Впрочем, силу клановости не стоит преувеличивать. Общество всё же преодолевает этот недостаток. Упомянутая культурная гомогенность делает систему более эффективной и является в итоге достоинством японского социального порядка.
В Японии издавна сложилась своеобразная и слаженная общественная система, первоосновой которой является понятие «иэ» (дом) и «иэмото» (дом как основа). Толкование термина, естественно, шире, чем «семья». Это скорее можно назвать кланом. Архетип групповой зависимости «иэ» восходит к средневековой системе «итидзоку рото» (одна семья и арендаторы). «Иэ» - это социальная группа, существующая на основе общего хозяйства и дома, а не кровного родства. Эта модель значительно отличается от многих других, например, европейской, которые основываются в первую очередь на кровном родстве. Кровные связи в японском обществе значительно слабее. Отношение к соседям подчас более внимательное, чем к родственникам. До сих пор человеческие отношения внутри группы рассматриваются как более важные, чем все другие взаимоотношения. Понятно, что подобная психологическая атмосфера была враждебна любым проявлениям индивидуализма, а автономность индивидуума минимизировалась.
По сию пору профсоюзами весьма широко употребляется термин «гармония труда и менеджмента», подчеркивая такие ценности, как групповая ориентация и коллективизм. «Согласно коллективистской интерпретации японской общественной системы, её члены безусловно откликаются на все требования организации и полностью посвящают себя компании, даже если это означает, что нужно принести в жертву интересы свои или своей семьи, тогда как на рабочем месте они стремятся сохранить максимально гармоничные отношения». Конечно, это высказывание представляет собой явное преувеличение. Однако принципы патерналистской социальной структуры, несмотря на исчезновение «иэ» как института, остаются незыблемыми в национальном сознании. Отсюда берет истоки основной принцип функционирования японского общества – «корпоративизм», который представляет собой основу такого явления, как групповая ориентация японцев, или коллективизм.
Японские социологи называют два основных принципа, которые оказались вполне совместимыми с западной демократией и в то же время отражают особенности японского менталитета. Во-первых, традиционная система стремится обеспечить участие в принятии решений максимального числа членов организации. Во-вторых, желательно, чтобы решения принимались на основе консенсуса всех её членов, допущенных к принятию решений.
Сейчас, естественно, влияние «иэ» чувствуется в едва заметной степени. После Второй мировой войны семьи, построенный по патерналистскому признаку и состоящие из представителей нескольких поколений, стали понемногу уступать место нуклеарным. Возросшее строительство многоквартирных Омов изменило характер соседских связей. Резко выросла мобильность населения. Даже само владение автомобилем создает совершенно новую, более анонимную среду обитания. Скажем в 70-х годах лишь один из пяти японцев владел автомобилем, а в начале 90-х – уже каждый второй. Автомобиль лишает своего владельца возможности совершать традиционные поклоны, приветствия. Он позволяет делать закупки не в ближайшей лавке с её патриархальными нравами, а ездить в большие супермаркеты. Эти и многие другие мелочи понемногу убивают дух патернализма и патриархальности.
Тем не менее во многих районах Японии ещё сохраняется традиция, требующая от вновь приехавшего человека навестить (обычно с подарком) соседей справа, слева и напротив.
Для японских служащих, несмотря на жесткую регламентацию всех сторон общественной жизни, характерно согласие безболезненно выходить за пределы непосредственных обязанностей, когда того требуют интересы группы. Контекстуализм предполагает: взаимозависимость, возможность положиться друг на друга, межличностные отношения не как средство достижения цели, а как саму цель.
В этом смысле индивидуальное «я» как бы растворяется в коллективе. Можно напомнить, что в общебуддистской трактовке личности отрицается реальность индивидуального «я». Не менее интересно и лингвистическое отражение индивидуализма. По мнению некоторых специалистов (например, Ацуко Икэды), слово «ватакуси» («я» в том же смысле, как и в европейских языках) стало достаточно широко употребляться в японском языке лишь в период модернизации страны и проникновения идей индивидуализма. Более широко используется слово «дзибун», означающее буквально «моя часть», «моя доля». То есть личность стремится идентифицировать себя лишь как принадлежность окружающей среды, некоего пространства, частью, долей которого она себя считает.
Если западные общественные системы строятся на основе линейной суммы составляющих их индивидуумов, обладающих достаточно выраженной субъективностью, то в японских общественных системах мы уже не находим такого рода форм организации. Японские социальные системы можно определить как автономно распределенные иерархические системы. Наиболее приближенное представление о том, как они работают дает сравнение с морской звездой. Это иглокожее виртуозно использует на первый взгляд хаотические движения щупалец в необходимый момент начинает подчиняться общему ритму. Одно из щупалец, то, которое оптимально расположено в данный момент в пространстве, берет на себя роль лидера. Стоит подчеркнуть, что речь не идет о каком-либо более сильном щупальце: в различных ситуациях различные щупальца принимают на себя эту роль. В то же время нижний слой двигательной иерархии – ворсинки, расположенные на нижней поверхности щупалец, не прекращают свои мерцательные движения. Координация движения происходит за счет обмена информацией, которая передается при улавливании направления колебательных движений.
Некоторое напряжение фантазии даст возможность представить себе, что аналогичные процессы происходят в японских организациях, скажем, ассоциациях или политических партиях. В этом типе организаций подчас нет стратифицированных ролевых структур, нет однозначно определенного центра принятия решения. Это своего рода сетевые социальные системы, которые распространились в японском обществе в виде «политических кругов», «предпринимательских кругов» и которым свойственны некоторые общие параметры и механизмы принятия бюрократических решений.
Японское общество издавна разработало и отшлифовало метод принятия решений, несколько отличающийся от западных. Если посмотреть на японский процесс принятия решений с западной точки зрения, то первое, что обратит на себя внимание – это приемлемый уровень эффективности при отсутствии ясно выраженного, однозначного звена, принимающего решения. Причем это наблюдается как на уровне предприятия, общественной организации, так и всего общества.
К примеру, несколько автономных групп начинают разрабатывать решение. Потом, как и «морская звезда», одно из подразделений (то, которое оптимально подготовлено для разработки именно данной проблемы) берет инициативу на себя и становится ведущим в этой системе. Координация автономных действий различных команд достигается с помощью обмена информацией. Подчас важную роль играют не постановления и информационные записки, а молчаливое понимание. Непременным условием действенности указанной схемы является уважительное отношение к достигнутому пониманию.
Такой метод принятия решений называется «нэмаваси» (закулисное маневрирование). В буквальном переводе это слово означает «увязывание корней», то есть согласование деталей до принятия решения. Своеобразным аналогом можно считать процесс «согласования» в структурах бывшей КПСС. Один из широко распространенных механизмов заключается в следующем: как правило, в ходе дискуссий готовится проект решения, который служит основой для достижения соглашения. Какие-либо замечания подготовительного комитета или умолчания во время подготовительной стадии служат символическими сигналами, указывающими на продвижение к консенсусу или на невозможность его достигнуть.
Эффективный обмен информацией возможен лишь в том случае, если между членами группы сложились доверительные отношения. Поэтому доверительность является одним из основных условий существования группы. Для тех, кто ведет переговоры с японскими партнерами следует иметь ввиду, что взаимное доверие и прежде всего эмоционально-партисипативные отношения «один на один» играют совершенно особую роль.
В японской философии позднего средневековья мы находим удивительно сходные мотивы с этикой адептов протестантской трудовой этики. Например, Байган Исида (1685-1774) стал одним из ведущих создателей «практической этики» («сингаку»), морального учения, в центре которого поставлены бережливость, самоценность труда и т.п. Сюда же стоит приплюсовать такие традиционные японские ценности, как обостренное восприятие лояльности, верности обязательствам, принципы чести, которые были выпестованы японским обществом со времен раннего средневековья и стали неотъемлемыми чертами японского этоса.
Следует также отметить, что сами японцы склонны если не мистифицировать, то во всяком случае излишне акцентировать роль доверительных отношений (как и некоторых других социокультурных факторов). Например, видный специалист по проблемам России Сигэки Хакамада, анализируя причины финансового политического кризиса в России начавшегося в середине августа 1998г., видит их исключительно в чрезвычайно низком уровне доверия в российском обществе и в том, что Россия «на месте социализма построила неправовое, варварское общество с уродливыми моральными принципами». Это мнение весьма характерно и отражает представления японцев о справедливом социальном устройстве.
Японское общество составляют сетевые структуры, тесно сопряженные с помощью информационных связей, в которых значительную роль играют стереотипизированные нормы. В японском социуме индивидуумы и группы связаны между собой с помощью множества эмоциональных нитей.