Г. М. Вишневская, Т. В. Федорова
Внутренняя форма, образ, лежащий в основе значения или употребления слова, могут быть уяснены только на фоне той материальной и духовной культуры, в контексте которой оно возникло.
В. В. Виноградов [3]
Современное социолингвистическое направление в изучении фразеологических единиц выдвинуло на передний план необходимость комплексного анализа их этнокультурной специфики и универсальных, межъязыковых отношений на основании культурологически релевантных признаков. Не случайно большинство отечественных и зарубежных кросскультурных исследований в области фразеологии ориентировано не на механическое выявление параллельных конструкций ФЕ в разных языках, а на раскрытие внутренних связей и взаимообусловленности изучаемых языковых явлений [10].
Метафоричность зооморфных фразеологизмов, присущая им субъективно-оценочная коннотация, специфика их семантических параметров и синтаксической структуры во многом обусловлена их референциальной сферой, основу которой составляет имплицитно выраженный в них антропоцентризм как проявление древней фольклорной традиции приписывания животным определенных черт человеческого характера. В этнокультуре разных народов фразеологизмы, включающие названия животных, - это в первую очередь высказывания о человеке, его духовных и социальных чертах.
Достаточно большое количество английских зооморфных ФЕ имеют полные или частичные эквиваленты в других языках, что объясняется совпадением мысленного отображения реальной действительности у носителей разных языков и общих элементов культуры - так называемых "культурных универсалий" [12. С. 14]:
Ср. русск. "змея подколодная" и англ."a snake in the grass", русск. "собака на сене" и англ. "a dog in the manger", русск. "ловить рыбу в мутной воде" и англ. "to fish in troubled waters" и т. п.
Однако вследствие различия культурологических факторов, этнических особенностей, разных языковых картин мира и разных литературных источников многие зооморфные ФЕ содержат некий элемент значения, который понятен только носителям данной, обслуживаемой этим языком культуры. Например, в английском языке встречаются такие речевые клише, как "it rains cats and dogs" (о сильном дожде), "a rat race" (о конкуренции), "to suck the monkey" (о манере пить из горлышка бутылки) и др. В русском языке также встречаются подобные клише: "закусить удила" (о безрассудстве), "отставной козы барабанщик" (о человеке, не заслуживающем внимания), "барашек в бумажке" (о взятке), "пришей кобыле хвост" (о чем-то ненужном).
Следует отметить, что в рамках одной и той же этнокультуры, равно как и в плане сопоставления разных этнокультур, отношение к определенным паремиологическим концептам (как-то "кот", "собака", "лошадь", "осел", "птица", "свинья" и др.) далеко не однозначно [7. С. 8]:
Итак - две крайности. Когда одна из двух
Иль обе вместе наш пленять желают слух -
Та хрюканьем свиным, а эта птичьей песней, -
Решить я не берусь, из них что интересней, -
Лишь люд бы людом был! Вот отповедь моя!
А птицей и свиньей ... уж птица и свинья.
Для ФЕ, семантически ориентированных на животных, но метафорически ассоциируемых с человеком, особую значимость приобретает коннотативное значение, причем коннотацию можно рассматривать как "дополнительную информацию по отношению к сигнификативно-денотативному значению, как совокупность семантических наслоений, включающих в себя оценочный, экспрессивный, эмоциональный и функционально-стилистический компонент" [2. С. 17). Все четыре компонента коннотации во фразеологическом значении выступают, как правило, вместе, но иногда могут находиться и в разных комбинациях друг с другом.
Оценочный компонент, то есть одобрительная или неодобрительная оценка, заключенная в значении фразеологизма, является основным в коннотативном статусе ФЕ в силу его социолингвистической природы. "В разных цивилизациях и в разные эпохи понятия добра и зла, отрицательного и положительного мыслятся неодинаково. Члены одного общества расценивают одно и то же явление индивидуально, хотя существует общепринятая точка зрения, в связи с которой положительная или отрицательная оценка входит в структуру значения ФЕ"[ 2. С. 23].
В интерпретации ФЕ выделяются, как правило, отрицательный, положительный и нейтральный компоненты фразеологического значения, в основе которых лежит суждение, одобрение или отсутствие ярко выраженного одобрения или осуждения как констатация социально устоявшейся оценки какого-либо явления. "Ассоциативно-образная связь, лежащая в основе косвенной фразеологической номинации, не только способствует адекватному декодированию смысла высказывания, но и является стимулом появления у адресата соответствующей оценочной и эмоциональной реакции" [8. С. 38].
В целом традиционный выбор зоонимов во фразеологическом фонде русского и английского языков имеет много общего как в аспекте теории номинации, так и с точки зрения оценочной коннотации. Из более чем тысячи случаев употребления зооморфных ФЕ, исследованных нами на материале английской и русской прозы, а также на материале лексикографических источников [16; 17; 18], наибольший процент приходится на паремиологические образы коня, собаки, кота, свиньи, осла, лисы, волка и медведя, оценочная коннотация которых отражена в приведенной ниже таблице.
Таблица
Преобладающая оценочная коннотация паремиологических образов (в восприятиии носителей английского и русского языков)
| Зооним | Количество примеров фразеологич. контекстной реализации | Преобладающая оценка (%) | |||||
| русский язык | английский язык | ||||||
| + | - | н | + | - | н | ||
| конь | 100 | 52 | 41 | 7 | 67 | 30 | 3 |
| собака | 100 | 34 | 57 | 9 | 38 | 54 | 8 |
| кот | 100 | 22 | 64 | 19 | 11 | 76 | 13 |
| свинья | 100 | - | 98 | 2 | 3 | 93 | 4 |
| волк | 100 | - | 97 | 3 | 3 | 95 | 2 |
| осел | 100 | - | 99 | 1 | 1 | 97 | 2 |
| медведь | 100 | 4 | 94 | 2 | 9 | 80 | 11 |
Преимущественно положительная характерологическая паремия "коня" в семиосфере английской и русской этнокультуры, подтверждаемая примерами контекстной реализации, по-видимому, восходит к древнему архаическому трикстеру, закрепленному литературной традицией. " A horse! My kingdom for a horse!" - восклицал шекспировский Ричард III. Многие периоды своего эволюционного развития человек и лошадь прошли вместе, в духовной и физической гармонии друг с другом. Мировая история документально зафиксировала многочисленные случаи возвышенного, благодарного и уважительного отношения хозяина к своему коню. По свидетельству Плиния Младшего, лошади "заседали" в законодательных органах, как, например, конь римского императора Калигулы, который был "произведен в сенаторы и консулы" [6. С. 84]. Образ лошади фигурирует во всех великих мировых религиях. В греческом мифе у Посейдона и Медузы Горгоны родился крылатый сын Пегас, символ вдохновения. В буддизме это Кантака, белый конь Гаутамы. В исламе - Аль-Барак, в христианстве - кони всадников Апокалипсиса.
Культ коня, как известно, был широко распространен у многих народов мира и занял видное место в их духовной культуре, что подтверждается многочисленными исследованиями этнографов, фольклористов, лингвистов и психологов. Последние, кстати, немаловажную роль отводят концепции сознательного отождествления людьми внешних черт животного и человека (в данном случае внушительные размеры, осанка, природная грация коня) [4]. Хотя с научной точки зрения данная концепция представляется весьма спорной, тем не менее она заслуживает упоминания в рамках теории антропоцентризма зооморфных фразеологических единиц.
В качестве иллюстрации приведем следующую газетную публикацию [1], относящуюся, скорее, к разряду казусов, но представляющую некоторый интерес в плане этнокультурного статуса зоонимов:
Как Козел стал Жеребцом
Какая фамилия благозвучнее - Жеребец или Козел? Такой необычный вопрос решают работники одного из курских загсов. А поставил его один молодой человек по фамилии Козел, пожелавший сменить ее, так как она "похожа на кличку". Придя в загс, он настаивал, чтобы ему дали фамилию родственников по матери - Жеребец. На замечание, что она ничем не лучше, посетитель возразил: "Это более крупное домашнее животное".
Наиболее противоречивым с точки зрения оценочной коннотации является этнокультурный концепт кошки, как видно из вышеприведенной таблицы, несмотря на традиционную любовь англичан к этому животному, большинство случаев контекстной реализации фразеологизмов, включающих данный зооним, имеют отрицательную субъективно-оценочную коннотацию в восприятии носителей английского языка. В русском языке процент неодобрительной оценки заметно ниже, что объясняется этнокультурными и историческими факторами. По данным археологов и этнографов [5; 13], на Руси кошки появились лишь в YII веке, на несколько столетий позже, чем на Британских островах. Широкое проникновение западной культуры в Россию началось тогда, когда средневековые "гонения на кошек" в Европе уже начали уходить в прошлое, поэтому русская этническая культура в гораздо меньшей степени восприняла представление о связи кошек с дьяволом, что нашло соответствующее отражение во фразеологическом фонде русского языка. В русском национальном фольклоре кот считался символом мудрости, учености, просветительства, умиротворенности, наряду с лукавством и озорством. Отсюда - известные русские пословицы: "Убить кота - семь лет удачи не видать", "Баба да кошка в избе, мужик да собака на дворе". В. Гиляровский писал, что когда в начале двадцатого века Государственная Дума решила навести порядок в торговом Охотном ряду, "первым делом было приказано иметь во всех лавках кошек. Но кошки и так были в большинстве лавок. Это был род спорта среди купцов - у кого кот толще. Сытые, огромные коты сидели на прилавках" [4. С. 71].