Возвращенные из литературного небытия произведения Е. Замятина, Б. Пастернака, В. Шаламова, А. Платонова не были напечатаны при жизни авторов, однако воспринимаются как живые явления современной литературы и читаются с жадным интересом. Они помогают нам разобраться в нашем «непредсказуемом» прошлом, потому что созданы непосредственными очевидцами переломных моментов истории. Они никогда не отступали от выстраданных ими убеждений, а противоречия в их творчестве наглядно свидетельствовали о кризисности сознания переходной эпохи.
Одним из таких писателей с редким изобразительным даром был А. Платонов. Он был одним из тех немногочисленных авторов, кто услышал в революции не только «музыку», но и отчаянный крик. Он увидел, что добрым желаниям вполне могут соответствовать злые дела. Он понял, что часто стремление людей ко всеобщему благу предполагает уничтожение себе подобных, якобы этому всеобщему благу мешающих. Такие платоновские произведения, как повесть «Котлован», роман «Чевенгур», повесть «Юве-нильное море», представляют собой своеобразные «воспоминания о будущем», бесстрашные исследования того ужаса и убожества, которыми могут обернуться самые святые человеческие мечтания. Ведь ради чего приносятся огромные жертвы, губятся человеческие жизни, например, в «Чевенгуре»? По логике героев - для победы над разобщением, эгоизмом, эксплуатацией, над «небратскими» отношениями между людьми. В конечном счете - для победы над смертью, для создания «вещества существования», «вещества дружбы», а проще говоря, некоего человеческого сверхколлектива, в котором никто не слаб, никто не смертен.
Лозунг «Мы наш, мы новый мир построим» обретает реальную плоть, как и у других авторов, работающих в жанре антиутопии, - Дж. Оруэлла, Е. Замятина. Но вышеупомянутые авторы явно вне своих страшных миров, они не строили их, они как бы со стороны предупреждают читателя об опасности. Платонов же находится внутри своего мира, он с ним кровно связан. Чевенгур - его боль, его разочарование, его отчаяние.
А. Платонов создал не только совершенно самобытный мир, но и совершенно удивительный образ человека, который явно противостоит этому страшному миру. Очень многое в поведении платоновских героев вначале удивляет и даже просто кажется выдумкой. Например, в «Чевенгуре» можно увидеть такую картину: «По наезженной дороге навстречу Копенкину и Дванову шел пешеход. Время от времени он ложился и катился лежачим, а потом опять шел ногами». Когда Копенкин спрашивает его о причине столь странного поведения, тот отвечает следующее: «Так я же из Бату-ма иду, два года семейство не видел. Стану отдыхать - тоска на меня опускается, а котма хоть и тихо, а все к дому, думается, ближе...». Странное поведение позволяет наглядно выразить тоску человека по дому, по близким.
Герои А. Платонова вообще часто ведут себя парадоксально. Например, Фома Пухов, герой рассказа «Сокровенный человек», режет вареную колбасу на гробе жены. А в «Происхождении мастера» Захар Павлович, умеющий все «починить и оборудовать», - сам живет «необорудованно». В этих странностях и парадоксах проявляется суть героя: он - «сокровенный человек», то есть человек естественный во всех своих проявлениях, и столь же естественно его стремление собственное естество понять, найти «смысл всеобщего существования».
Эта естественность дает героям А. Платонова возможность находиться в постоянном общении с миром природы. Трава, облака, животные, даже мелкие насекомые - все они принимают участие в жизни героев. Вот почему ищущий свою жену Афродиту полковник Фомин обращается с вопросом к цветку: «Ну? Тебе там видней, ты со всею землей соединен, а я отдельно хожу - жива или нет моя Афродита?» По этой же причине в повести «Джан» Назар Чагатаев возле реки Куин-Дарья не просто увидел животное, но «увидел верблюда, который сидел подобно человеку, опершись передними ногами в песчаном наносе. Верблюд был худ, горбы его опали, и он робко глядел черными глазами, как умный, грустный человек».
Писатель А. Платонов ни на кого не похож. Каждый, кто впервые открывает его книги, сразу же вынужден отказаться от привычного беглого чтения. Какая-то сила задерживает читающего на каждом слове, каждом сочетании слов. Здесь не только тайна художественного мастерства, но и тайна человека, разгадывание которой, по убеждению Ф. М. Достоевского, есть единственное дело, достойное того, чтобы посвятить ему жизнь.
В те времена, почти уже легендарные, когда литература гремела, кричала, была занята только глобальными проблемами, голос Андрея Платонова, негромкий и доверительный, казалось, трудно было расслышать. Это писатель, который, говоря о судьбе человека, всегда имел в виду главное: человеческое счастье. Ведь без него обесцениваются все идеи, все подвиги. Для Платонова не было абсолютной истиной то, что счастье человечества складывается из счастья отдельных людей. Оно для всех разное, и писатель внимательно вглядывается в своих современников: о чем мечтаете, чего хотите, что согреет вашу жизнь и наполнит ее смыслом?
Бесконечная до боли сила любви к людям показана Платоновым в рассказе «Семен». Ребенок остался полусиротой после смерти матери, все домашние хлопоты ему пришлось взвалить на себя. И это горькое, оборвавшееся детство ранило душу отца. Он нес в себе любовь к детям и вину перед ними, он как будто хотел вымолить прощение за то, в чем не был виноват - за бедность, за сиротство, за редкие радости. В заботе этого человека о детях, огромной, жаркой, поражает накал чувств. Сцена, которую описывает Платонов, - отец, стоящий на коленях перед детьми, укрывающий их потеплее, гладящий их по голове, - невыразимость любви. У этого человека нет слов, он не рассуждает о том, как много дает детям. Он просто любит, и любовь определяет его поступки. Сейчас, когда мы перенасыщены информацией, материальными благами, все сильнее чувствуется эмоциональный голод, потребность в сильном и искреннем чувстве. Ранние рассказы Платонова читаются с восторгом открытия: это именно то, что нам нужно, то, чего не хватает в нашем мире.
Рассказы о войне у Платонова тоже необычны при всей их простоте. Писатель не боится говорить простые, как будто очевидные, но на самом деле очень глубокие истины. В разговоре немецкого и русского солдата сущность любого диктата, будь то диктат фашистского толка или коммунистического, выражена просто и сильно. На слова русского солдата о том, что его противник не человек, следует охотное согласие. Да, я не человек, говорит Вальц, потому что человек есть один, и это фюрер. А остальные будут теми, кем их назначит быть Гитлер: героями, убийцами, спасителями, палачами. Эта страшная развращающая сущность тоталитаризма столько раз уже проявлялась со времени платоновских героев!
А русский солдат принял на себя вину за боль и страдание людей, и именно он стал, по словам Платонова, той силой, которая остановила движение смерти, стал силой жизни, живой природы. Правота и неправота идеи у Платонова ассоциируются с тем, что естественно, природно и антиприродно.
Страшное испытание, которое проходит человек на войне, не ограничивается физической болью, лишениями, ужасом, постоянным присутствием смерти. В рассказе «Возвращение» Платонов сказал о главном зле, которое несет война - ожесточении. Потеря эмоциональных связей с близкими стала трагедией Иванова. Он видит жалкого, нуждающегося в любви и заботе Петрушку, но чувствует только холод, равнодушие и раздражение. Ребенок, который по вине войны должен был стремительно и болезненно повзрослеть, не понимает, почему отец отказывает ему в искренней любви. А Иванов уходит из семьи, и только дети, бегущие за ним, а потом упавшие, обессиленные, ломают стену равнодушия. Самолюбие, интерес - все отходит куда-то далеко, и остается только «обнаженное сердце», открытое любви.
Повесть «Котлован» поражает не только силой образов и мысли, но и жанровым своеобразием. Это трагикомедия на грани трагифарса. Все смешалось в неразберихе и нелепостях «великого строительства» - мертвые и живые, враги и друзья; живые спят в гробу и готовятся «на всякий случай» умереть, даже лампадка горит, и несколько недель мужик добросовестно подливает в нее масло. Строится «дом счастья», но строители давно потеряли из виду цель, и горьким контрастом выглядит идея абстрактного Далекого счастья на фоне нищеты, голода, холода, в котором живут строители. И вместо дома счастья получается бессмысленный котлован под фундамент, который больше смахивает на братскую могилу. Эпиграфом к повести «Котлован» могли бы стать слова Гоголя»: Горьким словом моим посмеюся». Платонов гениально использует политические штампы, лозунги, пронизывает ими и авторскую речь, и речь персонажей. Особенно страшно и смешно Звучат слова детей, у которых не осталось ничего от естественной, Живой детской речи. Настя с младенческой серьезностью рассуждает о том, что она «не рожалась», пока не было Ленина, потому что раньше жили одни буржуи. И искреннее детское негодование - зачем Козлову и Сафронову гробы, ведь они все равно умерли - смешно, страшно и пронзительно перекликается с высоким евангельским: «Пусть мертвые хоронят своих мертвецов». Только здесь живые и мертвые поменялись местами. Живые роют себе могилу и уже готовы лечь в нее. Мертвый язык, мертвые мысли довлеют над теми, кто для Платонова - идеал жизни, естественности, побеждающей силы природы - над детьми. И это приговор всем идеям, которые не берут в расчет счастье живого человека.
Андрей Платонов никогда не был массовым, читаемым из моды и по необходимости писателем. Но, открыв для себя его тихий, негромкий, простой и задушевный голос, уже не забудешь его. Можно снова и снова возвращаться к Платонову, чтобы не забывать: строить будущее нужно не за счет тех, кто живет в настоящем.