Этот же опыт говорит, что в общем виде приватизация не встречает поддержки со стороны трудящихся на приватизируемых предприятиях. Серьезные социологические исследования показали, что всего 17,8% работников государственных предприятий хотели бы работать в частной фирме. Каждый пятый выступает за сохранение государственной принадлежности предприятия и 49,6% хотят передачи его в собственность коллектива, причем государственную собственность гораздо чаще выбирают рабочие (25-32%) и мелкие служащие (27%). В России в 1994 году 61,3% респондентов опроса считали, что ваучерная приватизация это "показуха, которая ничего не изменит"[100].
Динамика приватизационных настроении также свидетельствует об этом. Если в апреле 1993 года 15% респондентов опроса, проведенного в РФ, полагали, что ваучеризация - это шаг к тому, чтобы люди могли стать собственниками, то уже к апрелю 1994 года доля сторонников этого мнения упала до 9,6%[101]. Интересно отметить, что во время массовых забастовок 1994-95 годов, требования бастующих к правительству о замене некомпетентного руководства выдвигались как по отношению к директорам общественных, так и приватизированных предприятий, без проведения различий между ними.
Таким образом, с самого начала уже при постановке задач приватизации можно обнаружить проявление как общих, так и особенных черт в приватизационных проектах. Понимание общей задачи приватизации как повышения эффективности деятельности предприятий. Задача формулировалась не в терминах повышения отдачи существующих организационно-правовых форм, но в росте эффективности отдачи их основных фондов. Это вело к применению разных методов - аренды, субподряда, создания совместных предприятий.
При этом ключевым фактором всегда была именно экономическая отдача производственных фондов. В России же понятие повышения именно их эффективности даже не формулировалась в качестве постановки задачи. Из этого вытекал целый ряд проблем, как например: дробление существующих интегрированных производственных комплексов, переориентация производств с отказом от использования существующего часто очень дорогого оборудования при том, что его моральное старение идет достаточно быстро и пр. Характернейшим примером является судьба предприятий по производству ЭВМ в Зеленограде, когда приобретенное в последние годы советской власти современное оборудование вынесено и заменено оборудованием по производству алкогольных напитков, которое безусловно по стоимости не может идти с ним в сравнение.
Важным является и тот момент, что в России доходы от приватизации должны были послужить целям укрепления финансового состояния государства. Другими словами, предполагалось очередное ослабление финансового состояния предприятий, когда средства, полученные от их приватизации, шли на решение текущих финансово-бюджетных проблем, содействие процессу финансовой стабилизации РФ. Программа приватизации предусматривала развитие социальной защиты населения и развития объектов социальной инфраструктуры за счет средств, поступивших от приватизации.
В России же ГКИ, РФФИ, Федеральное Управление по Делам о несостоятельности при ГКИ (ФУДН) "формально относились к вопросам управления государственной собственностью и контролю за эффективностью его использования". В результате комплексной аудиторской проверки РФФИ выяснилось, например, что на должность ведущего специалиста юридического отдела, ответственного за подготовку заключений по проектам законодательных актов, был назначен человек со среднетехническим образованием и стажем работы в 1,5 года, а обязанности по кодификации и систематизации нормативных актов и заключений по запросам региональных фондов имущества возлагались на студента I курса дневного отделения юридического факультета МГУ[102].
Низкая степень продуманности и планомерного характера приватизации в России может быть показана хотя бы тем, что на первом этапе приватизации Госпрограммой в 1992 г. одной из задач ставилось создание условий и организационных структур для расширения масштабов приватизации в 1993-94 гг.
В России банки (за исключением Сбербанка, и в меньшей степени Столичного банка сбережений, Инкомбанка и еще некоторых других) оказались не готовы работать с большим количеством индивидуальных инвесторов как чисто в техническом смысле, так и в области диверсификации условий для краткосрочных и долгосрочных кредитов. Вклады населения в коммерческих банках составляли около 0,5% от общей суммы их обязательств[103]. В этой связи руководители Министерства финансов России отмечали: "Хотя в нормально отлаженной экономике население, конечно же, имеет право покупать... ценные бумаги, но подавляющее большинство населения никаких... ценных бумаг не покупает, а свои средства хранит на счетах в сберегательных банках. А вот банки - это уже профессионалы на рынке ценных бумаг - работают с ценными бумагами и зарабатывают деньги и для себя, и для вкладчиков... К сожалению, наши банки не оказались на высоте положения и не были готовы работать с населением на справедливых началах (как принято в мировой практике). Даже Сбербанк России работает с населением не самым справедливым образом"[104].
Существенным моментом для РФ являлось и опасение появления и усиления новой социальной группы - "новых богатых", разбогатевших в результате спекулятивных действий в процессе приватизации. Опасения сверхвысокой концентрации богатства в одних руках, коррупции при продажах компаний, замены государственной монополии на монополию частную, - все это было фактором, замедляющим приватизацию в России.
Более того, настороженность вызывали и опасения возникновения новых социальных конфликтов между традиционными социальными группами в результате социального, национального расслоения. "Если установится капиталистический контроль над предприятием, - отмечает Лэнс Тейлор, - он, по-видимому, будет осуществляться узкой, однородной группой лиц, объединенной на родственной или конфессиональной основе. Эти черты проявятся при любом избранном механизме приватизации. Тенденция к образованию экономических "групп" на базе определенных сообществ обречена быть в центре социальных и политических проблем"[105].
В России также мы можем наблюдать, что некоторые национальные, конфессиональные или связанные общим социальным происхождением группы приобретают контроль над предприятиями[106]. Интересно в этой связи отметить муссирующиеся в определенных кругах слухи об активной роли русской православной церкви на фондовом рынке.
Форсированная приватизация в РФ была, в свою очередь, не столько результатом такого внешнего давления, сколько усилий авторов реформ. При этом РФ испытывала трудности в обеспечении своей задолженности даже при условии форсированного разгосударствления и широкого доступа иностранных финансовых кругов в национальную экономику, включая стратегические предприятия. Одновременно на финансирование приватизации западными институтами активно выделялись кредиты.
Рабочим в ходе приватизации приходится платить высокую социальную цену за приватизацию, так как она приводит к сокращению рабочих мест, увеличению трудового дня, сокращению зарплаты и ухудшению условий труда. В РФ особые опасения вызывала безработица.
Таким образом, можно отметить, что как традиционные элитные группы хозяйственного характера, так и трудящиеся массы были недовольны приватизационными программами как ведущими к потере преимуществ, характерных для развитого государственного сектора. Естественно возникающий вопрос, какие же социальные группы, существующие в экономике с преобладанием государственного сектора, "проталкивают" проведение программ приватизации, находит свой ответ в том, что в условиях глобализации экономики давление мирового общественного мнения, представленного западной общественно-политической мыслью, на политические элиты, принимающие решения стратегического характера, становится слишком сильным.
В России, исходя из статистических результатов приватизации, можно говорить об отсутствии равных де факто возможностей для граждан страны в участии в приобретении предприятий. Само отсутствие необходимой инфраструктуры и, между прочим, достаточно развитого фондового рынка предопределяло это[107]. Иностранцам был представлен национальный режим притом, что покупательная способность рубля падала быстрее, чем обменный курс.
В РФ в результате ваучерной приватизации на начальном этапе акции предприятий шире распределялись среди малоимущих работников, но крупные инвесторы постоянно скупали акции у населения, что вело к вымыванию доли мелких собственников.
Сожаление вызывает тот факт, что в России 90-х гг. трудно представить себе промышленное предприятие с рентабельностью выше средней ставки по кредитам (150-200% годовых), без чего не может быть реализован механизм ЛБО передачи компаний трудовым коллективам.
Аналогичные схемы неявно предполагались и российскими теоретиками, но в их схемах кредиты должен напрямую представлять Банк России. Многие экономисты, причем самого широкого спектра взглядов - от марксистов до монетаристов - требовали создания схем, подобных ЭЗОПам[108]. При этом не учитывались принципиальные отличия российских рабочих от западных. Чрезвычайно трудно ожидать, что российские рабочие, озабоченные крайне тяжелым и снижающимся сегодняшним жизненным уровнем и не имеющие опыта рыночной хозяйственной деятельности, смогут эффективно управлять предприятиями, например, заботиться об эффективном инвестиционном накоплении за счет потребления.