Сферой, в которой слабость правительства проявилась особенно наглядно, стала реформа цен. С одной стороны, быстро прогрессировавшее разрушение товарного рынка в результате неадекватного расширения прав предприятий требовало принятия незамедлительных мер по балансированию спроса и предложения. Разумеется, в то время мало кто мог позволить себе говорить о необходимости масштабной либерализации цен, но поднять их до уровня рыночного равновесия было необходимо хотя бы для выживания экономической системы. Однако правительство Н.И. Рыжкова так и не решилось пойти на эту меру.
С другой стороны, слабеющая власть пыталась использовать ценовой механизм для укрепления своего положения. Для повышениясвоего авторитета среди влиятельных экономических агентов правительство СССР, начиная с осени 1990 года, стало постепенно повышать оптовые цены предприятий и в ряде случаев фактически отказывалось от государственного контроля за ними. Делалось это для того, чтобы противостоять руководству России, которое само готовилось предпринять аналогичные шаги. Розничные же цены остались «стабильными», что вело не только к дальнейшему нарастанию товарного дефицита, но и к сокращению бюджетных доходов (поскольку важнейшим источником бюджета был налог с оборота — разница между розничной и оптовой ценой), и к росту бюджетных расходов (на субсидирование розничных цен).
Аналогично развивалась ситуация и в сельском хозяйстве. Осенью 1990 года Совет Министров СССР принял решение о повышении закупочных цен на продовольствие, примечательное по крайней мере в двух отношениях. С одной стороны, в условиях тотального товарного дефицита оно явно подрывало интерес сельхозпроизводителей продавать свою продукцию, так как для обслуживания текущего оборота и уплаты налогов теперь достаточно было продать меньшее количество продуктов. С другой стороны, это решение точно повторяет действия Временного правительства России, находившегося в схожем положении летом 1917 года, и в значительной степени — ситуацию во Франции осенью 1794 года. Во всех трех случаях действия властей лишь способствовали нарастанию дефицита продовольствия.
Наконец, правительство теряет возможность собирать налоги. Во-первых, эти функции все больше переходили в руки союзных республик, которые выступили с требованием о введении одноканальной налоговой системы и заявили о своем праве определять суммы, необходимые для финансирования центра. Выполнение этих требований ставило союзное правительство в прямую и жесткую зависимость от настроений в республиках.
Во-вторых, союзное правительство оказывалось неспособным проводить самостоятельную налоговую политику, даже при ее конституционности и поддержке со стороны законодателей. Наиболее яркий пример — провалившаяся под давлением групп интересов попытка ввести налог с продаж.
В-третьих, правительства (и союзное, и республиканские) с осени 1990 года пошли на снижение налоговых ставок, стремясь завоевать расположение влиятельных групп давления. Начинается состязание правительств — кто больше и скорее снизит налоги, поскольку этим власти пытаются перетянуть предприятия под свою юрисдикцию. Гонка за снижение налоговых ставок происходила в условиях приближения дефицита союзного бюджета к 10% ВВП.
Параллельно разворачивается еще одно состязание (если не «война») — состязание экономических программ. Разные центры власти и связанные с ними группы экономистов активно занялись разработкой собственных программ выхода из кризиса и дальнейшего реформирования советской хозяйственной системы. В «войне программ» наглядно отразились характерные для этой фазы революции процессы размывания политического центра и усиления позиций общественных групп, выступающих за более последовательные решения.
Официальная программа союзного правительства была подготовлена под руководством Л. Абалкина — союзного вице-премьера, ответственного за экономическую реформу. Это был типичный документ «правительства умеренных» на стадии размывания их политической власти. Его авторы, признав наличие трех вариантов проведения антикризисных мероприятий и осуществления рыночных реформ — радикально-либерального, умеренного и консервативного, — естественно, провозгласили свою приверженность второму пути. Умеренный вариант, отвергавший как быстрое вхождение в рынок через либерализацию и приватизацию, так и консервацию экономических отношений с усилением административных начал в управлении хозяйством (с естественным в этом случае отказом от демократических завоеваний), внешне представлялся наиболее разумным и оправданным. Этот путь избегал крайностей и, как и всякий «научно разработанный план», сулил наиболее плавное и наименее болезненное вступление в рыночную экономику. План, правда, имел один серьезный недостаток: в стране уже не было общественных сил (групп интересов), готовых его поддерживать, а «правительство умеренных» исчерпало свой кредит доверия.
Параллельно с «программой Абалкина» формировались еще два принципиально различных подхода к преодолению кризиса. Их не следует отождествлять с опубликованным и утвержденными документами, поскольку здесь речь идет, прежде всего, об обсуждавшихся в обществе системах мер, которые следовало бы предпринять в первоочередном порядке. Впрочем, эти подходы были достаточно подробно разработаны и представлены и в «формально-программном» виде.
К началу 90-х годов практически сложился и был предложен политикам рыночно-либеральный вариант действий, основой которого были открытое признание необходимости приватизации и в тойили иной форме либерализации цен. Наиболее четкое выражение эти позиции нашли в подготовленной под руководством С.С. Шаталина и Г.А. Явлинского программе «Пятьсот дней» (осень 1990) и программе рыночных реформ Е.Т. Гайдара и его единомышленников (осень 1991). Политическое противостояние этих политиков привело к утверждению в общественном сознании представления об альтернативном характере этих двух подходов, о якобы предлагаемых ими противоположных путях стабилизации и вхождения в рынок. Между тем различие программ обусловливалось лишь временем их подготовки. «Пятьсот дней» разрабатывалась без особых надежд на немедленную практическую реализацию и рассматривалась скорее как политический манифест периода противостояния российских и союзных институтов власти, когда первые были склонны демонстрировать свой более «рыночно-демократический» характер. Этот документ нес в себе многие черты раннего этапа революции, то есть демонстрировал популизм и всеохватность, включая обещания провести реформы «без снижения жизненного уровня» и в интересах всех социальных слоев. Программа же Гайдара формировалась в условиях, когда союзный центр уже рухнул и вся полнота политической ответственности за дальнейшее развитие событий лежала на российских властях, которые должны были взять на себя ответственность за проведение антикризисных действий. Вот почему этот документ носил более практический, технократический (и, следовательно, непопулистский) характер.
Параллельно формировалась и другая модель реформ, которую можно определить как «административная стабилизация». Вокруг нее сплачивались те социальные и экономические группы, которые в слишком быстром продвижении к рынку видели угрозу своему положению. Суть «административной стабилизации»: остановить процессы политической демократизации, повысить уровень управляемости народным хозяйством, навести порядок (в том числе макроэкономический) и на этой основе осуществлять меры по укреплению советской экономики. В известном смысле данный подход напоминал китайскую модель модернизации 80-х годов.
«Война программ» сводилась к противостоянию двух генеральных доктрин: либерально-рыночной и, административной. Однако сторонники каждой из них, при всей их непримиримости и противоположности взглядов на пути развития советского общества и экономики, примерно одинаково оценивали сложившуюся ситуацию. Во-первых, они четко осознавали политическую основу экономического кризиса и, соответственно, необходимость укрепления власти как предпосылки выхода из него. Во-вторых, стоящие за программами политические силы были готовы взять на себя ответственность за их реализацию. Разумеется, они видели риски подобных программ для своей политической репутации. Однако понимание неизбежности выбора одной из альтернатив и наличие социальной поддержки для каждой из них укрепляли позиции лидеров и побуждали к решительным действиям.
Эта типичная для революции ситуация дополнялась в России одним специфическим обстоятельством. С конца 1990 года в стране можно было наблюдать известную по опыту многих кризисных экономик «войну на истощение»: сторонники каждого из противоборствующих подходов ожидали, что их политические противники сделают первые шаги, проведут неизбежные для любой программы первоначальные болезненные мероприятия (прежде всего, сбалансируют или либерализуют цены) и, тем самым дискредитировав себя, уступят политическое прост-ранство.
Первая попытка реализовать более или менее последовательную антикризисную программу была предпринята в 1991 году после отставки Н.И. Рыжкова и формирования кабинета B.C. Павлова. Формально, в соответствии с поправками, внесенными в Конституцию СССР в декабре 1990 года, это было президентское правительство, подотчетное непосредственно М.С. Горбачеву. Однако по своему социально-политическому характеру это был самый независимый от президента институт исполнительной власти, рассчитывавший, прежде всего на поддержку консервативных сил во властных структурах и соответствующих социально-экономических группировок.