Борей – в греческой мифологии северный ветер, символ холода и непогоды.
Нормальный комментарий к этим стихам будет выглядеть примерно так (убираю все точные ссылки):
Власть попранна – Херасков имеет в виду стояние на Угре 1480 года, в результате которого Москва перестала платить Орде дань.
Второго Иоанна – в нумерации Херасков следует за «Историей…» В. Н. Татищева, для которого Иваном Первым был дед Ивана Грозного.
Нещастливым походом – имеется в виду неудачная операция 1549/1550 года, предшествовавшая последнему походу года. Иван Грозный тогда лично предводительствовал войсками.
Гд е сам Борей воздвиг противу Россов брань – ср. описание причин провала экспедиции в «Казанском летописце»: «… в третее лето царства своего собра вся князи, и воеводы своя, и вся Руская воя многа… и поиде сам х Казани, во многих тысящах… И велика бысть нужа воем его; от студени бо и от мраза, и от глада мнози изомроша…».
Борей… крилами мерзлыми – ср. у М. В. Ломоносова в «Оде на день восшествия на престол Елисаветы Петровны, 1747 года»:
Хотя всегдашними снегами
Покрыта северна страна,
Где мерзлыми Борей крилами
Твои взвевает знамена…
Собственно, в чем заключаются различия? Во-первых , не следует писать то, что и без того известно: читатель, не знающий, что такое Борей или кто был дедом Ивана Грозного, вряд ли и станет читать «Россиаду». (Сейчас, в век информационных технологий, сведения, доступные в два клика, помещать в комментарии просто неприлично.)
Во-вторых , не надо поспешно подозревать автора в ошибках. Возможно, у него были свои основания. Их и нужно попытаться найти.
В-третьих и в главных, комментарий должен восстанавливать для текста культурно значимый контекст. В данном случае – исторические источники, которыми мог пользоваться автор, – летописные и историографические, – а также круг возможных поэтических источников (в данном случае попался Ломоносов, но вообще круг чтения Хераскова весьма широк). Но если читатель думает, что так обстоят дела с экзотическими авторами, а «хлеб насущный» приготовлен хорошо, он ошибается; например, пласт цитат из Овидия в «Евгении Онегине» был вскрыт очень недавно [3] , несмотря на то, что идея сквозного сопоставления «Онегина» и Ars amatoria лежит на поверхности – поэт упоминает «науку страсти нежной».
Филологическая наука в России примерно на полвека отставала от естественных и математики; лишь во второй половине XIX века издательское дело (на уровне отдельных достижений, а не массовой продукции) стало выходить на европейский уровень. Мощная филологическая машина, характерная для Германии и иных европейских стран, так и не сложилась. Новые хозяева жизни – большевики – в гуманитарных науках понимали очень мало, а в филологии – поскольку ее ядро неидеологично – и вовсе ничего. Старые специалисты дореволюционной выучки в сложившихся сверхнеблагоприятных условиях лишь с большим трудом могли подготовить себе достойную смену; потому ничего равного гротовскому Державину и сухомлиновскому Ломоносову в СССР так и не появилось. В постсоветское время можно отметить несколько квалифицированных издательских проектов (например, два уже вышедших тома полного собрания сочинений Е. А. Боратынского; прекрасно понимает проблему и стремится разрешить ее редколлегия серии «Россия в мемуарах» Нового литературного обозрения), но они, увы, не делают погоды.
Читатель вправе спросить: собственно, как это все относится к школе? Нужно ли обсуждать с молодежью эту проблематику?
Не знаю. Можно сказать только одно – у нас всех перед глазами следствия того прискорбного обстоятельства, что эта проблематика оказывается в поле зрения лишь узкого профессионального сообщества.
Нетрудно видеть, что издание, отвечающее всем необходимым требованиям, – вещь трудоемкая. Его подготовка требует гораздо больше ресурсов, нежели халтура. Это не может не отразиться и на его цене – такая книга будет стоить дорого. Но для большинства публики разницы между хорошим и плохим изданием не существует, и наценка покажется неоправданной. Следовательно, тот издатель, который захочет относиться к своему делу добросовестно, неизбежно окажется в проигрышном положении.
Ему остается уповать только на гранты и благотворительность. Однако ж представителям бизнеса разница между качественным и халтурным изданием столь же непонятна, как и большинству потребителей; как представляется, и для части профессионального сообщества, ведающей распределением грантов, задача повышения среднего качества книгоиздательской продукции не представляется приоритетной [4] .
Мы попали в ситуацию порочного круга. Низкий культурный уровень публики, отсутствие с ее стороны спроса на добротные издания приводят к тому, что и предложение подстраивается под ее потребности – книги, попадающие на прилавок, как правило, весьма невысокого качества с филологической точки зрения. В свою очередь этот уровень способствует консервации общественного невежества; конечно, располагай публика хорошо изданными книгами, это не приведет автоматически к культурному росту; но тогда он будет хотя бы возможен.
Закон жанра требует здесь патетического (или, как говорит молодежь, «пафосного») продолжения. Страна, не умеющая как следует издавать своих гениев; обречена; у не знающих Пушкина и истребители летать не будут ; если мы… Положа руку на сердце, опять не знаю. Конечно, гуманитарная отсталость СССР очень сильно поспособствовала его краху, и при прочих равных условиях общество гуманитарно развитое устойчивее, нежели лишенное такого развития. Но между верхним этажом, который я описывал, и повседневной жизнью большинства населения дистанция огромного размера, и в истории эта дистанция обернулась бы большим временным промежутком. Если срезать этот слой (не слишком мощный, поскольку, как было сказано, до революции он только начал складываться), порча гуманитарного знания будет распространяться с верхнего этажа на нижние, но постепенно, и до всех это дойдет – в ослабленном виде – только через несколько поколений. Так что на сей счет можно не слишком беспокоиться: если у нас нет достойным образом изданного полного собрания сочинений Пушкина, истребители еще некоторое время будут летать (а если не будут, то от других причин). Мне проще думать, что эти вещи имеют самостоятельную и самодовлеющую ценность. Более того – что они относятся к высшим целям жизни народа (а не только к средствам поддерживать могущество и престиж). (Но далеко не все с этим согласятся – ведь евровидение, футбол, хоккей и олимпийское золото намного важнее.)
Может ли, должна ли школа стремиться разорвать указанный выше порочный круг? Во всяком случае, если есть какой-то смысл насыщать среднее образование элементами научной филологии, то только этот. Положительных сдвигов от правительственной образовательной политики ждать не приходится; понимания от широких кругов педагогической общественности – тоже. Представителей филологического сообщества, работающих в школе и способных донести до учеников эту позицию, ничтожно мало. Тем не менее, полагаю, делать это стоит. Из всех безнадежных путей к культурному развитию и росту этот все-таки – короче всех.
Список литературы
[1] Максим Шапир. Какого «Онегина» мы читаем? http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2002/6/shapir.html. См. также: М. И. Шапир. «Евгений Онегин»: проблема аутентичного текста, Известия Российской академии наук. Серия литературы и языка, 2002, т. 61, № 3, 3–17.
[2] Насколько нам известно, современная программа по русскому языку весьма далека от современной лингвистической науки. Но это – тема отдельная, и здесь должны высказываться более компетентные специалисты.
[3] В двух прекрасных статьях: Шапир М. И. Пушкин и Овидий: новые материалы (из комментариев к «Евгению Онегину». В кн.: Пушкин и мировая культура. Междунар. научн. конф. Материалы 2–4 февраля 1999 г. М., 1999; его же, «Пушкин и Овидий: <н>овые <м>атериалы: (Из комментариев к „Евгению Онегину“)», Elementa, 2000, vol. 4, N 4.
[4] Автору этих строк приходилось призывать коллег к бойкоту одного петербургского издательства, известного крайней недобросовестностью своих подходов к выпуску редких и важных текстов, за которые не берется никто другой. Понимания это не встретило – « ну там есть хотя бы текст, а он нужен… ».