Смекни!
smekni.com

Антропонимическая метаморфоза и художественный замысел (стр. 5 из 7)

Таким образом, мотивировкой появления в тексте антропонима Гинч служит неявный ассоциативный фон этого имени, который автор использует в эстетических целях 21 .

Вернемся теперь к взаимодействию двух антропонимов в тексте. Выше уже было сказано, что антропонимы Лебедев и Гинч составляют коррелятивную пару, тяготея к различным массивам текста. При этом фамилия Лебедев выступает как знак начальной стадии развития образа, а фамилия Гинч – как знак его заключительной стадии. Фамилии Лебедев в силу ее распространенности присущи, на наш взгляд, характеристики: частотная, употребительная, подчеркнуто типичная, заурядная, вполне русская, имеющая прозрачную внутреннюю форму. Фамилия Гинч, наоборот, может быть нами охарактеризована как необычная, редкая, звучащая не совсем по-русски, с затемненной внутренней формой, странная. Способность двух антропонимов, относящихся к одному референту, коррелировать приводит к тому, что и признаки этих собственных имен выстраиваются в смысловые оппозиции. Данные оппозиции получают развитие в художественном тексте и начинают характеризовать образ в его развитии. Так, корреляция антропонимов Лебедев – Гинч реализуется по следующим признакам: естественность – искусственность; принадлежность общему ономастикону – нахождение вне ономастического ряда, исключительность; прозрачность внутренней формы – затемненность внутренней формы; распространенность – редкость; русскость – нерусскость, экзотичность и т.д.

Проследим, как реализация этих оппозиций формирует динамику перехода от начальной стадии образа к его завершающей стадии.

Естественное или искусственное происхождение фамилий Лебедев и Гинч отчасти характеризует его манеру поведения. Театрализованная неестественность мыслей, слов и поступков героя явно усиливается к концу повести. Существование Лебедева в Башкирске неярко, и до поры до времени у читателя нет оснований приписывать ему стремление к лицедейству и актерские способности. Утрата настоящей фамилии, временная безымянность, а затем присвоение искусственного антропонима маркируют нарастание экзальтированной театральности поведения. Гинч начинает примеривать различные роли: "В течение этих трех или пяти минут я сто раз повторил мысленно, что мне терять нечего, приценился к жизни в Калькутте, купил слона в подарок радже..." Входя в клуб, он изображает зажиточного помещика из Пензы, в ресторане входит в образ лихого кутилы: "Я поднял бутылку, отбил горлышко черенком ножа, облил скатерть, встал, прихлебывая шестирублевую жидкость..." В обществе Марии Игнатьевны Гинч изображает влюбленного и загадочного искателя приключений: "Я сделал отчаянное лицо, запел фальшиво, изо всех сил стараясь изобразить большую мятущуюся душу, но стало противно". По мере развития действия Гинч все более напоминает какую-то литературную или сценическую маску: кривляющегося шута, балаганного Мефистофеля – в эпизоде с часовым; клоуна, получающего бесчисленные оплеухи и побиваемого палкой – в сцене с супругом незнакомки; куклы-марионетки с безвольно повисшими конечностями – когда матрос при помощи ведра вытаскивает его из воды. В заключение герой переживает "страшную и яркую фантасмагорию", как будто вообще перенесясь из реального мира в искусственный мир театральных декораций. "Сонные видения мешались с действительностью. Он лежал на обрыве, край которого утопал в светлом утреннем тумане; вокруг свешивалась зелень ветвей, перед глазами качались травы и лесные цветы... "Первобытный пейзаж", – пришло ему в голову. Думая, что грезит, он закрыл глаза, боясь проснуться, и снова открыл их. На обрыве, чернея фантастическими контурами, шевелилось что-то живое, напоминающее одушевленное огородное чучело. У этого существа были длинные волосы; кряжистое, тяжеловесное, оно передвигалось, припадая к земле, а выпрямляясь, – пересекало небо; тень урода ползла к лесу". Показательно, что в последнем предложении повести Гинч как бы вообще теряет телесность: "Затем он исчез; слился с болотным туманом дымных и суетливых улиц".

Не меньшую роль играют и другие смысловые оппозиции двух антропонимов. Фамилия Лебедев, которая воспринимается как обычная, заурядная, подчеркнуто типичная, характеризует существование персонажа в Башкирске, его образ жизни в маленьком провинциальном городке. Это существование тихое, ничем не примечательное, лишенное яркой экзотики: "Одно окно, чистая дырявая занавеска, слегка мебели и разноцветные лоскутья обоев", "темно-зеленые, пышные лопухи тянулись у изгороди", "десятина, засеянная фасолью" и т.п. Душевное состояние Лебедева отравлено тяжелой скукой: "Мне тоже скучно, как скучно всем в этой прекрасной стране", – признается он автору. Писатель целенаправленно снижает даже "высокие" эмоции персонажа. "Я любил маленькую Евгению, дочь содержателя городских бань", – повествует герой, и прозаическая подробность, не относящаяся к делу, стилистически контрастирует с "высоким" чувством. Скучает и Марвин, приятель Лебедева: "Пресно. Люди на одно лицо". Серые будни захолустного прозябания, атмосфера обыденной посредственности и пробуждают у Лебедева потребность в иной, яркой жизни, полной романтики, приключений и экзотики (тема, вообще типичная для Грина). Но потребность еще не стала осознанной, и только страх перед возможным арестом и боязнь полиции заставляют героя спешно отправиться в Петербург. Там начинается новый этап его жизни, насыщенный приключениями и переживаниями, в ходе которого герой раскрывается как мелкий эгоист и позер, не только не способный к высоким движениям души, но и прямо враждебный им. Знаком этого петербургского периода жизни служит принятие нового антропонима Гинч. Это фамилия необычная, редкая, нестандартная, "красивая", напоминающая о загранице, о далеких странах и путешествиях – именно поэтому герой придумывает и принимает ее. Для героя фамилия Лебедев связана с образом жизни, от которого он хочет отказаться, а фамилия Гинч – с его жизненными идеалами 22 . И хотя скрывающемуся Лебедеву естественнее было бы взять как раз ничем не примечательную фамилию (Иванов, Петров, Васильев и пр.), поскольку с ней легче избежать внимания полиции, выбор детерминирован психологической установкой персонажа на экзотику, необычность. С необычной фамилией ассоциируется у героя и необычная, "романтическая" внешность: "Оставшись один, я представил себе узкое, смуглое лицо Гинча, – сообразно его фамилии, и бессознательно оттянул нижнюю челюсть". В восприятии Лебедева внешность человека по фамилии Гинч противоречит расхожим представлениям о славянском этническом типе: Гинч смуглый, а не светлолицый или румяный, у него узкое, вытянутое лицо, он не круглолиц. В психологической реальности героя, следовательно, с антропонимом Гинч связан комплекс ассоциаций с необычным, экзотическим, романтическим мировосприятием.