Процедуру подготовки и само венчание обязан был провести священник того прихода, в котором жили жених и невеста. Если они жили в разных приходах, то венчание можно было произвести по выбору в одном из двух. Венчаться не в своем приходе запрещалось, так как «сие кроме укоризны своих пастырей еще являет, что сам жених в подозрении суть неправильного сочетания». Если бракосочетание в своем приходе по каким-то серьезным причинам было невозможным, оно могло состояться в другом месте, но только при наличии письменного разрешения на брак приходских священников жениха и невесты. Ответственность за венчание прихожан не из своего прихода возлагалась на того священника, который совершал обряд.[42]
Венчание могло производиться только священником, обозначенным в венечной записи, в присутствии не менее двух свидетелей.
Венчать мог любой священнослужитель – не монах. В ходе венчания жених становился по правую руку священника, невеста – левую, оба получали «по единой свещи горящей». После надевания «перстней»: золотого – мужчиной женщине, железного – женщиной мужчине, новобрачные «сплетали десныя рукы». Священник кадил на них «фимиам» и молился «велми гласно», обратившись на восток, благославлял брак, «жизнь мирну и долголетну», желал «имети чада и внучата, наполнения дому благодатью и красотою».[43]
Элементы традиционного ритуала закрепления семейных уз трансформировались за несколько столетий после принятия христианства в предсвадебные и свадебные обряды, типичные для венчального брака, освященного церковью. Узаконивая венчальный брак, церковь выступала в качестве регулятора в решении матримониальных дел: церковные законы устанавливали определенные наказания за насильственную или несвоевременную выдачу замуж, за моральное оскорбление, наносимое возможным отказом жениха от невесты, или за несоблюдение других условий, необходимых для заключения брака.
Особенности личных и имущественных отношений между супругами, родителями и детьми.Развитие семейно-брачных отношений от больших семей (VI–VII вв.) к экономически и юридически самостоятельным малым семьям (XI–XII вв.) не вызывает сомнений у большинства исследователей.[44]
Структура индивидуальной семьи в эпоху Средневековья и ее внутренняя организация складывались под воздействием развивающегося христианства, и поэтому развитие семейно-брачных отношений и статус мужчины и женщины в семье регулировались в значительной степени нормами христианской морали. Таинство венчания знаменовало собой создание освященного церковью пожизненного семейного союза: «…посему оставит человек отца и мать и прилепится к жене своей, и будут два одною плотью, так что они уже не двое, но одна плоть». Основу церковной концепции семьи составлял тезис о святости супружества. При этом сам брак рассматривался как непреодолимое и неизбежное для простого мирянина «зло» («женитва человека обычно зло есть»). «Едино есть бедно избыти в человецех – хотения женьска…».[45]
Личные отношения между супругами с принятием христианства изменились. Замужняя женщина рассматривалась уже не как имущество мужа, а как относительно самостоятельное лицо. Сам же церковный брак официально признавался таинством, совершаемым на небесах, направленным на наиболее полное физическое и духовное общение супругов. В этом понятии подчеркивается связь духовных и физических начал брака. Однако духовная сторона христианского брака не получила существенного развития в Русском государстве данного периода. Она рассматривалась достаточно примитивно и формально: только как общность религиозной жизни. В любовь между супругами церковь стремилась внести рациональный смысл, связывая ее с любовью к Богу. В проповеди праведной и согласной жизни наблюдалась та же иерархия идеалов, что и в проповеди целомудрия: супружеская любовь – любовь к ближнему – любовь к Богу, поскольку сам «Бог любы есть». С признанием общности религиозной жизни супругов как основного элемента брака связан и запрет на вступление в брак с нехристианами.
Семья напоминала маленькое государство со своей главой и собственной публичной властью. Она являлась социальным устройством, внутри которого «действуют… начала социально организованного строя, как и в государстве». Семью как ячейку, пользующуюся известной автономией от государства, рассматривал и один из исследователей русского права Г.Ф. Шершеневич.
Основная тяжесть семейной жизни ложилась на женщину: перед маленьким домашним божком она отвечала не только за себя, но и за других членов семьи. А «Домострой» подробно наставлял мужа, как следует управлять женой и детьми, как можно и как нельзя бить супругу.[46] Причем, по сравнению с другими моралистами, составитель «Домостроя» проявлял известный гуманизм: он не признавал исключительного господства телесных наказаний, считал, что эффективными могли быть и духовные наказания, в частности, выговоры; он не считал женщину, как другие аскеты, вместилищем всего злого и источником всех бедствий. Правда, он считал ее рабою, но в такое же рабское положение он ставил и всех членов семьи. Проповедуя жестокое обращение с домочадцами, автор «Домостроя» высказывал и требование о более гуманном обращении с рабами.
Семейное право и семейный уклад на Руси отличались от семейного права и быта семьи в Древнем Риме и в Западной Европе. Семья везде функционировала как публичная организация, а власть домовладыки практически ничем не ограничивалась, но по римским законам эта власть была строже, чем в России: в Риме домовладыка имел над женой и детьми право жизни и смерти. Однако весь строй общественной жизни и в Риме, и в Западной Европе, а также господствовавшее в то время правосознание приводили к тому, что эти законы почти не применялись. Уже в классический римский период, несмотря на формальное существование архаичных норм, по словам К. Савиньи, женщина пользовалась уважением, как нигде, а унизительное обращение с сыновьями, как с рабами, было немыслимо при существовании такого публичного права, по которому этим сыновьям была предоставлена возможность пользоваться всеми политическими правами и достигать высших государственных должностей. В Западной Европе эволюция правосознания высших слоев общества была связана с таким явлением, как культ прекрасной дамы, основанный на почитании мадонны. Связанные с ним представления делали применение насилия к женщине несовместимым с рыцарской честью.
В России правосознание стояло на еще более низкой ступени развития, чем законодательство. Муж никогда не имел формального права убить жену, насильно постричь в монахини или продать в холопство. Но формально запрещенное убийство жены, лишение ее свободы довольно часто встречались в реальной жизни, не вызывая морального осуждения. К.А. Неволин констатировал, что насилие над членами семьи со стороны мужчины имело на Руси место, но многочисленные случаи проявления внутрисемейной агрессии он относил к злоупотреблению правом.[47] Колоритным примером отношения к женщине в Московском государстве может быть отношение русских царей к своим женам. Иван Грозный, например, свою седьмую жену Василису Мелентьеву, «которая ему изменила, обвязал всю веревками, крепко заткнул ей рот, положил в гроб и живую приказал хоронить».[48]
Имущественные отношения супругов в русском государстве отличались от отношений мужа и жены в семьях Западной Европы признанием за замужней женщиной большей самостоятельности. Еще в дохристианский период жены на Руси имели свое имущество. Так, княгине Ольге принадлежал собственный город, свои места птичьей и звериной ловли. Поэтому при обручении в сговорной записи могли устанавливаться условия, определяющие права и обязанности супругов по поводу имущества в браке и после его прекращения.
В области имущественных отношений супруга могла обладать широкими полномочиями. Высокий уровень развития торговли и экономики объективно предполагал втягивание в процесс создания материальных ценностей не только супруга, как главу семьи, но и практически всех ее членов. В частности, на Северо-западе Руси, в Новгороде, замужняя женщина часто брала на себя функции, связанные с хозяйственными операциями, заключала договоры, выступала поручителем, самостоятельно совершала большое количество юридических действий.[49] Свидетельством широкого круга имущественных правомочий супруги в браке может служить деловая переписка новгородцев, сохранившаяся среди других берестяных грамот.[50]
Рассмотрение вопросов, связанных с имущественно – правовым статусом женщин в русских семьях, позволило выявить динамику, которая не оказалась линейной – от бесправия к расширению полномочий, как это было принято считать ранее. В эволюции юридических воззрений на имущественную правомочность женщин можно выделить несколько периодов.
1. Х – начало XVI века – отличает медленное расширение дееспособности женщин всех социальных страт в отношении лично им принадлежавшего и общесемейного имущества. Это период наличия в имуществе семьи «частей» мужа и жены, в отношении которых каждый имел право единоличного владения и распоряжения.
2. С середины XVI до середины XVII в. – эпоха юридических ограничений владельческих и собственнических прав женщин, запретов дворянкам владеть поместьями, вотчинницам – наследовать родовую собственность– Это эпоха строгой общности семейного имущества. Государство стремилось установить контроль за всеми землями, чтобы обеспечить их нахождение «в службе». Такая политика была причиной ущемлений, поставивших женщин в материальную зависимость от мужчин.[51]
Реконструируя систему юридических воззрений параллельно с особенностями применения тех или иных норм, изучая степень реализованности юридических установлений, можно сделать вывод, что даже в «эпоху запретов» (то есть в XVI–XVII вв.) женщины в русских семьях фактически управляли и распоряжались недвижимостью. Сама экономическая жизнь создавала условия для участия в шей опытных женщин из разных сословий, в том числе и крестьянок. Они знали семейную экономику и умели управлять ею с умом и выгодой для себя и детей, проявлять себя ежечасно в период отлучек «ужей на государеву службу.