Через Ригу и Кенигсберг посольство прибыло в Европу. Петр был уве-ен, что Фридрих, теснимый шведами и поляками, запросит военного союза: русскими. Между тем прибыли в Пилау.
Выйдя на берег, Петр написал Фридриху письмо с просьбой о встрече, скоре приехал за ним в золоченой карете посол от Фридриха. Поехали в Сенигсберг.
Посольство дивилось, что в городе нет оград и частоколов, всюду богатые вещи — неужто нет воров?
Меншиков пригрозил своим: кто хоть на малое польстится, повесит лично. Фридрих встретил Петра любезно, называл “юным братом”. Так и случилось, как ожидал Петр, Фридрих заговорил о шведах — главных врагах. Они берут дань с каждого корабля на Балтийском море, хозяйничают там безраздельно. Их поддерживает Франция, во главе с Людовиком XIV. Петр ответил, что хочет поучиться артиллерийской стрельбе. Фридрих предоставил “весь парк”. Петр сказал, что России еще рано ввязываться “в европейскую кашу”, с турками надо разобраться.
Фридрих говорил, что Черное море России ничего не даст, в то время как Балтийское раскроет неисчислимые богатства.
Всю неделю, ожидая прибытия посольства, Петр провел за городом, стреляя из пушек по мишеням, и получил аттестат, что овладел теорией и практикой “в совершенстве”.
Русское посольство въехало небывало пышно. Заключило с Фридрихом не военный, а дружественный союз. Затем все отбыли через Берлин, Бранденбург, Гольберштадт на железные заводы в Ильзенбург. Посольство поражалось на сады, которые никто не обтрясал; тучный скрт; чистенькие и маленькие городки; приветливых и веселых жителей. Петр поинтересовался у Алексашки: будет ли когда в России такая жизнь? Тот не ведал. Петр ненавидел Москву — это хлев, так бы и сжег ее. Он пообещал, что после возвращения вышибет дух из Москвы.
8
Не успели сесть в трактире за стол, как приехал посол, приглашая к курфюрстине Софье с дочерью. Петр попытался отговориться спешкой, но куда там. Пришлось ехать. Это были образованнейшие женщины Германии. Дочь основала в Берлине Академию наук.
Фридрих сообщил им о московском царе, и они решили удовлетворить свое любопытство.
Петр вначале смутился, но потом разговорился, что льет кровь не из-за жестокости, а по необходимости. Больше же всего любит строить корабли, знает четырнадцать ремесел, но еще плохо, поэтому поехал учиться в Европу.
Курфюрстины были в восторге от царя варваров, несмотря на его невоспитанность и неумение вести себя за столом.
Потом началось настоящее веселье, прибыли русские послы'и музыканты, придворные дамы и кавалеры курфюрстин.
9
В Коппенбурге разделились: великие послы поехали в Амстердам, а Петр — по каналам поплыл по желанной Голландии. “Сном наяву казалась эта страна, дивным трудом отвоеванная у моря”. Здесь все было чисто и ухожено, любой клочок земли. Петр удивлялся: “Сидим на великих просторах и — нищие...” Здесь же парадиз (рай). Миновав Амстердам, Петр с Алек-сашкой и попом Биткой, да Алешей Бровкиным поплыл в деревню Саардам.
Он с детства слышал, что здесь строят легкие, прочные, быстроходные корабли. Вокруг было более пятидесяти верфей и заводов, поставляющих все необходимое для строительства. Здесь Петр встретился с давним знакомцем — Гарритом Кистом, кузнецом. Кузнец опешил, а потом обрадовался, когда узнал, что Петр приехал на всю зиму плотничать на верфи.
Петр попросился к Кисту на постой. Кузнец ответил, что его дом слишком беден и мал, но Петру это понравилось: жалованье на верфи, вероятно, дадут маленькое. В самый раз по жилью. Он заметил: ему не до шуток — в два года надо создать русский флот, из дураков сделаться умными.
Петру очень понравилось жилище кузнеца, он занял комнату в два окна и небольшой темный чулан с постелью для себя и Алексашки, а чердак для Алеши Бровкина и попа Битки.
В тот же вечер Петр лично купил хороший инструмент у вдовы Якова Ома и отвез его на тачке к себе.
Встретив по дороге плотника Ренсена, зиму работавшего в Воронеже, Петр предупредил: не болтай лишнего, “я здесь — Петр Михайлов”.
10
Петр переписывался с оставленными в Москве боярами, сообщая последние европейские новости и узнавая российские. Волков, по велению Петра, вел дневник, описывая порядки в Амстердаме и “медицинские” чудеса.
Царю лишь неделю удалось сохранять инкогнито, потом его узнали бывавшие в Москве купцы и мастера. На Петра приезжали смотреть, как на диковину.
Он ходил “быстро, размахивая руками... Высокого роста, статный, крепкого телосложения, подвижной и ловкий. Лицо у него круглое, со строгим выражением... волосы короткие, кудрявые и темноватые”. Одевался просто: кафтан, красная рубаха и войлочная шляпа.
В Амстердаме стало известно, что цезарские полки разбили турок.
11
В январе Петр переехал в Англию и поселился в трех верстах от Лондона, на верфи Дептфорда, где он увидел “корабельное по всем правилам науки искусство, или геометрическую пропорцию судов”. Два месяца учился там математике и черчению корабельных планов. Для основания навигаторской школы в Москве нанял профессора математики Андрея Фер-гансона и шлюзного мастера Джона Перри — для устройства канала Волга-Дон. Моряков же нанять не смог: ломались, запрашивали больших денег. Но нанял голландского искусного капитана, Корнелия Крейса, за девять тысяч гульденов, т. е. за 3,6 ефимков, дом в Москве и прокорм. Через Архангельск в Новгород прибывали иноземцы, отправляясь оттуда в Москву. В Москве сделалась теснота. Говорили: “Да уж не зашел ли у царя ум за разум?” Стали ходить слухи, что Петр утонул, а Лефорт выдает за царя похожего на него. Говорунов хватали, но не могли добиться, откуда идет слух.
В Москве начиналась новая смута. Софья звала стрельцов учинить переворот.
12
Петр еще не мог разобраться в европейской политике. К этому прибавились вести о стрелецком бунте и о разведанных на Урале запасах железной руды.
13
На Троицу Бровкин примчался в Москву, кинулся в Собор к Ромоданов-скому сообщить: стрельцы четырьмя полками идут на Москву. Они в двух днях пути от Иерусалима (Новый Иерусалим в Ближнем Подмосковье).
14
Четыре полка — Гундертмарка, Чубарова, Колзакова и Чермного — стояли под стенами Нового Иерусалима из-за корма, потом намеревались перебраться через Истру на московскую дорогу. Стрельцы торопились посадить Софью царицей, та обещала деньги и вольности.
Неожиданно появился Гордон, он привел четырехтысячное войско, но братскую кровь проливать не хотел. Стрельцы сказали, что идут домой — откормиться. Гордон ответил: ночью только дураки переправляются через реки, лишь телеги потопите. На утро предлагал переговоры. Стрельцы согласились. Утром же увидели на противоположном берегу Преображенс-кий полк с двенадцатью медными пушками. Их фитили дымили. К стрельцам переправился Гордон, предложил выдать зачинщиков, но стрельцы отказались. Преображенцы стали стрелять из всех пушек. Стрельцов разгромили, но никто из них не выдал Софью, звавшую их на выручку.
15
В Вене посольство дивилось европейскому политесу. Ничего не добившись, хотели ехать в Венецию, когда пришло известие о бунте стрельцов. Петру жаль было прерывать полезную европейскую поездку, но необходимо было возвращаться в Россию.
16
В Москве объявлено: Петр возвращается. Бояре всполошились: кончалась спокойная жизнь. За все придется держать ответ перед царем.
Евдокия с царевичем и любимой сестрой Петра, Натальей, вернулась из Троицы. 4 сентября Петр в окружении Лефорта, Головина, Меншикова появился у Ромодановского, тот задрожал от радости.
17
От Ромодановского царь поехал в Кремль. Евдокия ждала Петра, но он повидался только с сестрой и сыном и уехал в Преображенское. Евдокия была в отчаянии.
18
На следующее утро потянулись кареты и колымаги бояр в Преображенское. Там их встречали ласково, а потом брили бороды.
19
Обедал Петр у Лефорта. Царь жаловался другу: “Жало не вырвано!.. Знают, все знают, — молчат, затаились... Не простой был бунт, не к стрельчихам шли... Здесь страшные дела готовились... Гниющие члены железом надо отсечь... А бояр, бородачей, всех связать кровавой порукой...” Потом решил сам заняться дознанием, всех стрельцов приказал свозить в Преображенское.
20
На обеде показалась красавица Александра Волкова. Петр, обвинив Ше-ина в воровстве, хотел его убить, Меншиков остановил царя, и тот ушел к Анне Монс.
21
В конце сентября начался розыск по бунту стрельцов. Овсей Ржов, не выдержав пыток, сказал о письме Софьи. Другие подтвердили: шли сажать Софью на престол. Но признававшихся было мало.
После дознания была учинена казнь стрельцов, им отсекали головы, а также вешали. 27 октября казнили триста человек. Бояре и дьяки стали палачами. Казнь была публичная. Согнано было много народу.
“Всю зиму были пытки и казни. В ответ вспыхивали мятежи в Архангельске, в Астрахани, на Дону и в Азове. Наполнялись застенки, и новые тысячи трупов раскачивала вьюга на московских стенах. Ужасом была охвачена вся страна. Старое забилось по темным углам. Кончалась Византийская Русь. В мартовском ветре чудились за балтийскими побережьями призраки торговых кораблей”. КНИГА ВТОРАЯ
ГЛАВА I
Москва скудела, после стрелецких казней шел разор. Уж не шумели городские улицы. Осенью законную царицу Евдокию на простых санях отвезли в суздальский монастырь “навечно — слезы лить...”.
2
В Прощеное воскресенье было приказано вывозить повешенных еще с осени стрельцов и хоронить за городом. Доставляющих в Москву продукты заставляли на этих же подводах вывозить стрельцов. В Москве шел ропот. Дон тоже был недоволен: царь их попирает, старую веру ломает.
3
Роман Борисович Буйносов, родовитый боярин, с утра был не в духе. Ему не нравились нововведения царя: немецкая одежда, парик и бритый подбородок. Но никуда не деться. Старые времена кончились. По дому “шла кофейная вонь”: царь приказал по утрам пить кофей. Буйносов чуть не плакал от новых поборов: -“Дворни пятьдесят душ взяли в солдаты... Пятьсот рублев взяли на воронежский флот... В воронежской вотчине хлеб за роши взяли в казну, — все амбары вычистили”. Буйносов верил, что на-тупает конец света.
Вошел старший приказчик Семка и доложил: Федьку и Коську со вче-^ашнего бьют, а те не могут заплатить долги — шестьдесят и тридцать семь рублей. Буйносов сказал, что ему не рабы, а деньги нужны. “Тогда поставь-е полотняный завод, как у Бровкина”, — посоветовал Семка. Но у Буйно-ова все было по старинке: четыре мужика валяли баранью шерсть, в дру-ой горнице девки рукодельничали, дальше — дубили кожу.
Выйдя во двор, Буйносов увидел Федьку и Коську, избиваемых палками, но не остановил истязания, а посоветовал продолжать. Федька просил взять в счет долга скотину, но Семка сказал, что скотина худая. Можно взять его девку в полдолга, а остальное пусть Федька отработает. Обойдя хозяйство, Буйносов пошел пить кофей.
Его семья — жена и три княжны — сидели за столом. Жена в русском летнике, а дочери — в иноземной одежде.
Прежде женщин за стол не сажали, они сидели за работой в своих горницах. Потом приехал царь с пьяной компанией, велел посадить женщин за стол, научить танцам и политесу (светскому обхождению). А девки дивно быстро ко всему привыкли.
Вскоре приехала княгиня Волкова.
Она рассказала о последних модах, стала читать письмо мужа, находящегося при государе в Воронеже. Василий сообщал: скоро будут спускать флот, после этого, кажется, его пошлют в Гаагу и Париж. Дальше сообщалось о Петре: он работает на верфи как простой. Всех торопит. Спрятав письмо, Санька сказала, что попросится у царя в Париж. В Москве ей скучно. Проводив боярыню Волкову, Буйносов собрался на службу в приказ Большого дворца. Ныне вышло распоряжение всем служить.
4
Дел в приказе Большого дворца было много и все путаные: о царской казне, золотой и серебряной посуде, собирали таможенные и казацкие деньги, стрелецкие деньги, ямскую подать и оброк с дворцовых сел и городов. Бояре сидели и рядили о делах, ничего не понимая в службе.
Войдя в палату, Буйносов увидел бояр Ендогурова и Свиньина, читающих царский указ, дабы не докучали царю безделицами и доносами друг на друга, он занят строительством флота, ему некогда читать безделицы. Потом они заругались, кто родовитее, пока их не разняли. Бояре заговорили о войне и барышах. Вошел Алеша Бровкин и сообщил: умирает Франц Лефорт.
5
Неделю назад Лефорт пировал у себя с датским и бранденбургским послами. Разгорячившись в душном зале, открыл окна, танцевал у польского посла. Наутро занемог, а потом впал в беспамятство от высокой температуры.
В Лефортов дворец съезжалась вся Москва. Очнувшийся Лефорт приказал привести музыкантов, те робели. Вскоре хозяин опять впал в беспамятство.