Монетаристы часто повторяют: не трогайте деньги, но ведь их реформированию Центробанка по сути дела построены на том, чтобы обеспечить и сохранить автономию, самостоятельность долгосрочной денежной политики, освободив её от решения задач «быстрого реагирования».
Но связь между деньгами и реальным производством всё же существует. И здесь таится особая сложность моделирования процессов, а также уязвимое звено монетаристской концепции.
Денежное обращение относительно самостоятельно в своей динамике, проявлениях. Оно, возможно, более других секторов экономики подвластно воздействию поведенческих рефлексов людей, массовым ожиданиям, ажиотажу. Импульсы, идущие от денежной сферы в производственную, имеют как это доказано эмпирически, значительное временное запаздывание. Прогнозирование «выходов в производство» напоминает поиск тропы в джунглях и вызывает головную боль у экономистов в США, Европе и нашей стране. Думается однако что время для отказа от дискретной политики на национальном уровне ещё не наступило.
4.Монетаризм и Россия проблемы совместимости.
Стало уже общим местом утверждение, что теоретической и идеологической основой «шоковых реформ» в России и во всей Восточной Европе является современный монетаризм. Однако трудно представить, чтобы столь авторитетная, глубоко разработанная и широко принятая экономическая доктрина могла быть научным обоснованием для столь провальной хозяйственной политики. Возникает вопрос, являются ли «шокотерапевты» действительными представителями научного монетаризма или это попросту самозванцы, которых всегда немало объявлялось в смутные времена на Руси?
Как было показано выше, основное содержание монетаристской теории состоит в выяснении факторов, определяющих движение спроса на деньги. В России же за монетаризм выдаётся некоторое теоретизирование по поводу предложения денег, хотя сама возможность такой экономической теории самим монетаризмом отрицается.
Такая подтасовка, разумеется, не случайна, ибо вопрос о спросе на деньги – это вопрос о фундаментальных факторах хозяйственной системы и её институциональной структуре, её целевой функции и функциональном механизме, словом, о природе системы. Задача шокотерапевтов состояла в том, чтобы обойти все эти особенно сложные в условиях реформируемой России, и потому неприятные вопросы, и свести проблему макроэкономической стабилизации к ограничению предложения денег и замедлению роста цен.
В рамках нормального монетаризма, основанного на анализе спроса, стабилизации к ограничению предложения денег и замедлению роста цен означает стабилизацию всей хозяйственной системы; рецепты же фальсифицированного монетаризма, игнорирующего анализ факторов спроса на деньги, не могли не привести к экономической дестабилизации. Это не укрылось от внимания широкой публики, и шокотерапевты стали посыпать псевдоучёные головы пеплом, рыдая по «годам, потерянным для реформ».
Обратимся теперь к факторам, определяющим спрос на деньги в трансформируемой экономике вообще и в условиях России в частности. Согласно Фридману спрос на деньги определяется действием трёх основных факторов: 1) общей суммой богатства, которым владеет общество; 2) издержками с которыми связано получение дохода от денежной формы богатства в сравнении с издержками получения аналогичного дохода от других форм богатства; 3) целями и предпочтениями собственников богатства.
Именно исходя из предпосылки, что действие перечисленных факторов в короткосрочном плане стабильно и способно изменяться лишь постепенно в течение очень продолжительного времени, Фридман и сделал свой центральный вывод о том, что суммарный спрос на деньги относительно устойчив и не может служить причиной инфляции.
Для последней четверти века в развитии стран Запада эта предпосылка оказалась в общем верна. Но верна ли она для стран с централизованной в прошлом экономикой, реформируемой шоковыми методами? И в особенности для современной России?
Начнём с первого фактора – с общей суммы богатства. Если оценивать национальное богатство как капитализированный доход (а именно так подходит Фридман), то уже за два первых года шоковых реформ в России произошёл катастрофический переворот в его суммарном объёме и структуре. Скачкообразный переход к мировым ценам и стандартам конкурентоспособности резко обесценил и сократил в итоге в несколько раз продукцию и капитал в основной сфере деятельности – в обрабатывающей промышленности.
Особенно важно подчеркнуть, что обесценился и в значительной мере разрушился человеческий капитал – главная форма богатства для подавляющей части населения. При этом правда, возросла ценность продукции и капитала (несмотря на сокращение их физического объёма) в добывающих отраслях и вообще у «естественных монополий».
Однако в целом капитал России, оцененный как капитализированный доход, сократился за период 90-95-гг не менее чем в 1,5 - 2 раза. Следовательно, указанный фактор в итоге действовал в направлении сокращения спроса на деньги (в их реальном исчислении). Причёмэто сокращение проходило не линейно, а подобно волнам землетрясений с передачей в ходе «обвальной» приватизации очередной «порции» национального богатства из нерыночной в рыночный сектор, где большинство начинало обращаться как товар, спрос на реальные деньги резко возрастал, но затем, в ходе быстрого обесценивания подавляющей части этого богатства по мере углубления кризиса, этот спрос ещё резче сокращался.
Понятно, что сокращение суммарного спроса на деньги не может явиться причиной их нехватки; наоборот, оно способно вызвать их избыток и инфляцию даже без дополнительной эмиссии. Этот общий избыток денег сосуществует с острой нехваткой оборотных средств у значительной части или даже большинства фирм, порожденной их неконкурентноспособностью в условиях новой системы цен, падения уровня доходов и сжатие совокупного спроса.
Где же в таком случае концентрируется денежный капитал? Очевидно там, где он способен принести наибольший доход с наименьшими издержками. И здесь мы обращаемся ко второму (структурному) фактору, определяющему, по Фридману, суммарный спрос на деньги: как влияет “трансформационный кризис” на соотношение по доходности и по издержкам между денежными и неденежными формами богатства?
В условиях кризиса и фактической конвертируемости национальной валюты падение доходов от не денежного богатства и обесценение последнего (включая физические блага и человеческий капитал) означает одновременно относительное возрастание доходности (денежной и не денежной) обладания денежной формой богатства и её относительной ценности. Учитывая, что и соотношение издержек использования различных форм богатства меняется в сторону денежной формы, легко понять, почему владельцы богатства стремятся значительно большую, чем в нормальных условиях, его часть переместить в денежную форму.
Мы получаем таким образом для современной России две противоборствующие тенденций, первая из которых направлена на сокращение суммарного спроса на реальный денежный капитал, а вторая – на его увеличение.
Наконец, третий фактор. Фридман пишет: «Чтобы теория стала эмпирически содержательной, необходимо предположить, что вкусы и предпочтения остаются постоянными на значительных временных интервалах, хотя в действительности они зависят от объективных обстоятельств и, разумеется, меняются. Например, когда люди путешествуют или ждут каких-то потрясений, изменений они стремятся увеличить денежную форму своего богатства. Эту тенденцию мы часто наблюдаем в периоды войн». Можно добавить: и в периоды гражданских экономических войн, когда одна часть населения, используя силу, политический шантаж, обман и множество явно противозаконных способов, присваевает себе богатство и доходы, принадлежащие другой части населения и всей нации в целом.
Непрерывно продолжавшееся падение производства в России, незащищённость прав и самой жизни граждан – всё это ведёт к деформации целей и предпочтений владельцев богатства в пользу денежной его формы.
Явное «предпочтение ликвидности», неравномерный, но очевидный рост спроса на деньги при общем падении доходов проявляется не только в увеличении реальной суммы банковских депозитов, продолжающейся незаметной денежной эмиссии, но и в «весомом, зримом» ввозе в страну десятков тонн бумажной валютной массы в обмен на миллиарды тонн физических благ. При этом человеческий капитал, создававшийся общенациональными усилиями, вывозится бесплатно.
Итак, исходя из методологии самого Фридмана, как следует ответить на центральный вопрос монетаризма применительно к современной России: можно ли считать спрос на деньги в этой стране устойчивым в длительном плане? Ответ может быть только один: ни одной из основных предпосылок такой устойчивости в стране пока не существует.
В рассмотренных выше российских условиях несостоятельны утверждения, будто рост цен, инфляция – это всегда результат денежной эмиссии. Формально упоминая, что «важным фактором является спрос на деньги», шокотерапевты настаивают на том, что «предложение денег играет центральную роль». Отсюда делается вывод, будто сжатие денежной массы это главный путь макроэкономической стабилизации. «В принципе задачи и инструменты макроэкономической стабилизации в России те же, что и в других странах». Это и есть образец «чахлой и грубой карикатуры» на монетаризм.
Подход научного, а не карикатурного монетаризма к проблемам макроэкономической стабилизации в России состоял бы, очевидно, прежде всего, в том, чтобы найти пути рыночной стабилизации спроса на деньги. Для этого потребовалось бы выполнить ряд минимальных условий, вытекающих из самих основ монетаристской теории: