Антропонимическая метаморфоза и художественный замысел
А. А. Фомин
Небольшая повесть А. Грина "Приключения Гинча", о которой пойдет речь в данной статье, впервые была опубликована в 1912 году. Главный ее герой носит фамилии Лебедев и Гинч. Наличие двух антропонимов, относящихся к одному персонажу, мотивируется сюжетом повести: герой вынужден скрываться, отказавшись от подлинной фамилии (Лебедев), и жить по фальшивому паспорту на имя Гинча.
Значение антропонима – наименования главного героя, как правило, весьма велико и для организации художественного произведения в целом. В данном случае это с очевидностью проявляется введением одной из двух фамилий в состав названия (сильная позиция для литературного антропонима, маркирующая особую роль фамилии Гинч в художественной структуре текста 1 ). Важность второго антропонима обусловлена его принадлежностью тому же действующему лицу (референту), что и первого; в этом случае имена собственные, закрепленные за одним референтом, вступают в тексте в отношения корреляции, что может быть использовано писателем для решения художественных задач, то есть как художественный прием. Закономерно поэтому использование этой фамилии в других сильных позициях текста – в начале и конце (соответственно в предисловии и эпилоге).
Цель настоящей статьи – выявление функций двух антропонимов, объединенных общностью референта и играющих существенную роль в организации всего текста и в выражении художественного смысла произведения.
Однако, прежде чем обратиться к решению поставленной задачи, необходимо в общих чертах рассмотреть нарративную структуру повести, поскольку она безусловно влияет на ономастическое пространство произведения и определяет отдельные закономерности функционирования собственных имен в тексте.
Анализируемый текст в соответствии с авторской рубрикацией делится на три части: 1) краткое предисловие, излагаемое рассказчиком и повествующее о его знакомстве с Лебедевым- Гинчем; 2) основная часть, состоящая из десяти небольших главок, – повествование Лебедева- Гинча; 3) краткий эпилог опять от лица рассказчика с изложением последующих событий. Для структуры повести, следовательно, характерен композиционный прием обрамления, не раз использованный в русской классической литературе. Отметим и принадлежность различных структурных отрезков текста разным субъектам повествования: сюжетная рамка (предисловие и эпилог) дается от лица автора-рассказчика, а главный персонаж изображается объективированно, основная же часть приводится непосредственно от лица героя. Переключение на точку зрения персонажа позволяет достовернее и разнообразнее изобразить внутреннюю, психологическую сущность героя, усилив экспрессию невольного, непреднамеренного саморазоблачения его, и проследить, таким образом, духовную деградацию персонажа, не ощущающего своей деградации. Несовпадение точек зрения персонажа и читателя поэтому принципиально важно: оно создает художественный эффект.
Из прочих структурных особенностей укажем на несовпадение хронологии событий с точки зрения читателя и с точки зрения действующих лиц (расхождение фабульного и сюжетного времени) 2 . Если объективно приключения, о которых рассказывает Гинч, предшествуют его знакомству с автором-рассказчиком, то читатель сперва является свидетелем этого знакомства (в предисловии) и лишь затем узнает о событиях, происходивших с героем. Сюжетная последовательность событий отличается от их изложения в фабуле произведения. С этим связана очередность появления антропонимов в тексте: в предисловии герой представляется автору Лебедевым, хотя к этому времени он уже добыл фальшивые документы и принял имя Гинча, отказавшись от прежней фамилии. Более того, розыск Лебедева, объявленный полицией после нахождения у него спрятанных бомб, к моменту встречи автора и Гинча продолжается, поэтому со стороны главного героя назвать свою подлинную фамилию – неразумно и опасно, поскольку новый знакомый может служить в полиции или, по крайней мере, просто оказаться чересчур словоохотливым человеком. Если рассматривать события в их сюжетной хронологии, такую неосторожность героя объяснить трудно. Дело, однако, в том, что антропоним Лебедев появляется в предисловии в соответствии с иной логикой – логикой художественной, для которой важнее фабульная последовательность событий. Так как сцена знакомства автора и Лебедева-Гинча для читателя является первой встречей с главным героем, писателю важно определенным образом маркировать впервые появившийся образ. Для этой цели используется антропоним. Фамилия Лебедев – знак начальной стадии развития образа: она фиксирует состояние персонажа, взятого в исходной точке сюжета. Следующей стадией будет отказ Лебедева от настоящей фамилии (мотивированный сюжетно укрывательством от полиции) и временная его безымянность, которая сопровождается социальной изолированностью, разрушением прежних социальных связей. На сюжетном уровне это проявляется в переезде Гинча в Петербург, где у него почти нет знакомых; единственный человек, к которому герой может обратиться, когда-то давно был знаком с его отцом: "Это был смутно памятный мне человек с серым, как на фотографиях, лицом, лет сорока, а может быть , меньше". В тексте постоянно акцентируется неопределенность социального статуса Гинча: "Я не принадлежу ни к какой партии"; "Мы познакомились, как-то полупроизнося фамилии, и через две минуты я снова не знал их имен, они – моего" и т.д. Наконец, заключительная стадия развития образа – принятие нового имени, сначала самовольное, затем подкрепленное добытым паспортом и как бы санкционированное "официально".
Полученное имя и документ, а также выигранные в клубе деньги обеспечивают Гинчу материальный достаток и способствуют его вхождению в новый социум – писателей- декадентов, богемы и прожигателей жизни. Вновь обретенные социальные связи, впрочем, очень случайны и непрочны, – по сути, герой и в окружающей его толпе остается совершенно одинок, так и не обретя социальной стабильности, устойчивого общественного статуса. В этом отношении весьма показательна описанная в эпилоге сцена лесного пикника, в котором, кроме Лебедева, участвовали "доступные женщины, купеческие сынки и литературные люди в манишках". По окончании оргии персонаж, уснувший "в темном состоянии мозга", остается один, забытый недавними компаньонами. Фамилия Гинч – знак заключительной стадии развития героя, финал его сюжетного пути.
Именно поэтому антропоним Гинч, а не Лебедев выносится в название повести. Читатель, чей прогноз о развертывании действия поначалу не подтверждается повествованием (приключения Гинча , а рассказывает о своей жизни Лебедев), после того как действие вступает в заключительную фазу, возвращается к названию, обогащенный новым знанием, соотнося с именем Гинч художественное содержание образа главного героя.
Следовательно, кратко логику движения образа в соответствии с фабулой произведения можно было бы выразить так: Лебедев ® Гинч, а содержание повести изложить в виде подзаголовка "Pассказ о том, как Лебедев становится Гинчем".
Так как данные антропонимы составляют коррелятивную пару, их дистрибуция своеобразна: они не только не употребляются в одних и тех же контекстах, но и вообще тяготеют к разным композиционным разделам текста. Так, в предисловии функционирует только фамилия Лебедев, а в основной части – Гинч. Впрочем, одно исключение имеет место: фамилия Лебедев упоминается в газетной заметке о происшествии в Башкирске: "Башкирск. В доме крестьянина Шатова, в комнате, занимаемой дворянином Лебедевым, обнаружены бомбы. Поводом к обыску послужило исчезновение Лебедева: он скрылся бесследно". Герой читает эту заметку, еще будучи "безымянным", фамилия Гинч пока не появилась в повествовании. Использование настоящей фамилии персонажа мотивировано характером контекста: это сигнал из прошлого, газетная информация относится к прежнему периоду жизни героя и извещает о завершении этого периода – Лебедева больше не существует. Одновременно имя сигнализирует о локальном изменении субъектной организации текста, поскольку заметка дается не от лица персонажа (наоборот, он выступает как объект и вместе с тем как адресат сообщения), что контрастирует с общей субъектной организацией текста основной части.
Несколько иначе построен эпилог, где встречаются оба имени: антропоним Лебедев употреблен трижды в начале, а антропоним Гинч шесть раз в остальном тексте эпилога. Но и здесь антропонимы разведены и не смешиваются. Единственный случай употребления обеих фамилий в составе одного и того же предложения ("... Лебедев, или, как он стал сам называть себя, Гинч...") легко объясняется особенностями субъектной и смысловой организации эпилога. Фамилия Лебедев в начале эпилога, во-первых, свидетельствует о переключении повествования с точки зрения героя на точку зрения автора (поскольку персонаж сам именует себя Гинчем, появление фамилии Лебедев говорит о "чужой" точке зрения), а во-вторых, соотносит тип повествования в эпилоге и предисловии, способствуя созданию композиционного обрамления. Когда же сигнал перехода от одного к другому субъекту повествования выполнил свою функцию, происходит выбор окончательного варианта номинации (Гинч) 3 .
Следовательно, эпилог еще раз на сжатом отрезке текста дублирует основную антропонимическую идею произведения: Лебедев ® Гинч. Персонаж окончательно отказывается от своего прошлого, от способа существования и духовной сути Лебедева и идентифицирует себя с Гинчем. Маска становится настоящим лицом персонажа, а фальшивая фамилия – подлинной.
Итак, антропонимы Лебедев и Гинч в тексте повести коррелируют, при этом важны как их отнесенность к одному референту, так и различия в значении: человек по фамилии Лебедев в прежней жизни, спокойно и тихо протекавшей в Башкирске, становится человеком по фамилии Гинч, ведущим новую, весьма бурную жизнь в Петербурге. Переход от одного к другому антропониму и конденсация последним новых смыслов по мере развития сюжета моделирует художественное содержание данного произведения. Поэтому нашу задачу можно сформулировать и в виде ответа на вопрос, какие именно аспекты противопоставления антропонимов Лебедев и Гинч реализуются писателем для выражения художественных смыслов в анализируемом тексте.