Смекни!
smekni.com

Производство и занятость (стр. 11 из 24)

  • по интенсивности переходов из состояния занятости в состояние безработицы Россия находилась примерно на том же уровне, что Польша, и превосходила Словакию, Словению и Чехию;
  • темп перемещений из состояния занятости в состояние неактивности в России был наивысшим;
  • по интенсивности перемещений из категории безработных в категорию занятых Россия уступала только Чехии;
  • по частоте переходов от безработицы к экономической неактивности Россия была впереди;
  • наконец, Россия лидировала по интенсивности перемещений из состояния неактивности как в состояние занятости, так и в состояние безработицы.

Как видим, российский рынок труда отличался явно бoльшим динамизмом, чем рынки труда других стран сАн ЦВЕ, россияне меньше держались за имеющиеся рабочие места; лишившись прежнего места работы, легче и быстрее находили новое; наконец, чаще переходили от состояния трудовой активности к неактивности, и обратно. Важно отметить, что приведенные данные о потоках на рынках труда Польши, Словакии, Словении и Чехии относятся к периоду, когда экономики этих стран вступили в фазу пост-трансформационного подъема, в то время как в российской экономике в 1995—1996 гг. все еще продолжался спад.

Подведем предварительные итоги. Очень часто ситуация на российском рынке труда и перспективы его развития рисуются в предельно мрачных и катастрофических тонах, как если бы он пребывал в состоянии глубокой стагнации. Предполагается, что миллионы отчаявшихся людей тщетно ищут хоть какую-нибудь работу; что те, у кого она есть, держатся за нее "руками и ногами"; что предприятия активно прибегают к массовому высвобождению рабочей силы; что количество имеющихся в экономике вакансий микроскопично; что средняя продолжительность безработицы измеряется годами; что возможности трудоустройства ничтожно малы и лица, попавшие в ряды безработных, практически не имеют шансов оттуда выбраться. Однако, как мы убедились, его статистический "портрет" выглядит во многом прямо противоположным образом: уровень общей безработицы в российской экономике никогда не достигал значений, характерных для стран ЦВЕ в пик переходного кризиса; регистрируемая безработица колебалась вокруг отметки 3%; не получили сколько-нибудь широкого распространения вынужденные увольнения, среди причин выбытия рабочей силы доминировали увольнения по собственному желанию; предприятия проявляли достаточно бурную активность в сфере найма; продолжительность безработицы оставалась весьма умеренной; наблюдался интенсивный отток из рядов безработных, причем эффективность трудоустройства, осуществлявшегося российскими службами занятости, была выше, чем у многих их восточноевропейских коллег; наконец, смена статусов на российском рынке труда происходила с большей легкостью, чем на рынках труда стран ЦВЕ.

Чем же обеспечивалась высокая степень подвижности российского рынка труда? Для ответа на этот вопрос необходимо рассмотреть общие институциональные условия, в которых протекало его развитие, а также проанализировать специфические адаптационные механизмы, выработанные рыночными агентами для смягчения издержек переходного процесса.

8. Характеристики институциональной гибкости рынка труда

Излишняя "зарегулированность" способна замедлять адаптацию рынка труда к изменившимся условиям, увеличивать сопровождающие ее издержки, вести к формированию высокой и затяжной безработицы. Напротив, его гибкость позволяет быстрее осуществлять перераспределение рабочей силы и приспосабливаться к новой ситуации с меньшими трениями. Особенно опасна "неповоротливость" рынка труда в переходный период, в ситуации смены экономического режима.

Институциональная гибкость — комплексное понятие. Многие факторы могут становиться причиной "окостенения" рынка труда, затягивать приспособление к шокам. Анализ показывает, что по большинству институциональных характеристик российский рынок труда предстает как явно менее "зарегулированный", если сравнивать его с рынками труда других пост-социалистических стран.

1. Установление высоких ставок минимальной заработной платы может оттеснять в ряды безработных лиц с низкой производительностью и вести к сокращению возможностей занятости для молодежи.

На российском рынке труда влияние этого фактора практически не ощущалось. В течение всего пореформенного периода законодательный минимум оставался чрезвычайно низким, колеблясь в пределах 8—12% от средней заработной платы (таблица 1). [Фактор минимальной оплаты труда играл немаловажную роль в период действия налога на сверхнормативную заработную плату, который были обязаны платить предприятия, где средняя заработная плата превышала установленное число официальных минимумов. Указанный налог был отменен в 1996 г. (подробнее об этом см. ниже).] В абсолютном выражении его величина также была мизерной — менее 85 руб. по состоянию на конец 1998 г., что при переводе по официальному обменному курсу было эквивалентно примерно 4 долл. В странах ЦВЕ соотношение между минимальным и средним уровнями оплаты труда было значительно выше — 35—45% [Boeri, T., Burda, M.C., and J. Kollo. Op. cit., p. 55].

Фактически минимальная заработная плата приобрела в России несвойственные ей функции, превратившись в счетную единицу при определении размеров социальных пособий, штрафов, государственных пошлин и т. д.

2. Гибкость рынка труда может подрываться жесткой системой индексации заработной платы. Тесная привязка темпов роста номинальной заработной платы к темпам роста цен затрудняет достижение макроэкономической стабильности, если одним из ее необходимых условий выступает снижение реальной оплаты труда. Индексация создает условия для формирования спирали "цены-заработная плата", превращая инфляцию в самоподдерживающийся процесс. Кроме того, она придает инерционность шкале относительных ставок заработной платы, тогда как новые рыночные условия требуют ее кардинальной перестройки.

На ранних этапах реформ во многих странах ЦВЕ были введены весьма жесткие схемы индексации (наиболее яркий пример — Болгария), обязательные как для государственного, так и негосударственного сектора. Нередко объектом индексации выступала средняя заработная платы, а степень ее защиты от инфляции приближалась к 100% [Д. Вон-Уайтхед. Цит. соч., с. 8].

Хотя в России Закон об индексации был принят еще в 1991 г., эффективные механизмы ее реализации так и не были выработаны. Индексировалась не средняя, а минимальная заработная плата, причем каждая очередная корректировка требовала принятия специального закона парламентом и его последующего подписания президентом страны. Как следствие, индексация производилась через нерегулярные промежутки времени и вне прямой связи с динамикой стоимости жизни. В 1992 г. минимальная заработная плата повышалась 2 раза, в 1993 г. — 4, в 1995 г. — 5, в 1996 г. — 2, в 1997 г. — 1 и в 1998 г. — 0. Важно отметить, что поскольку минимальная заработная плата была положена в основу всей системы социальных гарантий, каждое ее повышение существенно увеличивало нагрузку на расходную часть бюджета. Отсюда — прямая заинтересованность правительства в том, чтобы проводить индексацию как можно реже.

Все указывает на то, что принятая в России схема индексации оставалась во многом формальной и не могла служить фактором, серьезно затруднявшим борьбу с инфляцией или заметно деформировавшим структуру относительных ставок заработной платы.

3. На старте рыночных реформ практически все пост-социалистические страны пытались сдерживать рост заработной платы с помощью налоговых санкций, взяв на вооружение так называемую налоговую политику ограничения доходов. Подобного рода меры рассматривались как один из наиболее эффективных механизмов противодействия инфляции.

Налоговая политика доходов была разработана и начала применяться еще в последние годы существования Советского Союза ("абалкинский" налог на прирост фонда оплаты труда). С началом российских рыночных реформ она была модифицирована, но не отменена. Был введен контроль за средним уровнем заработной платы, действие которого распространялось на предприятия как государственного, так и негосударственного сектора. В различные годы нормируемый уровень оплаты труда составлял от 4 до 8 минимальных заработных плат, а ставки налога за его превышение колебались от 32% до 50%. По оценкам специалистов, российская политика налогового ограничения доходов была одной из самых жестких среди всех пост-социалистических стран [Д. Вон-Уайтхед. Цит. соч., сс.. 4—6]. Однако ее жесткость в значительной мере сводилась на нет тем, что предприятиями были разработаны разнообразные страховые, депозитные и т. п. схемы, позволявшие им успешно обходить налог на сверхнормативную заработную плату.

В настоящее время многие исследователи переходных экономик склоняются к выводу, что налоговая политика ограничения доходов не оправдала возлагавшихся на нее надежд и принесла, скорее, больше вреда, чем пользы [там же, сс. 28—31]. Хотя с фискальной точки зрения налоги на фонд оплаты труда чрезвычайно привлекательны ввиду легкости их сбора, обращение к ним чревато многими негативными последствиями на микроуровне — нарушением связи между заработной платой и производительностью труда, переносом налогового бремени на наиболее эффективные предприятия, имеющие возможность оплачивать своих работников по более высоким ставкам, использованием неденежных форм вознаграждения за труд, уводом значительной части заработной платы "в тень". Опасения, что в условиях переходной экономики эскалация требований о повышении заработной платы может выступать чуть ли не главным источником инфляции также, по-видимому, оказались преувеличенными, особенно в тех странах, где, как в России, не было сильных и влиятельных профсоюзов.