* Конечно, в этот дневник не попадают такие разделы его записей сугубо личного характера, как "Отметки припадков", "Дневник лечения в Змее", "Заметки <в основном, о виденном во сне>", "Прочесть", "Pro memoria" или "Текущее". Еще в 1864-1865 гг. Достоевский набрасывает в рабочей тетради план оригинального ежемесячного издания, который собирается издавать единолично под названием "Записная книга"; другое предположительное название - "Дневник литератора" (Дневник писателя. 1873 // Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 15 т. СПб., 1994. Т. 12. С. 284-286). "Это будет дневник в буквальном смысле слова, отчет о действительно выжитых в каждый месяц впечатлениях, отчетов о виденном, слышанном и прочитанном" (Дневник писателя. 1876 // Достоевский Ф.М. Собр. соч. В 15 т. СПб., 1994. Т. 13. С. 412). "Дневник писателя", печатавшийся в 1873, в "Гражданине", состоит из 16 частей, оформленных как отдельные статьи, но уже следующий за ним "Дневник писателя. 1876 [года]" представляет собой ежемесячное издание, поступавшее в продажу в последних числах месяца, в каждом из выпусков которого можно отыскать свободные переходы от очерка к фельетону, от мемуаров к публицистике и от анекдота к рассказу.
Вообще-то Достоевский являет собой яркую противоположность Толстому - в том, как он не любил вести регулярныес однотипные записи, какая это была для него обременительная форма. Его характерная манера предварительной фиксации мысли (или "выдумывания планов", как он сам называл ее) описана Л.М. Розенблюм:
"Известно, что Достоевский <.. .> обычно пользовался не одной, а двумя или даже несколькими тетрадями одновременно и, кроме того, нередко делал заметки на отдельных листах. Но и при заполнении одной тетради он часто писал не подряд, а раскрывал ее на любой странице, как бы торопясь зафиксировать новую мысль, образ или ситуацию <.. .> Сам Достоевский, по-видимому, ориентировался в своих записях достаточно свободно; иногда он оставлял ссылки на те страницы, к которым собирался обратиться при написании главы или сцены" *.
* Розенблюм Л.М. Творческие дневники Достоевского. М., 1981. С. 7.
В записных книжках и тетрадях Достоевский гораздо более "неприбран", нежели в дневниках: нередко встречаются повторы одной и той же мысли, порой без каких-либо содержательных и стилистических изменений:
"Достоевский старается уяснить свою мысль до конца, вновь и вновь прописывая ее на страницах записных книжек, которые, наряду с пером и чернилами, являются для него необходимым рабочим инструментом писательской профессии. Он работает в режиме стенографии, стремясь поспеть за ходом мысли" *.
* Фокин П. "Неприбранный" классик // Достоевский Ф.М. Записные книжки. М., 2000. С. 8.
Андрей Белый, еще только собиравшийся (в 1912 г.) отдавать в печать свою переписку с Блоком, пишет о ней в опубликованных через десять лет (после смерти Блока) "Воспоминаниях", как бы полностью отстраняясь от себя самого - иначе можно было бы назвать его слова просто нескромными:
"Часть [переписки], я думаю, могла бы скоро появиться в свет, она носит менее всего личный характер, скорее содержание ее - литература, философия, мистика и "чаяния" молодых символистов того времени. Это блестящий интимный дневник эпохи. Такова переписка этих поэтов. Она блестяща. Мысль бьет здесь ключом" *.
* Андрей Белый в воспоминаниях современников. М., 1980. Т. 1. С. 215.
К пред-тексту вплотную примыкают также и мемуары, и воспоминания - о ком-то или о чем-то существенном, выступающем из прошлого как безусловный и важный для автора объект, с несомненными возвращениями в памяти к этому (не только на один день назад, как чаще всего бывает в дневнике, но иногда на много-много лет), с неизбежными при этом потерями и приобретениями смысла - текст оказывается частично документальным, а частично художественным, иногда независимо от воли автора, но порой автор вполне трезво отдает себе в этом отчет.
Сейчас мемуары и воспоминания выступают практическими синонимами, но раньше, например, в XVIII веке, русским эквивалентом французскому "memoires" служили "записки" как соответствующая калька с французского *. Да и Пушкин, употребляя в своем русском тексте это слово именно в латинском написании, имел в виду, разумеется, не наше теперешнее его значение (во всяком случае, не только его), а прежде всего записи в дневник для памяти, или просто ежедневник. (В пушкинском словаре вообще нет слова "мемуары", а есть такая его русификация, как "меморий").
* Колядич Т.М. Воспоминания писателей. Проблемы поэтики жанра. М., 1998. С. 41.
Из его многими цитировавшегося письма к Вяземскому 1825 года:
"Писать свои "memoires" заманчиво и приятно. Никого так не любишь, никого так не знаешь, как самого себя. Предмет неистощимый. Но трудно. Не лгать - можно; быть искренним - невозможность физическая. Перо иногда остановится как с разбега перед пропастью - на том, что посторонний прочел бы равнодушно" *.
* Пушкин А.С. Собр. соч. М.-Л., 1950. Т. X. С. 180.
Уже позднее В.Г. Белинский во "Взгляде на русскую литературу 1846 года" сформулировал следующее положение ("более оптимистическое", чем у Пушкина):
"Самые мемуары, совершенно чуждые всякого вымысла <...>, если они мастерски написаны, составляют как бы последнюю грань в области романа, замыкая ее собою".
Но на эту же тему стоит указать и прямо противоположное мнение, тоже парадоксальное, но уже не пафосно-оптимистическое, как у Белинского, а скептическое, нарочито пренебрежительное по отношению к мемуарам и к самим их составителям - мнение набоковского рассказчика из рассказа "Быль и убыль". Мемуаристы представлены Набоковым как люди, "у которых не довольно воображения, чтобы сочинять романы, и не достает памяти, чтобы писать правду" *.
* Набоков В. Быль и убыль. М., 2001. С. 201.
С довольно большой натяжкой к пред-тексту можно отнести афоризмы, изречения, максимы, разного рода остроумные "mot", парадоксы (Ларошфуко, Лабрюйера, Шамфора, Вольтера, Шопенгауэра и других, привыкших изящно выражать свою мысль), т.е. родившиеся сами собой, по тому или иному конкретному случаю перлы, а также специально придуманные высказывания, с расчетом на привлечение внимания избранного круга современников и потомков (первоначально, возможно, родившиеся в застолье или в светском кругу, т.е. относящиеся к речевому жанру). Определенная натяжка при включении подобного рода текстов в данную рубрику вызвана тем, что, с одной стороны, это безусловно устоявшийся литературный жанр, вовсе не дневникового характера (такова в целом "Старая записная книжка" П.А. Вяземского - собрание анекдотов в их старинном значении, т.е. законченных сюжетов, готовых для краткого блестящего изложения, например, устного рассказа в узком кругу).
У афористической прозы явное родство с жанром речевым (точнее было бы первородство числить именно за последним), который рассчитан не только на то, чтобы информировать, но чтобы позабавить и развлечь собеседников (это аристотелевские "речи на пиру, в симпозиуме"). В XIX веке такой жанр, собственно, и назывался анекдотом. Вяземский справедливо писал (имея в виду именно такие тексты):
"Я большой Фома неверный в отношении к анекдотам. Люблю слушать и читать их, когда они хорошо пересказаны; но не доверяю им до законной пробы. Анекдоты, даже и настоящие, часто оказываются не без лигатуры * и лживого чекана. Анекдотисты, когда и не лгут, редко придерживаются буквальной и математической верности" **.
* По-видимому, под этим словом он имеет в виду совмещение смыслов. - М.М.
** Вяземский П.А. Старая записная книжка. М., 2000. С. 88.
Искусственность, художественная созданность, преднамеренность и "рукотворность" поделок подобного рода афористических текстов, конечно, весьма серьезное препятствие для зачисления их в класс пред-текстов и "обыденной литературы", но сам искусственный умысел в них может быть и минимален. Нельзя полностью отказать бытовой или обыденной литературе (как и речевым жанрам, с которыми она смыкается) в эстетическом начале.
* * *
Вернемся к теме дневников. Дневник не писателя, а, скажем, художника, как в случае "Дневника" Павла Филонова * - это уже в какой-то степени просто наивный дневник **. Блокноты, черновики и другие подготовительные материалы самих писателей по этому показателю заключают в себе более непосредственные свидетельства жизни человека, чем их дневники, что приближает подобные материалы к записным книжкам. Таковы, по сути, "Записные книжки" А. Платонова ***. Походят на них и "Записные книжки" Е. Замятина - записи в них делались "в первой попавшейся под руку" книжке, вперемешку, на любом свободном месте и без указания дат **** (что повторяет манеру работы с книжками у Достоевского).
* Филонов П.Н. Дневник. СПб., 2000.
** Подробнее в: Михеев М. Три подхода к ругательствам в дневниках и записных книжках: официальный (Филонов), интеллигентский (Пришвин) и народный (Платонов) // "Страна философов" Андрея Платонова: Проблемы творчества. М., 2003.
*** Платонов А.П. Записные книжки. М., 2000.
**** Замятин Е.И. Записные книжки. М., 2001.
Но вот ведший дневники более 60 лет в своей жизни В.И. Вернадский в одном месте своих "Дневников" 1920 г. *, будучи в Крыму, касается очень важного для него вопроса - выбора наиболее подходящей для выражения мысли литературной формы. Отталкиваясь от "Максим" Ларошфуко, которые он в то время читает, Вернадский неожиданно приходит к выводу, что оптимальной для его собственной мысли, наиболее привлекательной для него является не форма дневника, а просто бессистемная фиксация впечатлений и актов рефлексии над ними (нечто вроде потока сознания, хотя он не употребляет этого термина). Имея в виду как бы вневременные "Мысли" Паскаля и "Опыты" Монтеня и подобную литературу, он отмечает для себя в дневнике следующее: (2/15 марта 1920)