Одновременно и более глубокие пласты национального сознания препятствовали проведению реформ буржуазного характера. Национальный менталитет практически всех народов СССР (за исключением, может быть, прибалтийских) и ряда стран реального социализма включал представления о социальной справедливости коллективистского и во многом уравнительного характера. Культурные архетипы ориентировали на не стяжательство и самоотречение. Кроме того, характер экономического базиса "реального социализма" определял идеологические представления и социальные установки, господствовавшие в советском обществе - неограниченность экономической власти государства и его ответственность за все, происходящее в экономике. Фактически в советском общественном сознании такой экономический порядок воспринимался, как безальтернативный.
Его пережитки влияли и на приватизацию, и на развитие фондового рынка. Г.Дилигенский отмечал, что, "когда российский акционер становится жертвой несостоятельности компании и теряет свои деньги, он чаще всего не видит в своем проигрыше результат собственного неудачного решения, стихийных рыночных процессов или неспособности данной компании обеспечить надежные дивиденды, а винит в нем государство"[44]. Решить задачу "быстрого перевода страны на рельсы рыночной экономики западного типа... было невозможно, не подорвав принципы экономического этатизма, как на практике, так и в общественном сознании"[45]. В подобной обстановке "демократические" реформаторы были вынуждены неоднократно призывать "загонять людей в капитализм железной рукой", мизантропы стали утверждать, что "либерализм могут себе позволить только богатые люди" (стыдливо добавляя "и богатое общество"), а Пиночет чуть ли не стал любимым героем некоторых средств массовой информации.
В большинстве развивающихся стран даже в тех, где этатистские настроения достаточно сильны (традиционно к ним относят мусульманские страны, входившие в состав Османской империи[46]), все-таки они не носили настолько законченный характер. Весьма вероятно, что это связано с аграрным сектором, который практически нигде в развивающихся странах не прошел испытания, аналогичного сталинской коллективизации, или самоликвидации в результате аграрного кризиса начала ХХ века (как в Западной Европе или США). Он обеспечивал возможность вести мелкое хозяйство, относительно слабо интегрированное в государственную экономику, тем самым, ослабляя этатистские настроения в социальном сознании масс.
Внешние факторы вообще играют существенную роль в инициализации приватизационных программ. Снижение доступности международных займов, нехватка иностранной валюты, уменьшение возможностей для экспорта товаров традиционных общественных предприятий, изменения в мировом общественном мнении общеэкономических и общеполитических оценок роли госсектора накладывались на внутренние трудности развивающихся стран и государств "реального социализма", вставших на путь рыночных реформ. Х.Б. Нанкани в этой связи отмечал: "Для правительств стало необходимым обеспечивать проведение приватизации в своих странах на уровне секторов и на макроэкономическом, чтобы конкурентные силы - как внутренние, так и иностранные - получили возможность создавать эффективное производство, обеспечивая этим возможность экономического роста".
Крупнейший экономист - марксист конца ХХ века Эрнест Мандель отмечал, что "это не Маргарет Тэтчер отменила всесилие государства, а транснациональные силы"[47]. Внешние факторы, связанные с мировым капиталистическим хозяйством, как бы начинают играть независимую сильную роль как социальный фактор внутри стран. Его нередко поддерживает средняя буржуазия финансового, торгового и компрадорского характера, которая находит в приватизации средство упрочить свое положение за счет государственного сектора. На самом деле именно она и получает максимальную выгоду от приватизации. Чиновничество же получает возможность приобрести в собственность управляемую им государственное имущество. Этот момент является общим для России и Египта.
1.2.1 Экономика СССР перед реформой
До начала реформ экономика СССР представляла собой жесткую упорядоченную систему, защищенную от влияний извне (то есть от экономических и социальных условий, определяемых глобальным характером экономики конца ХХ века вообще и мировым рынком в частности) монополией внешней торговли. В рамках этой системы предприятия, по крайней мере крупные, практически находились под контролем системы планирования и хозяйственного управления, осуществлявшегося центральными органами - Госпланом, Госснабом, Совмином и опосредованно ЦК КПСС.
Ключевой системообразующей чертой централизованно планируемой части экономики СССР была максимизация использования имеющегося производственного потенциала - нереализуемая часть его носила узкоспециальный или стратегически оборонный характер. В этих условиях перед органами, принимающими решения, вставала задача крайне точного планирования, когда баланс накопление - потребление должен быть рассчитан предельно точно, оптимизируя развитие технологий в условиях НТР, притом, что практически отсутствовали неиспользуемые резервы. К сожалению, планирующие органы не справились с этой задачей, и во второй половине столетия зачастую наблюдалась устойчивая тенденция технологического отставания советской экономики от западной и, имея в виду социальную ее ориентированность (принципиальное нежелание идти на повышение цен), перманентно возникали кризисы предложения (т.н. "дефицита").
Таким образом, проведенное в СССР огосударствление экономики, с одной стороны, позволило сделать мощный рывок в развитии науки, наукоемких производств, образовании, создании широкого слоя высокообразованного пролетариата, избежать экономической судьбы полуколоний типа Египта или Бразилии, а с другой, вело с 60-х гг. к снижению эффективности всего народнохозяйственного механизма (или, по крайней мере, сопутствовало ему).
Параллельно государственному сектору в СССР и особенно союзных странах существовал кооперативный сектор и теневая экономика. Кооперативный сектор играл очень важную роль. В этой связи интересным представляется подход, предложенный рядом марксистских теоретиков, которые предполагают, что системные истоки кризиса социалистических экономик следует искать в противоречии между государственным и колхозно-кооперативным секторами и многоукладности экономики стран "реального социализма"[48]. По их убеждению, появление социальных групп, активно участвовавших в приватизации, может быть связано именно с кооперативной сферой. В такой точке зрения безусловно имеется рациональное зерно.
Теневая экономика представляет собой другой феномен, также тесно связанный с процессом формирования класса собственников, принявшего активнейшее участие в приватизации. Принято считать, что теневая экономика существует во всех странах, но особое распространение получило в развивающихся странах и странах с централизованно планируемой экономикой. Она представляет собой достаточно сложное явление, вокруг которого идут серьезные научные дискуссии. В общем можно отметить, что в мировой экономической науке термин "теневая экономика" и его синонимы объединяет по крайней мере четыре разных явления, имеющих некоторые общие черты. Формальным критерием выделения теневой экономики, является тот факт, что она не находит отражения в национальных системах экономической статистики. Очень важным свойством теневой экономики является то, что она использует практически исключительно наличные деньги.
Прежде всего это экономическая деятельность внутри домашнего хозяйства. Традиционно в СССР под ней понимались сферы деятельности, которые в рыночной экономике таковыми не являются, и на первом этапе перестройки именно она впервые получила поддержку со стороны государства. Но даже в расширенном понимании этого понятия, включая и индивидуальную трудовую деятельность, представляется, что этот сегмент не принимал существенного участия в создании класса новых собственников в России в связи с предшествующей и идущей параллельно приватизации гиперинфляцией, которая наиболее серьезный удар нанесла именно мелким собственникам.
Далее идет криминальная экономическая деятельность: контрабанда, торговля наркотиками, проституция, в известном смысле рекет. Согласно информации из МВД РФ, например, солнцевская преступная группировка активно инвестировала средства, полученные от криминальной деятельности в приватизацию, главным образом, в сфере услуг, строительства и пищевой промышленности. К 1993 г. 40% оборота товаров и услуг в России, по оценке МВД, контролировала организованная преступность. Она не могла бы этого сделать без активного участия в приватизации.
Наконец, очень важную роль сыграли в появлении новой буржуазии в России и так называемые традиционные "теневики", то есть представители делового мира СССР, занимавшиеся нелегальной экономической деятельностью. Размер нелегальной, нигде не зарегистрированной экономики превосходил все разумные пределы. Достаточно отметить, что в Средней Азии не территории Каракалпакии самый большой "колхоз" с многомиллионными оборотами не был нигде зарегистрирован и действовал вне рамок систем Госплана и Госснаба.
Системы "теневой экономики", колхозно-кооперативный и общественный (например, "деньги КПСС", ВЛКСМ или профсоюзных организаций) сектора официальной экономики в условиях быстрого обесценивания сбережений населения фактически представляли собой единственные инвестиционные ресурсы в денежной форме, которые смогли бы участвовать в приватизации. Безусловно, их не хватало в условиях форсированной приватизации притом, что иностранный инвестиционный капитал недостаточно динамичен для немедленного реагирования в соответствии с темпами, предложенными российскими реформаторами. В практике наиболее развитых стран действует правило монетизации ВВП. Стоимость ВВП либо равняется массе денег, находящихся в обращении (в Западной Европе), либо меньше ее на 20% (США). В России же . в условиях ваучерной приватизации уровень денежного обеспечения снизился с 76% от ВВП в 1991 г. до 8,5% в 1995 г.