"Толстый" журнал в России как текст и сверхтекст
Т. А. Снигирева, А. В. Подчиненов
История русского "толстого" журнала – история двухсот лет его существования. Возникновение этого явления русской культуры связывают с серединой XVIII века, когда Елизавета в качестве одного из прав дворянства допустила создание частных журналов. Чуть позже наметился раскол, столь характерный для журнальной жизни в России: Екатерина II стала издавать журнал "Всякая всячина", в котором предпринималась попытка переключения общественного недовольства правительственной политикой на общие людские пороки, а Н. И. Новиков открыл журналы "Трутень" и "Живописец", прямо полемизирующие с правительственной журналистикой. В этом противостоянии – официальный журнал и журнал оппозиционный, выражающий взгляды "передовой части общества" (характерно восклицание одного из российских монархов: "Особенно нехороши журналы!"), – и определялись специфические черты русского "толстого" журнала. Поэтому при всем богатстве и разнообразии журнальной жизни в России можно выделить типологические признаки, которые определяли лицо "толстого" отечественного журнала, не имеющего аналога в иных национальных культурах:
журнал в России есть собиратель, организатор нового литературного поколения;
российский журнал должен иметь свое "направление";
российский журнал должен точно соответствовать своей двусоставной структуре: он и литературно-художественный и общественно-политический журнал;
главным героем российского журнала является читатель;
литературная критика – "душа" журнала в России.
Отечественная гуманитарная мысль не могла пройти мимо столь яркого явления русской культуры, как "толстый" (или "энциклопедический") журнал, и выработала несколько подходов к его исследованию: журналистский, культурологический, литературоведческий.
В центре внимания к "толстому" журналу с точки зрения истории российской журналистики – соотнесенность идеологического направления журнала с общественной борьбой его времени, анализ специфики отражения периодическим изданием основных событий эпохи. 1
Культурологический подход к журналу предполагает исследование такой важной проблемы, как "журнал и самосознание нации". Так, В. Я. Лакшин впрямую противопоставляет русские газеты, обычно бывшие "рупором правительства", и журналы, которые говорили "неформальным голосом общества, несли в художественной и публицистической форме большой объем неофициальной информации" 2 . Более того, историк литературы и ближайший сподвижник А. Твардовского по "Новому миру", прекрасно знающий особенности воздействия "толстого" журнала на читающую Россию, выдвигает научно плодотворную гипотезу: "Можно сказать даже, что такое уникальное социально-нравственное образование, как российская интеллигенция со всеми ее достоинствами и недостатками, есть прямой плод деятельности русской литературы и журналистики, прежде всего "толстых" журналов". 3
Анализ соотнесенности журнальной периодики с литературным процессом – важнейший аспект литературоведческого подхода. 4
Названные подходы к изучению российской периодики имеют единый исследовательский сюжет – "журнал и…": "журнал и социально-общественное содержание эпохи", "журнал и духовное содержание эпохи", "журнал и формирование литературы нового направления". Между тем, феноменальность русского "толстого" журнала заключается и в его своеобразной художественной самодостаточности, формально-содержательной целостности.
Ю. Н. Тынянов, сравнивая литературный журнал 1820-х годов с литературным журналом 1920-х, писал: "Русский журнал пережил с тех пор много фаз развития – вплоть до полного омертвения журнала (здесь и далее в цитате курсив автора. – Т. С., А. П.) как самостоятельного литературного явления. Сейчас "журнал", "альманах", "сборник" – все равно: они различны только по направлениям и по ценам. (И по материалу). Но ведь это не все – сама конструкция журнала ведь имеет свое значение; ведь весь журнальный материал может быть хорош, а сам журнал как таковой плох. А ведь то, что делает журнал нужным, – это его литературная нужность, заинтересованность читателя журналом, как литературным произведением (выделено нами. – Т. С., А. П.) особого рода. Если такой заинтересованности нет, рациональнее поэтам и прозаикам выпускать свои сборники…". 5
Итак, журнал журналу рознь. Он может быть одной, и не самой удачной, формой изданий разнообразных произведений, но может быть и "литературным произведением особого рода", что делает его своеобразной единицей литературного процесса, поскольку литературный процесс в каждый исторический момент включает в себя как сами художественные тексты, так и формы их общественного бытования. Одновременно журнальная книга представляет самостоятельную художественную ценность как целостный и завершенный текст. Один из первых опытов анализа периодического издания как целостного текста представлен в главе "Один номер "Колокола"" в книге Н. Я. Эйдельмана "Герценовский "Колокол"".
Историк представляет номер, что называется, "от корки до корки" (так же, как российский читатель раньше прочитывал журнал, к которому был привязан, как книгу, из которой главы не выкинешь): от титульного листа до последней страницы, от поэтики названия до особенности шрифта, от структуры до объявленной цены, от содержания именно этого 64-го номера от 1 марта 1860 года до соотнесенности его с другими номерами, шире – основной направленностью журналистской деятельности Герцена и Огарева. Сами приемы интерпретации свидетельствуют о том, что Н. Я. Эйдельман рассматривает "Колокол" как текст, несущий формально-смысловое единство, в котором важен каждый элемент. Например, "замедленное" прочтение названия: ""Колокол" – читаем мы прославленный заголовок. А чуть выше мелкими буквами The bell: английские буквы – клеймо изгнания. По легенде, когда Новгород был покорен Москвой, вечевой колокол – символ древней свободы – был отправлен в столицу, но на одном из валдайских ухабов "спрыгнул" с телеги и разбился на тысячи маленьких "валдайских колокольцев". С тех пор они сопровождают путь каждого ямщика и разносят по всей Руси память о старинных вольностях <…>. В названии герценовского журнала – и отзвуки революционного набата, и шиллеровская "Песнь о колоколе": "Свободны колокола звуки...". Гремящее заглавие с первого номера стало полноправным участником сражений, почетной фигурой в остротах и ударах" 6 .
Целостность, смысловое единство каждой журнальной книги предопределены направлением журнала, его этико-эстетической стратегией.
При этом редакция вновь открывающегося русского журнала, как правило (и в этом сказывалась просветительская традиция XVIII в.), считала своим непременным долгом "уяснение духа и направления" 7 . Объявляя о подписке на журнал "Время" на 1861 г., Ф. М. Достоевский первым делом формулирует свое понимание настоящего момента общественной жизни, суть которого в "слитии образованности и ее представителей с началом народным" (18, 35). Далее писатель так развивает свою мысль: "Мы убедились наконец, что мы тоже отдельная национальность, в высшей степени самобытная, и что наша задача – создать себе новую форму, нашу собственную, родную, взятую из почвы нашей, взятую из народного духа и из народных начал. <…> …характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех тех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях; что, может быть, все враждебное в этих идеях найдет свое примирение и дальнейшее развитие в русской народности" (Там же, 36–37). Очертив основную идею журнала, Достоевский акцентировал, что особенное внимание будет обращено на отдел критики: "Критика пошлеет и мельчает. В иных изданиях совершенно обходят иных писателей, боясь проговориться о них. Спорят для верха в споре, а не для истины" (Там же, 38). Новый литературный орган должен быть независимым, не подначальным литературным авторитетам и предводителям, объединив честные литературные силы. В этом редакция "Времени" видела другую причину основания журнала. Наконец, программа журнала, включавшая шесть разделов (литературный, критический, внутренних новостей, политический, научно-популярный и "смеси"), традиционно соответствовала двусоставной, литературно- художественной и общественно-политической, структуре российского "толстого" журнала.
Отсюда вытекают непосредственные задачи и тактика нового издания – честное и справедливое следование Истине, Добру и Красоте, которые получили свою дальнейшую нравственно-эстетическую категориальную разработку в литературно-критических статьях журнала, в первую очередь в публикациях его духовного вождя Ф. М. Достоевского. Истина, Добро и Красота – три ипостаси Идеала, определяющие как смысл человеческого существования, так и сущность литературного творчества. "Потребность красоты и творчества, воплощающего ее, – развивает свою мысль Достоевский в статье "Г-н –бов и вопрос об искусстве" ("Время". 1861. N 2), – неразлучна с человеком, и без нее человек, может быть, не захотел бы жить на свете. Человек жаждет ее, находит и принимает красоту без всяких условий, а так, потому только, что она красота… <…> И потому красота присуща всему здоровому, то есть наиболее живущему, и есть необходимая потребность организма человеческого. Она есть гармония; в ней залог успокоения; она воплощает человеку и человечеству его идеалы" (18, 94). Здоровье же человека, по Достоевскому, понятие религиозно-этическое, потому одна из важнейших задач искусства характеризуется "мыслью христианской и высоконравственной", формула которой – "восстановление погибшего человека" (20, 28), возвращение человека к своей духовной природе. Истина – это и есть воплощение человеческой потребности Добра и Красоты.