Обязанность лица предвидеть общественно опасные последствия своих действий (бездействия), выраженная в законе словами "должно было", может вытекать из писанных или обычных, но общеизвестных правил предусмотрительности. Например, лицо, выбрасывая из окна квартиры, находящейся на пятом этаже, горшок с цветами в ночное время, не предвидит, что в эти часы под окном могут быть люди, но элементарные правила осторожности обязывали его осознать неправильность таких действий и не совершать их. Применяя этот объективный критерий должной предусмотрительности, судебная практика исходит не только из существующих писаных правил предосторожности, но и из усредненного понимания степени предусмотрительности применительно к любому "среднему" человеку или группам лиц определенной профессии или вида деятельности. Объективный критерий не учитывает индивидуальных особенностей конкретных лиц.
Субъективная возможность ("могло предвидеть") вытекает из индивидуальных особенностей субъекта, его возраста, жизненного опыта, образования, квалификации, эмоционального состояния и из той конкретной ситуации, в которой он действовал. Субъективный критерий в силу законодательно закрепительного принципа виновной ответственности и психологической теории вины является главным. Можно привести следующий пример преступной небрежности. Ленинским районным народным судом г. Красноярска Шибанов осужден по ст. 103 У К РСФСР. Он признан виновным в совершении умышленного убийства без отягчающих обстоятельств. 19 ноября 1993 г. Шибанов, находясь в своей квартире, во время употребления спиртных напитков со своим другом Федотовым и возникшей при этом ссоры, произвел выстрел из имеющегося у него обреза гладкоствольного охотничьего ружья в Федотова, в результате чего смертельно ранил его в голову. Судебная коллегия по уголовным делам Красноярского краевого суда приговор суда оставила без изменения. Президиум Красноярского краевого суда протест прокурора края о переквалификации действий Шибанов со ст. 103 на ст. 106 УК РСФСР оставил без удовлетворения. Заместитель Генерального прокурора РФ в протесте поставил вопрос об изменении приговора и переквалификации действий Шибанова со ст. 103 на ст. 106 УК РСФСР. Судебная коллегия по уголовным делам Верховного суда РФ 19 марта 1996 г. протест удовлетворила, указав следующее.
Как видно из материалов дела, Шибанов с Федотовым находились в дружеских отношениях. Летом 1993 года Шибанов передал Федотову находящийся у него неисправный обрез для самообороны в период поездки на отдых. Федотов обещал отремонтировать оружие и вернуть его, как только минует надобность в нем. 19 ноября 1993 г. в восьмом часу вечера Шибанов пришел в дом Федотова и пригласил его к себе в гости. В квартире Шибанова они выпили бутылку водки. В десятом часу Вечера Федотов из пальто достал обрез, взял его в правую руку и в беседе с Шибановым, находясь за столом, бесцельно размахивал оружием перед его лицом. Шибанову эти его действия не понравились, и он попросил Федотова убрать обрез, однако тот, не обращая внимания, продолжал разговор. Шибанов со словами "маши обрезом перед своим носом" резко повернул руку Федотова, в которой находилось оружие, в его, Федотова, сторону, в результате чего неожиданно произошел выстрел, и Федотов с ранением в голову упал на пол. Повернув руку Федотова, он, Шибанов, на спусковой крючок обреза не нажимал, не знал и не предполагал, что может произойти выстрел.
После случившегося Шибанов пришел к соседке Кристелюк, из квартиры которой по телефону вызвал "скорую медицинскую помощь" и милицию. На следствии и в суде Шибанов утверждал, что 19 ноября 1993 г. во время употребления спиртных напитков он с Федотовым не ссорился, не дрался, отношения были дружескими, умысла убить своего друга у него не было. В начальной стадии следствия он из чувства страха за содеянное дал показания, что якобы кто-то выстрелил в Федотова с лестничной площадки. Смерть потерпевшего он глубоко переживает и сожалеет о случившемся. Результаты следственного эксперимента с участием судебно-медицинского эксперта не противоречат показаниям Шибанова об обстоятельствах причинения ранения Федотову. Федотова – жена погибшего пояснила о том что у мужа с Шибановым были дружеские отношения. Вечером 19 ноября 1993 г. к ним пришел Шибанов, позвал мужа и они ушли. Их отношения в этот день, как и раньше, были доброжелательными. О наличии дружеских отношений между Шибановым и Федотовым подтвердили в суде их общие знакомые – свидетели Лобовцев и Касьянов. Показания Шибанова о передаче обреза Федотову подтвердил свидетель Голденок, который пояснил, что в сентябре 1993 г. к нему обращался Федотов с просьбой отремонтировать обрез.
Поскольку суд не установил умысла Шибанова на убийство Федотова и в деле не имеется таковых доказательств, следует признать, что Шибанов грубо нарушил правила обращения с оружием, резко направил кисть руки с обрезом Федотова в его сторону, полагая, что выстрела не произойдет. В сложившейся ситуации Шибанов должен был и мог предвидеть возможность выстрела, а потому его действия следует квалифицировать как убийство, совершенное по неосторожности в результате преступно-небрежного обращения с оружием [6]. Стоит отметить проблемный вопрос преступной небрежности. Традиционно к интеллектуальному моменту в неосторожной вине относят предвидение лицом общественно опасных последствий (при легкомыслии) и непредвидение таковых (при небрежности). Самонадеянный расчет на предотвращение прогнозируемых последствий (при легкомыслии) и объективно – субъективная возможность их предвидения (при небрежности) обычно считают частями волевого момент [24, с. 63]. Подобное сочетание признаков и моментов придает учению о неосторожной вине видимую стройность. Однако это - более чем условность.
Любой расчет, в том числе и самонадеянный, прежде всего интеллектуальная (рассчитывает не воля, а разум) и только потом – волевая деятельность, выразившаяся в не проявлении субъектом необходимых волевых усилий для более обстоятельного расчета возможности предотвращения общественно опасных последствий. Отнесение же к волевому моменту тезиса "должен был и мог предвидеть" следует рассматривать лишь как нереализованную потенцию сознания и воли вместе взятых. В действительности ни того, ни другого в небрежном поведении нет. Правы М.П. Карпушин и В.И. Курляндский, считавшие, что "искать волевое отношение человека к наступившим опасным последствиям при небрежности – безнадежное дело" [22, с. 191]. И это чревато скатыванием к оценочной теории вины (в уголовно – правовой науке такое скатывание даже оправдывается), а значит, и к объективному мнению.
Таким образом, действенную основу психологического отношения к общественно опасным последствиям (при самонадеянности) составляет только интеллектуальный момент. Воля по отношению к ним бездействует, хотя само поведение субъекта волевое, но мотивированное на достижении других результатов. При небрежности нет не только волевых усилий, направленных на причинение общественно опасных последствий, но и осознания возможности их наступления, т. е. здесь отсутствуют и волевой и интеллектуальный момент. А это значит, отсутствует и действенное психическое отношение субъекта к общественно опасным последствиям. Такое состояние можно охарактеризовать как бездействие психики к общественно опасным, но побочным последствиям, так как возможность – не действительность. В. А. Якушин без некоторых оснований называет такое психологическое состояние "психологическим вакуумом". "При такой трактовке вины, – пишет он, – объявить виновным можно кого угодно и за что угодно. Ибо всегда можно сказать, что лицо должно было и могло предвидеть, так как наделено разумом, волей, т.е. у него имелась возможность сознавать и предвидеть" [36, с. 47].
Как уже говорилось, психологический механизм поведенческого акта при небрежности ничем не отличается от действий при других формах вины. Имеющиеся различия носят не психологический, а нормативный характер. От законодателя зависит, какие общественно опасные последствия побочного характера считать неосторожно преступными. Только в связи с этим становится правозначимым и психологическое отношение субъекта к последствиям. По своей же психологической сути само действие (бездействие) при небрежности, в результате которого нарушаются правила предосторожности, – мотивированное и целенаправленное, волевое и сознательное. Если к такому деянию применить элементный анализ и условно, в отрыве от возможных последствий, описать его в терминах вины, как, например, любое не сопряженное с последствиями деяние с формальным составом, то оно может быть и умышленным, и неосторожным [36, с. 48]. В последнем случае объект может не сознавать нарушений правил предосторожности, хотя (по отечественной теории вины) он должен был и мог сознавать; не предвидеть наступления общественно опасных последствий, но (по той же теории) должен был и мог предвидеть ("двойная неосторожность"). При неосторожном действии в формальных деяниях (например, при клевете или оскорблении) нет состава преступления. Но в формуле вины неосторожности нет отношения лица к действиям, а значит, оно может быть как умышленным, так и неосторожным. Поэтому при неосторожном действии и неосторожных последствиях (например, уничтожение или повреждение лесов в результате неосторожного обращения с огнем – ч. 1ст.261УКРФ) может быть состав преступления при "двойной неосторожности".