Подавив с огромными материальными, моральными и политическими издержками Кронштадский и другие мятежи начала весны 1921 года, большевики отстояли свою монополию на политическую власть, на основе которой смогли затем в той или иной степени удовлетворить трудящихся города и деревни известными экономическими уступками, являвшимися отступление от прежней доктрины непосредственного перехода к социализму и соответствующей ей политики, нашедшей наиболее последовательное выражение в системе «военного коммунизма». После этого лидеры большевизма сочли политическое соглашение с крестьянством достигнутым и дальнейшего отступления от претензий на монополию власти не допустили. К тому же сделать это было не так уж трудно.
Падение авторитета ПСР и РСДРП, их влияние в массах продолжалось (с определенными колебаниями) в целом на протяжении всей гражданской войны. Радикальных сдвигов к лучшему, несмотря на некоторое оживление деятельности этих партий, не произошло и непосредственно после ее окончания. Объясняя коренные причины такого явления уже на его ранних стадиях, М. А. Спиридонова писала: «Правые эсеры и меньшевики были разбиты наголову не редкими репрессиями и стыдливым нажимом, а своей предыдущей соглашательской политикой. Массы действительно отвернулись от них. Губернские и уездные съезды собирались стихийно, там не было ни разгонов, ни арестов, была свободная борьба мнений, спор партий, и результаты выборов обнаруживали всюду полное презрение масс к соглашательским партиям правых эсеров и меньшевиков. Они погасли в пустоте».
Не учитывать данную оценку нельзя. Так же, как пройти мимо мнения другого активного участника описываемых событий – члена ПСР Б.А. Бабиной, которая имела возможность вернуться к их осмыслению спустя много лет, уже в начале 80-х годов. На излете своего жизненного пути, вместившего и «хождение» по сталинским лагерям, Бабина сформулировала свое итоговое понимание трагедии Учредительного собрания: «Популярность эсеров в это время (1917 год) была очень велика, мы собирали больше всех голосов. В Учредительном собрании эсеров было громадное большинство. И если бы его создали вовремя, не затягивая с юридическими тонкостями, было бы гораздо лучше. Разгон Учредительного собрания большевиками 5 января 1918 года мы восприняли как позор, хотя было понятно, что момент упущен. Советы уже закрепились, и Учредительное собрание популярность потеряло. А что делать? Революция идет своим шагом».
Не игнорируя факта падения авторитета и влияния в массах эсеров и меньшевиков к 1921 году, нельзя забывать и другого: социальные корни дальнейшего существования этих партий в нэповской действительности имелись. Весь ее дух и смысл был созвучен идее многопартийности. Не хватало терпимости. В данном случае – у большевиков. в результате новую экономическую политику им пришлось осуществлять в одиночку, однозначно преломляя ее объективные потребности через призму своей доктрины социалистического строительства и соответствующей практики государственного руководства восстановлением и развитием народного хозяйства.
Последующие события показали, что политическое соглашение большевиков с другими социалистическими партиями могло бы дать серьезный дополнительный импульс к практическому осуществлению нэпа, с одной стороны, и выходу из состояния революционной диктатуры – с другой. Взяв сразу же после перехода к нэпу курс на ликвидацию оппозиционных социалистических партий, большевики нанесли удар и собственной партии, ибо в условиях монополии власти не может существовать демократическая правящая партия. Внутреннее бюрократическое перерождение ее становится в этом случае лишь вопросом времени. Вот почему Ленина так волновали проблемы нарастающей бюрократизации государственных и партийных структур, что нашло отражение и в его последних документах, известных как его политическое завещание.
Таким образом, разгону Всероссийского Учредительного собрания суждено было стать поворотным событием в истории социальной революции 1917 –1921 годов, которое знаменовало начало гражданской войны внутриреволюционно-демократического лагеря – между приверженцами различных толкований социализма. Было положено начало разделению и трагическому противопоставлению того, что по канонам марксизма должно было следовать рука об руку: власть трудящихся, опирающаяся на авторитет оружия для защиты завоеваний социальной революции от буржуазно-помещичьей контрреволюции, и демократия для трудящихся, опирающаяся на авторитет выборных представительных органов власти для защиты завоеваний социальной революции от узкопартийных, узкоклассовых претензий на неограниченное политическое господство. Еще за месяц до Октябрьского переворота Ленин писал, что, «если есть абсолютно бесспорный, абсолютно доказанный фактами урок революции, то только тот, что исключительно союз большевиков с эсерами и меньшевиками, исключительно немедленный переход к Советам сделал бы гражданскую войну в России невозможной». Меньшевики и эсеры пришли к этому выводу лишь после того, как очутились в состоянии растущей политической изоляции от трудящихся. В свою очередь, большевики и левые эсеры не воспользовались случаем легитимации Советской власти волей социалистического «большинства» Учредительного собрания, прекратив его деятельность до окончательного выяснения отношений между соперничающими фракциями.
Вследствие взаимной несогласованности действий представителей революционно-демократического лагеря был упущен исторический шанс внести в организацию и деятельность органов Советской власти правовые условия политического плюрализма, дающие социалистическим партиям равные возможности, в том числе и гарантии участия оппозиционного «меньшинства» в работе местных и центральных органов власти и управления. Важно было в интересах предотвращения монополии власти в руках той или иной партийной фракции узаконить демократический механизм смены политического руководства Советами. Однако большевики, оказавшись у власти, частично не успели, частично не захотели заранее связывать себя какими-либо обязательствами перед оппозиционным «меньшинством», постепенно превращая Советы в придаток своей партийной организации и контролируемых его функциональных ведомств (наркоматы, главки и так далее).
Можно, конечно, объяснить поползновения отдельных лидерств большевизма к диктатуре чрезвычайными условиями кризиса, в котором находилась страна. Труднее объяснить их непримиримость к другим социальным партиям вскоре после того, как те окончательно порвали с буржуазными партиями, убедившись на горьком опыте ликвидации колчаковской военной Директории и Съезда депутатов Учредительного собрания в пагубности для революционной демократии антисоветской деятельности. Союз большевиков с меньшевиками и эсерами вновь был потенциально близок к политическому оформлению, как и наконуне разгона Учредительного собрания, но на деле оказался далек от практического воплощения, которое предполагало взаимную уступчивость и взаимное доверие.
Вопреки предостережениям меньшевиков и эсеров большевикам частично силой обстоятельств, но и по своей воле встали в конце 1918 – начале 1919 годов на путь насаждения социализма «сверху» в мелкокрестьянской стране используя для этого механизм военно- мобилизационного управления экономикой. Буржуазно-помещечья контрреволюция приобрела в результате этого недостающую ей социальную базу антисоветского движения, а революционная демократия – новые фронты гражданской войны, борьба с которыми заставляла большевиков в еще большей степени налегать на механизм государственного принуждения. Насаждение государственного социализма было одним из факторов, повышавших вероятность гражданской войны, тогда как ликвидация фронтов гражданской войны требовала военно-мобилизационных усилий, прилагаемых к тем рычагам власти, которым большевики насаждали государственный социализм.
Как большевики в октябре 1917 года чутко уловили перемену в массовом политическом сознании трудящихся, выразив их в декретах о земле и о мире, так большевики и эсеры в 1919 – 1920 годах близко подошли к разработке реалистической, отвечающей интересам трудящихся города и деревни, программы перехода от государственного к демократическому социализму. Действуя как бы «с другого конца», Ленин приходил к аналогичным выводам, что нашло позднее свое отражение в разработанных им принципах НЭПа. Это опять-таки, объективно, могло сблизить идейно-теоритические и политические позиции большевиков с эсерами и меньшевиками.
Но вновь, уже который раз между потенциальными союзниками не было достигнуто согласия, которое предполагало проведение глубоких реформ политического строя: отделение РКП(б) от Cоветского государства легализация оппозиционных и социалистических партий, свобода слова, печати и организации, демократизация системы судебных и правоохранительных органов и т.д. Реформа политического строя застопорилась, усугубив худшие стороны и проявления системы, возникшей в пору «военного коммунизма». Их консервация послужила затем питательной средой формирования сталинского тоталитаризма.