Ф. П. Нап…л ей / нет?
В. И. С двумя детьми // Толюнчик от меня ничё не скрыл // Он в Обуховский дом отдыха съездил // Сидит читает книгу / он был очень честный муженек // «Молодой человек / чё Вы скучаете? Пойдемте с нами» // «Мне и здесь хорошо» // Подсели двое / б...- ей / Подружки //
Ф. П. Вот соблазняют как / а все на мужиков говорят / а бабы соблазняют //
В. И. Но! Тары-бары-растабары // Русая такая / нахалка / двое детей // Напористая баба // Муж такой представительный / К Толюнчику на базу приходил // Высокий / красивый //
Ф. П. Плохо стоит?
В. И. Это просто распущенность //
Ф. П. Помню / сидит / на подушки навалилась / не ест / не пьет //
В. И. Дак я его любила // Я же ваще к нему вся вложёна была // Я и ухаживала / и нежила // Ну я их быстро развела //
Ф. П. Не наподдавал?
В. И. На коленки упал // «Пойдемте с нами» // Пошел / кустотерапию приняЏл // Двое детей / а такую подлячку сделать!
Ф. П. Как ты ей все высказала? Отматерила?
В. И. Не на русском языке / я на таком жаргоне разговаривала / а саму трясло //
Ф. П. Скипидару в жопу плеснуть //
В. И. Надо все вырезать тАм на свете // Поехал отдыхать // Ну потом у нас все наладилося / я это сгладила // А я потом сказала ему / «Я ходила в кино и ко мне вдовец / военный / в чине со звездочками / подсел // Я могла между прочим / больше возможностей» // (Воспроизводит слова мужа) «Правда?» // «Правда / у меня адрес есь / можем к нему сходить» // Конечно не было // «Я пристрою свою жись / я не распутная женщина / он вдовец» // Припугнула / прижал жопу / на коленки встал и прощения попросил // и 53(писят три) года живем //
Ф. П. А я / приехала деньги получать / мне доверенность оставил Володя [муж Ф. П.] // Приехала в бухгалтерию в день получки // «Дают деньги? – Дают / приезжайте» // Я приехала / а мне Клава [бухгалтер] грит / «Деньги я ему туда увезла» // «Как? Вот у меня доверенность / подписанная мужем» // Про себя думаю / Ах ты курва! // «Завтра поедете туда / и привезете мне от него деньги / и привезете по адресу / все расходы за ваш счет» // Молчит / на меня смотрит // Она думает / я девочка такая пришла // Как отшибла ее // А сама дожидаться не стала / шубу одела цигейковую / шапку меховую / сапоги коричневые // Оделась / и приезжаю в Шадринск (город в Свердловской обл. – И. Ш.) // (воспроизводит слова командированных вместе с мужем) «Он в гостинице не жил» / у кухонного работника» / Они там были четверо в командировке // Шепчутся / «В кафе» // Ой / бля // А я кафе-то проходила мимо / знаю где // Я туда захожу / сидят за столом четверо / и онА у него на коленях / молодая девка / блондинистая / сдобная / жопястая / титьки на это (показывает) и он // Подхожу / глаза вот такие // как из п…ды вывалился / не ожидал // Она мне / «Ты кто такая?» // «Жена» // Она на меня матькаться / еще чё-то рыпается // Ах ты! Я ее ухватила за волосы и давай тискать / до того у меня стоко злости / энергии // Его не стала трогать / там // Ее отлупила / и 15 суток // Как не стыдно / за женатым мужиком / двое детей / деньги пропивает / а мне надо двух дочерей кормить // Избуткала здорово / оформила бабешку на 15 суток // И он мне потом / «За чё ты ее посадила?» // Дак кольцо с пальца снимает // Я ушла вперед в гостиницу / не раздевалась / до утра просидела / не ревела / ничё // Пробороздила / кобелина такой // «За чё ты меня расцарапала?» // И он ходил в кепке потом // Вот такие дела…
Драматическая ситуация семейной измены в интерпретации носительниц городского просторечия позволяет реконструировать два антагонистических женских типажа: 1) защитница семейных устоев (заботница) и 2) разрушительница семейных устоев (разлучница). Анализ проводится с учетом фактора соблюдения / несоблюдения конвенционального ролевого поведения.
Согласно общекультурным нормам, поведение супругов должно базироваться на взаимной любви, уважении, честности, заботе, помощи. Все это определяет соответствующий репертуар семейных ролей. Женщина берет на себя функцию хранительницы домашнего очага, заботницы. Она несет ответственность за душевный покой и гармонию семейных отношений. Идеальные представления о добропорядочной замужней женщине стереотипизируются. В записанных нами диалогических текстах регулярно употребляются следующие номинации: хорошая хозяйка; верная жена; заботливая мать; терпеливый, добрый друг. Роль жены-заботницы является постоянной. В исследуемой лингвокультуре она доминирует, что находит отражение в ряде высказываний, извлеченных из этого и других диалогов на семейные темы: Я же ваще к нему вся вложёна была; Я и ухаживала / и нежила; Я перед ним [мужем] на цырлах бегала; Я ему всю жись посвятила…. В основе ролевого поведения женщины-заботницы лежит установка на зависимость от мужа и, следовательно, подчинение ему как главе семьи, кормильцу и добытчику. Она вербализуется, например, в социально маркированном характеризующем предикате быть вложённой, т. е., буквально, ‘помещенной внутрь домашней вселенной, духовного мира мужа и детей’. Таков семейный долг идеальной жены. Соответственно семья, дом, мир и лад в семье признаются носительницами просторечия коренными ценностями.
Отметим, что род и семья являются ключевыми понятиями русской традиционной культуры. Носители уральского просторечия, наследуя традиционную культуру, поддерживают эту ценностную константу, транслируя ее из поколения в поколение [см. об этом: Купина, Шалина; Шалина]. Поскольку защитницей семейно-нравственных устоев остается жена и мать (в традиционной культуре, базирующейся на христианском мировоззрении, этот взгляд абсолютизируется), измена замужней женщины воспринимается как двойное нарушение нравственных заповедей. Во-первых, это предательство по отношению к близким (Двое детей / а такую подлячку сделать). Просторечное оценочное формульное выражение сделать подлячку (литературный коррелят «подлость») указывает на низость поведения имеющей мужа и детей изменницы, достойной этического осуждения. Семантика безнравственного поддерживается родственными словами распутная, распущенность.
Во-вторых, это нарушение заповедей христианского миропорядка: «не прелюбодействуй», «усмиряй плоть», «не лги». Матримониальность (т. е. брачные отношения) наделяется сакральным статусом, подавляющим женскую сексуальность. Женщина-защитница исходит из презумпции нравственной чистоты, придерживается этической установки, определяющей неприятие поведения разлучницы: предосудительно иметь любовную связь с женатым, имеющим детей мужчиной. Эта установка может быть выведена из высказывания Ф. П. (Как не стыдно / за женатым мужиком / <…> а мне надо двух дочерей кормить). Нарушение гендерных ролевых обязанностей фиксируется с помощью универсальной этической формулы Как не стыдно. «Обвинительный вердикт», вынесенный разрушительнице семьи, суров и непреклонен: Скипидару в жопу плеснуть; Надо все вырезать тАм на свете.
Защитница семейных устоев предстает как борец за семейное счастье. Показательно, что носительницы просторечия единодушны в осуждении нарушительницы норм культуры. «Максимализм» оценки непозволительного женского поведения находит выражение в использовании нецензурной лексики, которая в доверительном межличностном общении употребляется наряду с эвфемизмами принял кустотерапию; надо все вырезать тАм на свете. Обсценизмы служат для обозначения эмоционально-этической характеристики аморальных действий. Допустимость обсценного кода объясняется фрустрирующим характером ситуации: Как ты ей все высказала? Отматерила? – Не на русском языке / я на таком жаргоне разговаривала / а саму трясло. Переход на другой код осуществляется целенаправленно.
Диалогический материал позволяет описать коммуникативные практики, сопровождающие возвращение в семью неверного мужа. Это, например, широко распространенная в просторечной культуре практика выговаривания. Речеповеденческая формула «высказать кому-л. что-л.» представляет собой осознанную речевую реакцию на этически ненормативное положение дел. Она включает определенные культурные коннотации: ‘в надежде на понимание, собравшись с силами, сказать открыто в лицо мужу все, что наболело; оценить его поведение как этически непристойное, недопустимое и тем самым облегчить душу’.
Осознанная «куртуазная стратегия» [см: Седов], выбранная В. И. в начале разговора с разлучницей, трансформируется в инвективную. Метатекстовый комментарий коммуникантки позволяет говорить о том, что при выборе коммуникативного партнера она сознательно дифференцирует языковые коды (русский язык – жаргон). Использование кода спроецировано на прагматический результат. Именно поэтому разоблачение неверной жены наполнено нецензурной лексикой, усиливающей эффект воздействия (Я потом к ним ездила / сказала мужу // <…> я все высказала // <…> Не на русском языке / я на таком жаргоне разговаривала / а саму трясло). В данном случае коммуникативная практика выговаривания позволяет сформулировать этическую установку «Выскажись – и облегчи душу, а потом забудь и прости близкого человека».
Культурно специфичной следует признать практику рукоприкладства, которую коммуникантка оправдывает необходимостью (Я ее ухватила за волосы и давай тискать).
Складывающаяся в тексте парадигма разговорно-просторечных глаголов (наподдавать, избуткать, отлупить, ухватить (за волосы), тискать, пробороздить), включающая также единичные обсценные глагольные номинации, образно передает драматизм ситуации. Экспрессивы-интенсивы позволяют составить представление о степени эмоционального накала столкновения защитницы и разрушительницы семейных устоев. Плотность глагольного лексического ряда в небольшом пространстве диалога свидетельствует о допустимости рукоприкладства как способа защиты и справедливого возмездия. Гендерная специфика проявляется в способе рукоприкладства (ухватить за волосы и тискать либо пробороздить), который имплицитно толкуется защитницей как не наносящий ущерба здоровью, но позволяющий поставить обидчика на место. Этот способ универсализируется в просторечной культуре. Ср. показательный фрагмент мужского разговора (О. М. и М. – заводские рабочие, носители просторечия-2), воспроизводящего невербальное поведение ревнивой жены: