Во второй половине 1920-х годов естественный прирост населения достигает в 3 млн. человек – небывалый для всей российской и советской истории, хотя и не компенсировавший всех прежних людских потерь. Рост населения был обусловлен возобновлением наметившихся еще до революции демографических процессов, характерных для аграрных стран, находящихся на ранней стадии модернизации, когда происходит так называемый демографический взрыв, который в свою очередь сопряжен с такими неизбежными его спутниками, как безработица, агарное перенаселение, образование «лишних ртов».
В стране по результатам переписи населения 1926 г. сильно преобладало крестьянство (73%). При этом всего лишь четверть населения с полным правом можно было включить в число занятых в народном хозяйстве (по тогдашней терминологии «самодеятельного населения»). Причиной этого являлась громадная разница между число «самодеятельного» (20,2 млн. человек) и «несамодеятельного» (87,8 млн. человек) населения среди деревенских жителей, главным образом в группах среднего и зажиточного крестьянства. В то же время крестьянство составляло 53,3% от всего «самодеятельного» населения. Следует добавить, что перепись населения 1926 г. зарегистрировала в деревне 47 млн. человек (из 108 млн. человек) взрослого трудоспособного населения в качестве «членов семьи, помогающих в занятии». Это означает, что и само имущественное положение крестьян сильно зависело от количества работников в хозяйстве, в то время как число малолетних детей было для него дестабилизирующим фактором. Демографическая ситуация в деревне была дополнительным источником социальной напряженности.
Явное преобладание середняков (более 80%) среди крестьянства, казалось бы, должно было диктовать руководству необходимость учета интересов именно этой группы крестьянства, однако вектор социально-экономической политики все более смещался в сторону неимущих и малоимущих слоев. Ситуация в деревни к концу десятилетия резко обострилась. Документы этого времени свидетельствуют о нарастании агрессивности и озлобленности бедняков против зажиточных элементов, усиленно подогреваемых официальной пропагандой. Между тем данные показывают, что удельный вес «кулаков» в деревне был невелик (4%) и утверждения о «кулацкой опасности» не были оправданы. Получившее к концу 1920-х годов широкое распространение отходничество (к 1929 г. – более 4 млн. крестьян, отходивших на заработки) лишь в незначительной степени сглаживало социальные противоречия деревни. В сельской среде отношения к отходникам было скорее отрицательное, чем положительное. Государство же стремилось подчинить своему влиянию стихийный отход, придать ему организованный характер и направить его на нужды индустриализации.
Рабочие не составляли большинства ни в структуре населения (10,8%), ни в структуре занятых (18,8%). Численность фабрично- заводских рабочих вначале 1928 г. составляла 2,7 млн. человек. В связи с началом индустриализации значительно увеличилось количество строительных рабочих, которые были заняты на многочисленных стройках пятилетки. Основным источником роста рабочих кадров была деревня. До конца 1920-х годов город принял примерно 1 млн. человек из деревни, поглотив лишь незначительную часть «резервной армии труда». Между тем рынок труда в городе не мог обеспечить занятости и для этой приходящей в город рабочей силы, что создавало дополнительные трудности и неудовлетворенность сложившимся положением. Количество безработных в 1929 г. приближалось к отметке 2 млн. человек.
Социальная структура советского общества в соответствии с социальной и политической иерархией нового режима выглядела как бы перевернутой по сравнению с дореволюционной и в определенной мере отражала характер происшедших после революции изменений. На верхнюю ступень социальной лестницы ставился «пролетариат», куда, по официальной терминологии того времени, включались рабочие и, с оговорками, служащие государственного аппарата. Дело в том, что государственный аппарат к тому времени полностью вобрал в себя сильно поредевшую старую интеллигенцию, по отношению к которой политика становилась все более враждебной, поэтому категория «пролетариат» требует особо внимательного анализа. Фактически от имени пролетариата выступали несколько десятков тысяч коммунистов, занимавших руководящие посты в партийном, советском государственном аппарате, в общественных организациях. Большинство из них действительно имело рабочее прошлое или, как тогда говорили, «пролетарскую закваску». Например, среди руководителей предприятий и учреждений в системе ВСНХ бывшие рабочие составляли 60%. Примерно такая же картина наблюдалась в других хозяйственных ведомствах. Эта поднимающаяся к власти группа с особым положением и интересами, методами и способами действий, сформированная при непосредственном участии партийного аппарата и лично Сталина, подпираемая снизу новыми выдвиженцами, стремилась всемерно расширить свое влияние, захватывая одно за другим различные звенья управления. Это неизбежно вело к столкновению со старыми кадрами.
Вопрос о взаимоотношении номенклатуры с рабочей массой чрезвычайно сложен. Выступая от имени последней, номенклатура всячески бравировала пролетарским происхождением, говорила на своеобразном «рабочем языке», рядилась в «рабочие одежды». Номенклатурным выдвиженцам удалось в условиях нарастающих трудностей нэпа направить в нужное русло недовольных рабочих, натравливая их против прежних руководителей, против буржуазных спецов, против кулаков, против других элементов, якобы мешающих ускоренному движению в социализм. Этим объясняется развертование целого ряда массовых компаний конца 1920-х годов, получивших поддержку среди рабочего класса. Вместе с тем, отрываясь от производства и переходя в иной социальный статус, выдвиженцы все более отдалялись от реальных нужд рабочего класса.
Осенью 1926 г. XV партконференция записала в своих решениях: «Имея в виду необходимость форсировать постановку в нашей стране производства орудий производства с целью уничтожения зависимости от капиталистических стран в этой решающей для индустриализации области, конференция ставит перед государственными и хозяйственными органами задачу всемерного развития машиностроения». Тем самым было определено ключевое звено в индустриализации и брался курс на высокие темпы ее осуществления.
В декабре 1927 г. XV съезд ВКП(б) принял директивы по составлению первого пятилетнего плана. В этом документе, не содержавшем конкретных плановых заданий, формулировались принципы планирования, базировавшегося на строгом соблюдении пропорций между накоплением и потреблением, промышленностью и сельским хозяйством, тяжелой и легкой промышленностью, ресурсами и др. Съезд исходил из верной установки на сбалансированное развитие народного хозяйства.
Госплан и ВСНХ на основе директив съезда приступили к разработке контрольных заданий первой пятилетки. Причем Госплан во главе с Кржижановским выступал за поэтапное реформирование народного хозяйства, а руководитель ВСНХ Куйбышев трактовал индустриализацию как ускоренное развитие промышленности и прежде всего производства средств производства. В конечном итоге упор был сделан на отказ от импорта сложной техники и развитие собственных, передовых в ту пору отраслей: машиностроения, энергетики, химической промышленности, металлургии, способных индустриально поднять всю промышленность и сельское хозяйство.
Первый пятилетний план (1928/29 – 1932/33 гг.) вступил в действие с 1 октября 1928 г. К этому времени еще не были утверждены задания пятилетки, а разработка некоторых разделов (в частности, по промышленности) продолжалась. Главная задача пятилетки заключалась в том, чтобы превратить страну из аграрно-индустриальной в индустриальную. По предложению председателя Госплана СССР Кржижановского разрабатывались два варианта пятилетнего плана – отправной (минимальный) и оптимальный. Задания оптимального варианта были примерно на 20% выше отправного. ЦК ВКП(б) за основу взял оптимальный вариант плана, который в мае 1929 г. V Всесоюзный съезд Советов принял как закон.
И хотя этот акт был давно предрешен в партийных эшелонах, сам по себе он ознаменовал важную веху в становлении планово-распределительной системы. План становится законом жизни советского общества. В соответствии с переходом к директивному централизованному планированию перестраивается вся система управления народным хозяйством, в которой поначалу легко можно увидеть черты, унаследованные от военно-коммунистической экономики. В громадной степени возрастает роль Госплана – органа, возникшего на излете военного коммунизма и являющегося создателем раздела пятилетнего плана в части индустриального развития. На базе государственных синдикатов, которые фактически монополизировали снабжение и сбыт, создаются производственные объединения, весьма смахивающие на главки первых послереволюционных лет и положившие начало становлению «ведомственной экономики. Производство стало строиться путем прямого централизованного регламентирования сверху всего и вся вплоть до норм оплаты труда рабочих. Предприятия должны были, в сущности, бесплатно получать соответствующие фонды сырья и материалов по карточно-нарядной системе. Снова возникли разговоры о прямом плановом продуктообмене между городом и деревней, об отмирании денег, о преимуществах карточной системы снабжения и распределения. Ликвидировались многие банки, акционерные общества, биржи, кредитные товарищества. На производстве вводилось единоначалие, руководители предприятий напрямую делались ответственными за выполнение промфинплана. Директора крупнейших строек и предприятий назначались теперь по особому номенклатурному списку.