Из приведенных примеров можно сделать вывод о том, что такой феномен, как конкретный источник Счастья, в русской культуре не зафиксирован. (Это подтверждается философскими разработками данной проблемы). Но, на наш взгляд, интересны и характерны именно разнообразие и потенциальное богатство того, что может быть источником Счастья, что и представлено в материале. Значимым представляется положение о том, что источником Счастья может быть только то, что в общественном сознании или в сознании индивида имеет положительную окраску.
В связи с этим необходимо отметить сравнительно небольшое количество примеров, репрезентирующих то, что является своеобразным вместилищем Счастья в человеке (мы зафиксировали всего два случая):
(Царь): Достиг я высшей власти; Шестой уж год я царствую спокойно. Но счастья нет в моей душе. (Пушкин «Борис Годунов»); - Вдруг вижу в глазах этого человека ... засветилось такое счастье, какое, может быть, посторонним и видеть-то не полагается. (Б. Полевой «Любовь») и т.д.
На основании анализа можно отметить, что в языке художественной литературы зафиксирована возможность человека иметь много источников Счастья при сравнительно небольшом количестве вместилищ, хранилищ этого чувства.
Следует подчеркнуть также тот факт, что в языке художественной литературы отразились представления о Счастье как о непредсказуемой стихии, тоже воплотившиеся во «фразеологическом языке» русского народа:
Не всякого полюбит счастье, Не все родились для венцов. (Пушкин «Жуковскому»); Слепое счастие, шатаясь меж людей, Не вечно у вельмож гостит и у царей. (Крылов «Фортуна в гостях»); Солнце не вечно сияет, счастье не вечно везет. (Н. Некрасов) и т.д.
Интересно отметить, что в отобранных нами примерах весьма бедно представлен именно в вербальном плане спектр ощущений и эмоций, сопутствующих переживанию Счастья, что может свидетельствовать о самодостаточности, наполненности чувствами этого феномена, что на языковом уровне характеризует лексему «счастье» как гиперлексему, гипероним:
Он застал супругу и дочку в объятиях одну у другой и обливающих друг друга слезами. Это были слезы счастья, умиления и примирения. (Достоевский «Идиот») и т.д.
Ряд языковых фактов свидетельствует о том, что в художественных текстах, являющихся отражением языкового сознания их авторов, определение «счастливый» употребляется не с именами существительными одушевленными (наименованиями лиц), а с именами существительными неодушевленными, часто с абстрактной, не предметной семантики (счастливые: мысль; пора детства; мелодия; ночь; время; смерть; освещение; минута; исход; монолог; талант; случайность и др.):
Мне пришла в голову счастливая мысль. (Гончаров); Счастливая, счастливая, невозвратимая пора детства! (Л. Толстой) и т.д.
Собранный нами материал позволяет отметить то, в чем может состоять Счастье человека (в любви, в игре), что является смыслом/Счастьем жизни и, как следствие, – мотивацией всех поступков, действий, желаний и т.д. человека:
Известно, что истинное счастье человека в науке и труде. (Горький «Репетиция»); Счастлив ты в прелестных дурах, В службе, в картах и в пирах. (Пушкин «Счастлив ты…»)
Во многом благодаря подобным традиционным воззрениям на Счастье, а также на традиционное религиозное понимание жизни как страдания, Несчастье в языке художественной литературы стало выделяться как некое индивидуализирующее начало, то, что выделяет субъект из ряда себе подобных:
Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. (Л. Толстой «Анна Каренина»); Несчастные дети умнеют скорее счастливых… на свою беду. (Тургенев «Несчастная»); Русский гений издавна венчает Тех, которые мало живут, О которых народ замечает: «У счастливого недруги мрут, у несчастного друг умирает…» (Н. Некрасов «Не рыдай так безумно над ним…») и т.д.
Такая частеречная реализация имени концепта «Счастье», как существительные «счастливчик, счастливец(ица)» и наречие «счастливо», представлена в текстах художественной литературы в основном в значении «обладающий удачей», «привилегированностью», «удачно», например:
Леша Шириков был счастливчиком. Ему везло от рождения и везло во всем, за что бы он ни брался. (Лавренев «Счастье Леши Ширикова»); Бывают счастливцы, – сказал человек. – Твоя облигация?– спросил он у Саши. – Да . – Десять тысяч выиграла, — сказал человек. – Повезло. (Панова «Времена года») и т.д.
Наличие устойчивых этикетных формул, включающих в себя имя культурного концепта, свидетельствует, на наш взгляд, о том, что данный концепт является широко используемым, значимым для носителей русской культуры. Нами зафиксированы следующие примеры:
Да и может ли Андрей Федорович составить счастье такой женщины. (Чернышевский «Алферьев»); – Дозволит ли графиня незнакомцу иметь счастье танцевать с нею! (Марлинский «Испытание») и т.д.
В любом развитом естественном языке встречаются культурные концепты, значение которых может выражаться не однокоренными лексемами: amor и caritas (лат.), eudemonia и makaria (др.-греч.), правда и истина и пр. В современном русском языке подобная аллонимия представлена очень широко: знать – ведать, воля – свобода, совесть – сознание, счастье – блаженство. Зачастую лексемы в подобных парах выступают как синонимы, но чаще всего они отличаются семантической и/или стилистической маркированностью и выражают различные оттенки значения концепта (Воркачев, 2004: 139).
По нашему мнению, существует по крайней мере несколько путей, ведущих к появлению подобных аллонимичных концептов. В процессе исследования семантики концептов «Счастье» и «Блаженство» нами был выявлен один из способов образования сложносоставных концептов, получивший название «семантический дуплет».
Как известно, термин «дуплет» используется в бильярдной игре и означает «удар, при котором шар попадает в лузу, отскочив от борта под ударом другого шара» (Ожегов, Шведова, 2001:182).
Сравнивая этимологию и значение лексем «счастье» и «блаженство», а также их употребление на ранних этапах развития русского языка, мы пришли к выводу, что их семантика была различной и данные понятия не являлись синонимами, но и относились к различным сферам употебления: светской и религиозной. Начиная с 17 века, под влиянием европейской цивилизации русская культура стремительно преобразовалась из сотериологической в эвдемоническую, и как следствие, некоторые религиозные понятия постепенно приобрели светское значение.
Таким образом, понятие «семантический дуплет» означает: 1 способ образования аллонимичных концептов, при котором изначально различные по значению и сфере употребления понятия под влиянием вне- и внутриязыковых факторов становятся синонимами, а также: 2 концепт (понятие) который под влиянием лингвистических и экстралингвистических факторов приобрел семантику другого понятия, став при этом его синонимом.
На наш взгляд, полностью этноспецифическое значение подобных концептов можно выявить, изучая их только в паре. Наличие подобных сложносоставных концептов и их количество является важным отличительным лингвокультурным признаком русского языка.
Концепт Блаженство широко представлен в концептосфере русского языка. Всего в словарях современного русского литературного языка представлено примерно 109 лексических единиц, имеющих в своем составе корень «благ-».
По данным этимологических словарей исходное слово «благо» заимствовано из старославянского (церковнославянского) языка. Первоначально (в праславянском языке) означало «богатство (сильного, взятое силой)», далее – «процветание, преуспевание» и затем – «счастье, блаженство» (слово «благодать» образовано от блага «благая» и дать «даяние, доля, часть»; «блаженный» от блажити «почитать, хвалить», первоначально – «почитаемый», затем – «святой», и наконец «юродивый, глупый»). М. Фасмер указывает, что «весьма употребительно благо- в словосложениях как соответствие греч «ев-» (хорошо, добро). Многие церковнославянские лексемы с корнем «благ» являются кальками с греческого языка [Т1:8, 170]. В Старославянском словаре (по рукописям X-XI веков) слово «благодать» означает «милость», слово «блаженный» – счастливый, блаженный (наименование святого); всего 78 лексических единиц, имеющих в своем составе корень «благ-» [5, 85-91]. В Словаре православной церковной культуры «благодать» – это «особая божественная милость, ниспосылаемая человеку для его спасения; Божья помощь и защита, даруемые каждому христианину в его повседневной жизни»; «блаженства (ство)» – «сформулированные в заповедях блаженств высшие радости, обещанные Иисусом Христом в Нагорной проповеди как награда за праведность»; всего представлено 29 лексических единиц, имеющих в своем составе корень «благ-» [2, 92-96].
В современном русском языке основные значения лексем блаженство, благо, благодать таковы: 1 все, что идет на пользу человеку и обществу, дает удовлетворение; добро, счастье, благополучие; 2 счастье, успех, удача; счастливое состояние внутреннего покоя, удовлетворения; изобилие чего-либо нужного, полезного и т.п., особенно предметов питания; 3 безграничное счастье, полное и невозмутимое счастье, наслаждение.
Язык и религия – основные характеристики этноса, определяющие культурно-психологическое своеобразие народа – его менталитет; именно в них коренятся универсальные начала человеческой культуры, и «заветные смыслы» - высшие жизненные ценности, сосредоточенные в вере, оказываются неотделимыми от своей исходной вербальной формы (Мечковская, 1998:4-5, 37).
Прецедентность для религиозного сознания имеет огромное значение (Карасик, 1999 (б):18). Откровение, Священное Писание, Священное Предание для верующих составляют корпус текстов прецедентных по определению (Караулов, 1987:216): эти тексты значимы для них познавательно и эмоционально, имеют сверхличностный характер и регулярно воспроизводятся в дискурсе (Мечковская, 1998:137-141). Для православных носителей русского языка прецедентны и некоторые тексты на церковнославянском языке (Супрун, 1998:6-7).