Герой рассказа «Я(Романтика)» попал в жестокий мир революционного превращения действительности, где нет места любви к человеку, нежности, добру. В этом мире господствует жестокая необходимость насадить новый строй и уничтожить всех непокорных, всем распоряжается «черный трибунал коммуны». Но разве же можно без последствий, свободно отбросить ту часть души, которая способна воспринимать красоту, жалеть и любить? Тяжело, даже если тебя ведут к этому решению через преступления, насилие и убийства. Потому так резко чувствует персонаж рассказа свою вину: «...Шесть на моей совести? Нет, это неправда. Шесть сотен, шесть тысяч, шесть миллионов — тьма на моей совести!!!» Человеческая душа не имеет цены, потому смертный приговор одному является приговором миллионам душ, это приговор себе, в первую очередь.
Герой пытается спастись от бессмысленного самоуничтожения у своей матери, где уютно и спокойно «горит лампада перед образом Марии», где цветет мята, где «утра цветут перламутром и падают утренние зори в туман дальнего бора», где мать всегда пожалеет своего «мятежного» сына. Но доказывает писатель, что нельзя жить с раздвоенной совестью. Если однажды ты стал на кровавыйпуть истребления себе подобных, то возврата не будет, нельзя быть слугой двух хозяев. Жестокая действительность поглощает главного персонажа. Он осознает это, когда «схватили наконец и второй конец» его души — когда на революционный суд привели родную мать.
Осознавая часто невинность «обывательского хлама», то есть тех, кого они обрекали к расстрелу, сможет ли он помиловать свою матушку, сможет ли показать свою слабость перед жестоким доктором Тагабатом, перед тупым исполнителем воли трибунала — дегенератом? Нет, страх перед собственной гибелью, страх обнаружить себя не верным революционной идее превосходит сыновнюю любовь. Писатель показывает нам колебание своего персонажа, который в это время находится будто вне сознания: он не понимает, что делает и куда идет. Жестокие исполнители революционной воли дают ему шанс уступить убеждению, уже и доктор Тагабат отступает от неизбежности приговора, но выбор сделан: мать становится жертвой на алтаре революции. Неслыханный поступок, ужасающая жестокость. Но это правдивая картина событий революции и гражданской войны.
До убийства матери можно говорить о трагизме личности, поставленной перед выбором, но с убийством самого родногочеловека личность исчезает, остается лишь звериная сущность существа.
Николай Хвылевой считал себя настоящим революционером, но его выбор был другим — лучше прекратить свое существование, чем творить преступления, прикрываясь высокими идеями революции.
8. ТРАГЕДИЯ ПОЭТА-ИЗГНАННИКА В ЛИРИКЕ Е. МАЛАНЮКА
Когда начались социальные сдвиги в начале XX века, украинская молодежь активно стала на защиту Украины, отдала почти все силы, чтобы родная земля получила независимость. Но к сожалению, кровью захлебнулись освободительные движения украинцев — на нашу землю всегда зарились, как на лакомый кусок, враги. После поражения большая часть тех, кто остался в живых, вынуждена была эмигрировать: патриотизм становился не добродетелью, а основанием к уничтожению.
Такая судьба постигла известного украинского поэта Евгения Маланюка. В 1920 году он выехал за пределы Украины, чтобы больше никогда ее не увидеть. Сначала нашел пристанище в Польше, потом в Чехословакии, дальше судьба занесла в Германию, США, а в сердце горела Украина. Жизнь Евгения Маланюка — пример того трагического существования выброшенного за пределы родной земли украинского поэта, сознательного гражданина, который оказался ненужным Родине именно тогда, когда пытался отдать всю свою судьбу ей. Потому лирика поэта — болезненный монолог эмигранта-изгнанника, укоренившегосяв родной земле.
Тяжело передать страдание пылкого патриота, который мечтал о Родине, и не мог на нее вернуться. Он прошел все круги ада, «о, жаден Дант того не бачив!» Не нашел поэт и новой Родины, потому и жизнь, как ему кажется, тянется тяжело и бесконечно, а «дни — веками».
Портрет эмигранта вырисовывает Евгений Маланюк в «Сонетах об Орлике» — руководителе казацкой эмиграции мазепинских времен. Место действия произведения — чужой город чужой страны:
В вікні сльота і листопад.
Вертаються з костьолу люде.
Цей дім отчизною не буде,
Будинки не замінять хат. Те саме.
Двісті літ назад
Отак же чужиною нудив
Змарнілий Орлик крізь облуди
Своїх надій, трудів і втрат.
І, може, тут сидів так само,
Чекаючи вістей із Ясс,
І крізь вікно він бачив браму
І вулицю в цей самий час.
Дружина в Кракові з доньками,
Син у Парижі. Дні — віками.
Так болезненны эти последние слова процитированного отрывка. Действительно, и для лирического героя Маланюка, и для него самого каждый день на чужбине превращался в целое столетие, пережить которое было настоящей мукой. Он, поэт-изгнанник, чувствовал свою оторванность от Родины, хоть и не прерывал связи с ней. Поэт был в курсе культурной жизни и политических событий в Советской Украине. Находясь за рубежом, все же был в самом сердце событий на Родине.
Остается поэту писать письма, адресуя их Родине.
Раздирает его горячее сердце любовь, невозможность активно действовать на пользу Украине,«коли марно палаєш, а ворог регоче, а доба ось гримить у залізі й вогні». Умирает поэт из-за того, что на чужбину не долетают ни шум тополей, ни ветер песен. Страшнее всего для Е. Маланюка — не сделать чего-то, что в его силах:
Так нещадно, так яро згораю, —
Чи ж побачиш, почуєш ти?
Родная земля стала неутомимым сердцем поэзии Евгения Маланюка, а его патриотизм является искренним, органическим. Ностальгическая жажда и тоска взывают из его произведений:
Через гори і доли, понад океани,
Крізь пущі і джунглі — пливуть день і ніч голоси.
То не пісня, не поклик, не клекіт.
То зойк незбаданний —
Як останнє зітхання з останніх сил.
В таких противоречивых чувствах к своей Родине поэт видит свою собственную вину, все несовершенство:
Прости, що я не син, не син Тобі ще,
Бо й Ти — не мати, бранко степова!
З Твоїх степів летять птахи зловіщі,
А я творю зневажливі слова.
Родина становится мечтой, бредом, идеальной субстанцией, недосягаемой для поэта, и единственно желаемой:
А мені ти — фата-моргана
На пісках емігрантських Сахар —
Ти, красо землі несказанна,
Нам немудрим — даремний дар!
Как и каждый поэт-изгнанник, Маланюк создает свою концепцию Украины. Концепция поэта строится на двух главныхсимволах: Степная Эллада и Земная Мадонна. Образы эти очень близки по своему значению и глубинной сути. Так или иначе, но Украина персонифицируется в женском образе и история ее пропускает через историю античности, будто сквозь чистое горнило. Мадонна — это чистота, непорочность. У Маланюка же Земная Мадонна, то есть близкая, жизненная и, возможно, грешная. В стихотворении «Псалмы степи» Украина изображена как степная невольница, заарканенная и насилованнаяв палатках половецких и татарских ханов и более поздних царей. И автор одновременно чувствует к этой невольницепренебрежение, отвращение и чистое сочувствие, любовь, раскаяние за то, что не уберег:
Хижі птиці летять зі Сходу
На червоному тлі пожеж, —
Бачу, бачу Твою Голготу
І звідсіль, з моїх мервих меж...
Тепер, коли кругом руїни й вітер,
Я припадаю знов до Твоїх ніг, —
Прости, прости, — молю, невтішний митар,
Прости, що я — останній печеніг.
Поэт создает свой собственный миф об Украине, построенный на
нескольких основных элементах: мифологема Бога, который покинул Украину, наказав ее вечной неволей; образ Степной (Скитской, Черной) Эллады, больной эллинистической мечтательностью и бездеятельность;
мотив венчания поэта с Родиной, которая не оправдала его надежд..
Миф об Украине полностью пронизан ностальгией, потерей, оторванностью, и это придает ему еще большую трагичность. Родина потеряла свою волю, себя саму, и она потеряла своего поэта, а поэт потерял ее:
Крізь вітер, негоду осінню,
Хай сонце, хай місяць — оттак
Ковтатимуть далеч синю
І очі мої, і уста.
«Напряженный, непреклонно-гордый, железный император строф», Евгений Маланюк одиноко умер в своей квартире в Нью-Йорке. Возможно, душа его наконец смогла вернуться на Родину, к которой постоянно был обращен его голос и прекрасное будущее которой он видел среди водоворота революционных превращений, взбудораженного моря крови и огня:
Тоді кожен оглянеться і зрозуміє,
Що ця хата, цей шлях і цей обрій — це Мати-Земля,
Що її ображати ніхто не сміє —
Ні каган, ні король, ні мешканець Кремля.
Що не треба заплутано метикувати
В залежності від нагод і годин, —
Тільки знати:
Вона — Мати,
Ти — син.
9.ГОЛОДОМОР 33 ГОДА — АМАЯ СТРАШНАЯ ТРАГЕДИЯ УКРАИНСКОГО НАРОДА. ГЕНОЦИД УКРАИНСКОЙ НАЦИИ
Голодомор 1932—33 гг. — одно из самых страшных явлений в истории нашего государства. Это история геноцида против цветущей нации, которая жила на плодородной земле. Тоталитарная система истребила большую часть украинского народа, а многие люди на всю жизнь запомнили ужасы этих лет. Одним из свидетелей страшных событий был писатель В. Барка. Долгие годы он носил в себе тяжелые воспоминания, но впоследствии отобразил их в своем романе «Желтый князь».
Желтый князь — это сборный символический образ, это воплощение зла и насилия, рыжий ящер тоталитарной системы, который через своих посланцев в 33-м году прошлого века принес в Украину голод, смерть, руину.
В романе воспроизведены реальные события и явления голодомора, ужасающая хроника неописуемо трагической судьбы украинского народа. Сегодня, читая это произведение, тяжело воспроизвести в воображении ту ужасную черную беду, которая охватила Украину и выбросила ее за пределы элементарного человеческого бытия. Да и как это можно: забрать у людей хлеб, плод их кровавого труда, и свалить его в зернопунктах или просто под открытым небом? Как можно было спокойно наблюдать, как люди умирали от голода в то время, когда их зерно у них на глазах прорастало, цвело, пропадало? Как можно было стрелять в голодных людей, которые пытались взять хоть горсточку того драгоценного зерна для своих замученных детей?