Ориентация на принцип потребления или принцип прибыли - ключ к пониманию различия типов экономической практики и ее динамики. Все известные нам некапиталистические социально-экономические системы строились на определенном сочетании взаимности, перераспределения, домашнего хозяйства[5]. Мотив прибыли играл в них подчиненную роль. Процесс производства и распределения продуктов труда протекал в соответствии с разнообразными индивидуальными мотивами, которые регламентировались общими нормами поведения на основе традиции, закона, религии. Вместе с тем в средневековой Европе все институты не имели одной, строго определенной социальной функции. Например, церковь, кроме религиозных обязанностей, выполняла еще политические, военные, экономические, научные и др.
Убеждение, что человек - "тварь Божья", постепенно было трансформировано в убеждение, что человек - вещь среди других вещей. Мышление настойчиво двигалось по пути сведения мира только к миру вещей, в котором главное - поиск функциональных связей и зависимостей между предметами воздействующими и предметами, подвергающимися воздействию, а не поиск причинно-следственных связей и зависимостей ("что из чего происходит и во что превращается").
Устранение духовных моментов (этических, ментальных и др.) из оценок причин "предметной реальности" привело к математизации причинных связей, поскольку личностно-субъективные моменты не поддаются формализации и стандартизации. В общественном сознании место религиозных верований и чувств начала занимать механическая рациональность. В феноменологии Э.Гуссерля она определялась как всеобщая "геометризация" повседневного мышления. Рациональность стала методом практики. Количественный подход адаптировался к количественным целям рынка. По выражению философа Г.П.Федорова, западноевропейские общества в результате стали "интернациональным геометрическим местом" или "духовным небытием"[6]. У человека в таком обществе появилось стремление к изменению своей жизни любыми путями.
Развитие общества в дальнейшем сопровождалось рождением качественно новой структуры социальной системы: разделением и дифференциацией функций общественных подсистем. Религия, религиозное сознание, пронизывающие, в частности, все отношения средневекового общества, были отделены от общества - появилось светское общество. Наука, искусство, национальное государство отделились от церкви, сыгравшей в этом процессе свою роль. Неуклонно росло значение городов как центров публичной власти и торговли. Городской образ жизни не в той степени, как сельский, контролировал сознание человека, что способствовало развитию индивидуализма, а затем и класса предпринимателей, полагающихся главным образом на себя. Социальная система отделяется от системы традиционной материальной культуры. Главенствующую роль начинают играть не происхождение, родственные, супружеские и т.п. связи, а доходы, собственность, богатство. Ликвидация сословий в ходе буржуазных революций делает положение человека в обществе в значительной мере случайным (разорившийся дворянин оставался дворянином, а разорившийся предприниматель переставал им быть).
Подчинение экономической системы рынку превращает общество в придаток рынка. Не экономика "встраивается" в систему социальных связей, а социальные связи встраиваются в экономическую систему. Экономическая практика дифференцируется и перестает быть процессом, обслуживающим общество, становится самостоятельной и самодостаточной системой со своими целями и динамикой. В результате экономическое сознание (сначала практическое, а затем обыденное и теоретическое) выделяется в относительно самостоятельную форму общественного сознания.
Политическая, культурная, нравственная, духовная жизнь "окрашивается" в рациональную тональность экономических категорий и стереотипов рыночного экономического сознания. Развивается такой образ мыслей и чувств, который С.Н.Булгаков, автор "Философии хозяйства", впоследствии назвал "психологией экономизма". Критерием индивидуальной и общественной оценки любой деятельности и любых отношений становятся денежные ценности, накопление капитала. По этой логике США - высокоразвитая страна, а, например, Россия и Индия - развивающиеся. С позиции рыночной экономики, возможно, это так, но вряд ли верно с точки зрения культурно-исторической.
Этические отношения людей в сфере экономики с развитием рынка претерпели сложную трансформацию. С одной стороны, они нивелировались до универсально-безличных отношений, при которых критерием моральной оценки человека становится его кредитоспособность. Снятие религией нравственного запрета на личное обогащение способствовало распространению корыстолюбия и алчности. "Делание денег" этика рынка квалифицировала как добродетель индивида. С другой стороны, развитие капитализма способствовало формированию двойной морали, характерной вначале для нехристиан (по отношению к "своим" - честная цена, беспроцентный кредит или низкий процент; по отношению к "чужим" - высокая цена, высокий процент)[7]. Политика, став выражением интересов крупного капитала, сделала эту двойную мораль своим нравственным критерием при оценках взаимоотношений между классами, нациями, государствами.
Накопление капитала, ведущее к высокой норме производственных инвестиций, реализует логику развития экономики, не ориентированную на потребности общества. Накоплению капитала имманентна экспансия; капиталистическое расширенное воспроизводство требует реализации капитализируемой части прибавочной стоимости и в некапиталистическом окружении - в обществах с нерыночной экономикой. Процесс трансформации нерыночной экономической практики в рыночную (имеющую крайне искусственный характер, по замечанию К.Поланьи) таким образом и приводит к трансформации экономического сознания.
Движущей силой этого процесса была индустриализация, социальной целью - создание индустриально-развитого общества с устойчивым экономическим ростом на основе "инструментальной рациональности".
Однако в последние десятилетия в экономике индустриально-развитых стран приоритет уже начинает отдаваться не экономическому росту, а качеству жизни. Возникает необходимость в индивидуальном самовыражении, индивидуальном выборе жизненных стилей, проблема максимизации субъективного благополучия для членов "золотого миллиарда".
Этот сдвиг в экономике, означающий возврат ее на функциональное место, предназначенное экономике историей, уже не раз отмечен в отечественной и зарубежной литературе[8]. Индустриальное общество требовало высоких темпов экономического роста. В "обществе благосостояния" темпы экономического роста замедляются, все большая часть прибыли не реинвестируется, а идет на заработную плату и налоги, с помощью которых повышается качество жизни, обеспечивается социальная защита и социальная помощь. Производственное общество снова превращается в общество потребления (на другой экономической основе и в других социальных условиях). Все большее значение приобретают культурные потребности, потребности самовыражения. Формируется новый тип потребления - потребление вещей сменяется потреблением положительных эмоций ("Dream consumption").
В "постиндустриальном" обществе затраты труда и стоимость постепенно уступают место потребительной стоимости. Нестоимостные категории начинают играть все большую роль и в оценке эффективности производства: предприятия обязаны учитывать в своей деятельности требования экологической эффективности, безопасности использования продукции и т.д. В экономическом сознании субъектов хозяйствования экономическая компонента все более фетишизируется, виртуализируется, символизируется, в том числе и потому, что материальное производство обеспечивает меньшую норму прибыли, чем сфера услуг, чем современный информационный сектор экономики. Эта тенденция является также выражением сведения любых "лагов запаздывания" (отдачи от вложения капитала для его самовозрастания) к нулю, то есть немедленному получению прибыли. Как образно замечает один из авторов[9], капитал путешествует налегке по всей Земле с портфелем, ноутбуком и сотовым телефоном, избавившись от лишнего груза громоздкого оборудования и многочисленного персонала. Экономика индустриально-развитых стран преобразуется (с разной скоростью) в виртуальную экономику рынка, в центре которой - уже не предприятие, а финансовый институт (биржа, фонд, банк и т.п.).
В прежней российской экономической практике мотив прибыли всегда играл подчиненную и противоречивую роль. В частности, православное религиозное сознание не могло принять идею "благости" личного обогащения, исходило из равенства всех людей перед Богом: "спасутся или все, или никто", высшей ценностью являлся коллективизм[10]. Поэтому и сейчас развитие рыночных отношений в сельском хозяйстве, промышленности сталкивается с большими трудностями социального, духовного, да и политического характера.