Легко видеть, что системное использование индексального знака ("Ленин показал") полностью уничтожает рациональность текста, подготавливая тем самым testemonial device формулировки "гениального вывода". Подобно тому, как тавтологичность ритма останавливает время, пульсирующий характер этого ритма позволяет менять пространственные масштабы, переходя от глобальных событий к локальным и наоборот. Как известно, за несколько лет до создания "Краткого курса" этот прием был опробован в поэме В.В. Маяковского "Владимир Ильич Ленин". Например:
"Ветер всей земле бессонницею выл, и никак восставшей не додумать до конца, что вот гроб в морозной комнатеночке Москвы революции и сына и отца".
"Краткий курс" воспроизводит многие образцы поэтики Маяковского с той лишь разницей, что функции сына и отца четко закреплены здесь за различными персонажами. Ритмическое движение от локального к глобальному, как и в поэме Маяковского, создает особую игру пространствами, что несомненно роднит указанный текст с художественными произведениями.
"Особенно упорный и ожесточенный характер носило восстание на Красной Пресне в Москве. Красная Пресня была главной крепостью восстания, ее центром. Здесь сосредоточились лучшие боевые дружины, которыми руководили большевики. Но Красная Пресня была подавлена огнем и мечом, залита кровью, пылала в зареве пожаров, зажженных артиллерией. Московское восстание было подавлено.
Восстание имело место не только в Москве. Революционными восстаниями был охвачен также ряд других городов и районов... На вооруженную борьбу поднялись и угнетенные народы России" (79).
Будучи особым способом исторического письма, "Короткий курс" предлагает процедуру разграничения фабулы и сюжета (story и emplotment). "Построение интриги (emplotment), в отличие от рассказанной истории (story), сохраняет объяснительный эффект, в том смысле, что оно определяет не события рассказанной истории, а саму эту историю, определяя класс, к которому она принадлежит. Нить рассказанной истории позволяет выявить одну-единственную конфигурацию, построение интриги побуждает к признанию традиционного класса конфигураций. Эти категории интриги, в соответствии с которыми закодирована сама история, а не события истории, родственны тем "относительным криптограммам", которые, как утверждает Э.Х. Гомбрих в работе "Art and Illusion", определяют наш способ "прочтения" живописи" [7].
Нить рассказа "Краткого курса" - это повествование о том, как большевики захватили власть и поддерживали ее функционирование. Интрига рассказа - это "криптограмма" космополитического проекта, связанного с изменением мира и места человека в этом мире. Ведущими мотивами такой криптограммы становятся тайна, заговор, подполье и борьба (войны).
Особенно интересным в этом плане оказывается мотив тайны. Тайна, как известно, является скрытой пружиной многих типов повествования, прежде всего детективного. "Краткий курс" менее всего напоминает детектив, и мотив тайны здесь имеет совершенно иную природу. Тайной оказывается не то, что никому, кроме автора неизвестно, но, напротив, всем известное, но запрещенное к употреблению. "Краткий курс" - система табу, наложенных на имена и факты.
Во-первых, табуированным оказывается имя автора. "Краткий курс" - это плагиат наоборот. В любом плагиате захватывается чья-то литературная собственность. В "Кратком курсе" она оказывается как бы ничейной, хотя и высказанной голосом пророка, оракула. Нельзя сказать, что этот текст написан И.В. Сталиным, поскольку тогда он превратится в текст Сталина о Сталине и станет чем-то вроде политической автобиографии. Но нельзя сказать и того, что этот текст написан не Сталиным, не только потому, что в нем сохраняются все индивидуальные черты сталинского стиля, но и потому, что только сталинский текст является носителем конечной и абсолютной истины.
Авторский образ Сталина, спрятанный под маской анонима, говоря словами исследователя, "беспрестанно балансирует между двумя полюсами, по карнавальной оси перемещаясь от амплуа вождя, олицетворяющего и концентрирующего в себе волю всего советского общества, до мизерной частицы этого необъятного социума, послушной его суровой власти" [8].
Однако объяснить механизм функционирования авторского образа в "Кратком курсе" только законами карнавальной оси было бы неверно. Построение этого образа во многом подчинено законам "двойного тела короля", о которых Э. Канторович писал более сорока лет назад. Согласно Канторовичу, "король заключает в себе два тела: тело природное и тело политическое. Природное тело есть тело смертное, подверженное всем бедам, доставляемым природой или случаем, физическим слабостям младенчества или старости и прочим напастям, что приключаются с телами остальных людей. Но его политическое тело - это тело, которое не может быть видимо или осязаемо, состоящее из власти и правления, предназначенное для того, чтобы повелевать людьми и рачительно управлять общественным достоянием, совершенно избавленное от инфантильности, дряхлости или других физических недостатков и слабостей, которым подвержено тело природное" [9].
Элиминация биологического, природного тела вождя и апологетика его политического тела - важнейшая цель табуирования имени в "Кратком курсе". Мотив вторичной табуированной тайны распространяется и на область фактов, событий. Так, можно понять и рационально объяснить тайну пребывания Ленина и Зиновьева в Разливе летом 1917 г. Естественно, после победы большевиков это пребывание перестало быть тайной и о нем широко писали в книгах и газетах. Однако ко времени создания "Краткого курса" факт совместной жизни двух вождей в шалаше снова становится тайной: два превращается в одно.
Ленинское "Письмо к съезду", как известно, было оглашено в 1927 г. (по крайней мере, в части критики Сталина), но десятилетие спустя сам факт его существования становится запрещенным. Факты существуют не по мере того, что они существуют, но по мере того, насколько они поддаются интерпретации. Экзегезис "Краткого курса" полностью подчиняет диэгезис рассказываемой истории.
В свою очередь такое подчинение оказывается возможным лишь в силу особого использования стилевых ресурсов языка, связанных с изобретением и бесконечным повторением определенных магических формул. Развертывание, повторение и варьирование сходных экспрессивных средств создают иллюзию усиления доводов "Краткого курса". Воздействие "Краткого курса" на читателя осуществляется апелляцией к наиболее архаическим слоям мышления, отразившимся в клишированных структурах языка.
Стиль "Краткого курса" удивительным образом напоминает технику "плетения словес", как ее в свое время описал Д.С. Лихачев. "Невыразимость чувств, невыразимость высоты подвигов святого органически связаны со всей стилистикой житийных произведений - с их нагромождением синонимов, тавтологических и плеонастических сочетаний, неологизмов, эпитетов, с их ритмической организацией речи, создающей впечатление его непереводимости человеческим словом. Конкретные значения стираются в этих сочетаниях и нагромождениях слов, и на первый план выступают экспрессия и динамика" [10].
Амплификация - внутренний механизм, работающий на преобразование рациональных оснований языка в экспрессивно-эмоциональное целое "Краткого курса". Как и во многих средневековых текстах, амплификация развертывается на целые страницы, варьируя по сути смысл одной и той же фразы. Вот лишь один, отнюдь не самый громоздкий пример, посвященный характеристике оппозиционной платформы 1927 года.
"Из всех оппозиционных платформ эта платформа была, пожалуй, наиболее лживой и фарисейской.
На словах, т.е. в платформе, троцкисты и зиновьевцы не возражали против соблюдения решений партии и высказывались за лояльность, а на деле они грубейшим образом нарушали решения партии, издеваясь над всякой лояльностью в отношении партии и ее ЦК.
На словах, т.е. в платформе, они не возражали против единства партии и высказывались против раскола, а на деле грубейшим образом нарушали единство партии, вели линию раскола и имели уже свою особую нелегальную, антиленинскую партию, которая имела все данные перерасти в антисоветскую, контрреволюционную партию.
На словах, т.е. в платформе, они высказывались за политику индустриализации и даже обвиняли ЦК в том, что он ведет индустриализацию недостаточно быстрым темпом, а на деле они охаивали решение партии о победе социализма в СССР, издевались над политикой социалистической индустриализации, требовали сдачи иностранцам в концессию целого ряда заводов и фабрик, возлагали главные свои надежды на иностранные капиталистические концессии в СССР.
На словах, т.е. в платформе, они высказывались за колхозное движение и даже обвиняли ЦК в том, что он ведет коллективизацию недостаточно быстрым темпом, а на деле они издевались над политикой вовлечения крестьян в социалистическое строительство, проповедовали неизбежность "неразрешимых конфликтов" между рабочим классом и крестьянством и возлагали свои надежды на "культурных арендаторов" в деревне, то есть на кулацкие хозяйства.
Это была самая лживая из всех лживых платформ оппозиции" (271).
Легко видеть, что смысл всей амплификации направлен на то, чтобы убрать из первой фразы слово "пожалуй", почти дословно закончив ею риторический период, но именно изъятие этого слова из последнего предложения и создает видимость доказательства, что полностью соответствует средневековому способу мышления и его выражения средствами эмоционально-экспрессивного стиля.