарея лейб-гвардейской конной артиллерии. Зато числился он в куда большем, чем отец количестве списков полков, батальонов и др. В императорской фамилии даже женщины являлись шефами различных полков и должны были, наряжаясь в военные мундиры, участвовать в полковых торжествах.

Вообще российская империя уже давно имела облик военно-полицейского государства, с ярко выраженной регламентацией всех сторон жизни. Проявлялось это буквально во всем – в том числе и в бесчисленных фуражках, шинелях и мундирах, которые носили не только офицеры, полицейские и жандармы, но и чиновники, студенты и даже совсем юные гимназисты. Действовавшая еще со времен Петра I вплоть до ХХ столетия знаменитая «Табель о рангах», которая не только распределила все общество по ранжиру, но и предписала каждому свое, определенное сословными нормами, место, распространялась даже на систему образования. Пожалуй, лишь в Пруссии роль армии и военных традиционно была столь же велика и почитаема, как в России.

«Новый 1904 год начался фортиссимо – с грохота внезапно начавшейся войны с японцами, - выразительно описал А. Н. Бенуа настроения широких интеллигентских кругов. – Это произошло совершенно неожиданно для нас, для всего нашего круга. Но как будто не совсем подготовлены были к тому и другие круги – те, «кому ведать надлежит». Это была первая настоящая война, в которую была втянута Россия после 1878 года, но на совершенно настоящую ее никто вначале не считал, а почти все отнеслись к ней с удивительным легкомыслием – как к какой-то пустяшной авантюре, из которой Россия не может не выйти победительницей. Эти нахалы япошки, макаки желтомордые вдруг полезли на такую махину, как необъятное государство российское с его более чем стомиллионным населением. У меня и у многих зародилось даже тогда подобие жалости к этим «неосторожным безумцам». Ведь их разобьют в два счета, ведь от них ничего не останется, а если война перекинется к ним на острова, то прощай все их чудесное искусство, вся их прелестная культура, которая мне и друзьям особенно полюбилась за последние годы…

Недолго, однако пребывало русское общество в неведении настоящей силы нового презренного врага…

Постепенно положение стало меняться, а после гибели «Петропавловска» и битв при Ляояне и Мукдене, после ряда отходов «на заранее укрепленные позиции» - японцы «макаки» перестали быть смешными, русское общество вспомнило о воинском духе и воинских доблестях этой «страны самураев» и поняло, что надо дать достойный отпор…».