“Умер Лефорт. От радости в Москве не знали, что и делать. Конец теперь иноземной власти — Кукуй-слободе”. Все были уверены, что он опаивает царя приворотным зельем. Но семь дней бояре ездили к гробу Лефорта. На восьмой день из Воронежа прискакал Петр. Тут же была Санька Волкова. Стоя у гроба, она выла по-бабьи. Петр произнес: “Другого такого друга не будет”. Боярам Петр надменно сказал: “Вижу, как рады смерти Лефорта”.
6
Осенью в немецкой слободе стали строить большой каменный дом в восемь окон для Анны Ивановны Монс, ее матери и младшего брата Вилли-ма. Сюда часто открыто ездил царь и оставался ночевать. На Москве этот дом назывался Царицын дворец. Анна Монс завела важный обычай: мажордома и слуг в ливреях, на конюшне — два шестерика дорогих коней и кареты на все случаи жизни.
Теперь к Монсам так просто не заходили, а только почтенные люди и по приглашениям.
Анна расцвела, у нее были драгоценности и деревеньки, ни в чем ей не было отказа. “А дальше дело задерживалось”.
Петр все больше жил в Воронеже, и Анна боялась, что может потерять любовника, а “кругом — только и ждут, когда Монсиха споткнется”.
Анна старалась приворожить Петра, казалось, “полюби сейчас Анну простой человека (с достатком), — ах, променяла бы все на безмятежную жизнь. Чистенький домик — пусть без мажордома — солнце лежит на восковом полу, приятно пахнут жасмины на подоконниках, пахнет из кухни жареным кофе... и почтенные люди... с уважением кланяются Анне Ивановне, сидящей у окна за рукоделием...”.
Анна боялась Петра; временами ей казалось: он антихрист, как говорят о нем. Матери она признавалась, что не любит Петра.
7
Лефорта похоронили с великой пышностью. В Москве в тот день говорили: “Чертушку похоронили, а другой остался, — видно, еще мало людей перевел”.
8
Петр собрал купцов в Кремле, стал учить, что торговать нужно совместно, создавать кумпанства (компании). Предлагал построить Биржу, не хуже, чем в Амстердаме. Жаловался: иностранные купцы рвут подряды из рук на лес, руды, промыслы, а свои молчат.
Бровкин смело ответил, что русских били много, “да били без толку, вот [ уроды получились”.
Царь пожаловал братьям Бажениным беспошлинную торговлю за строи-гелъство лесопильни и постройку кораблей. После создания торгового флота купцам даны разные привилегии на торговлю. Тут же Петр представил Деми-ова, кузнеца из Тулы, делающего ружья и пистоли не хуже английских.
9
Андрей Голиков (палехский иконописец) просился по рекомендации старца Авраамия на богатый двор. Его впустили. На вопрос, куда идет, Андрюшка этветил: к старцу Нектарию, а здесь должны дорогу указать. “В мире жить не “огу, — телу голодно, душе страшно... Ищу пустыни, райского жития...”
Среди молящихся увидел Андрюшка кривоплечего старца, который рассказал, как на Вол-озере старец Нектарий укрощал его плоть: кормил толченой корой и кореньями и бил чем ни попадя по два раза на дню. “Ныне немощен телом, но духом светел...”
Здесь были все родственники и крепостные Василия Ревякина. Сам купец заговорил после старца, сказал о пришествии Антихриста, о пагубности создания Бурмистровой палаты (не нужны купцам начальники, если бог умом не обидел), хаял почту, без которой веками жили и теперь обойдемся. Потом позвал всех ужинать.
За ужином Андрей просил старца указать путь к Нектарию. Тот позвал: Андрюшка, “приходи в моленну, я тебя попытаю”. Андрюшке сделалось тоскливо.
10
Весна взялась дружно, вышла из берегов река Воронеж, затопила верфи, на которых день и ночь кипела работа. Заканчивали отделку сорокапушеч-ного корабля “Крепость”.
Главные работы закончены. Флот спущен. Оставался корабль “Крепость”, отделываемый с особой тщательностью. На нем должны поднять адмиральский флаг.
На верфи сутками шла работа, в последний момент появилась течь в кормовой части. Мастер Федосей Скляев и раньше предупреждал о слабом креплении, а как только загрузили трюм, это и дало течь.
В соседнем помещении заседали Головин, Нарышкин, Апраксин и Мен-шиков. После смерти Лефорта Петр сразу пожаловал последнего генерал-майором и губернатором псковским. И будто бы сказал, вернувшись с похорон: “Были у меня две руки, осталась одна, хоть и вороватая, да верная”.
Министры слушали думного дьяка Возницына, рассказывающего о перемирии с турками. В Европе заваривалась каша из-за испанского престола, на который хотели посадить своих наследников французский и австрийский короли. Турки нужны были австрийцам как союзники, чтобы воевать с французами. Всех мутит Англия. Если французы объединятся с испанцами, Англии с ними не справиться. Если же Франция останется одна, Англия легко справится с ее флотом и станет полновластной хозяйкой на морях. Турки же рады свое вернуть, что отняли у них австрийцы. Поэтому они не хотят воевать ни с русскими, ни с поляками.
На воронежских верфях спешили закончить разные мелочи и недоделки, чтобы по высокой воде дошли корабли до Дона.
В кузнице Петр лично присутствовал при наварке лап на большой якорь для “Крепости”. Женов ругнул царя за неловкость, но тот не ответил. Был доволен, что все хорошо получилось.
После еды царь пошел к министрам. Великому послу сказал зло: последний раз ездили Европе кланяться. Министры советовали Петру воевать турок, пока они слабы. Царь ответил: “Не Черное море — забота... На Балтийском море нужны свои корабли”. С турками надо замириться.
11
По Дону плыли восемнадцать двухпалубных кораблей, двадцать галеонов и двадцать бригантин, яхт, галер. По флоту был указ — никому не отставать от адмиральского корабля, иначе штраф: за три часа — четверть годового жалованья, за шесть — две трети, за двенадцать — годовое жалованье.
Во главе флота шел “Апостол Петр” (где в звании командора состоял царь). Близ Дивногорского монастыря к флоту присоединились шесть кораблей, построенных Борисом Голицыным. 24 мая в Мареве увидели стены Азова. Дон обмелел и не годился для прохода сорокапушечных кораблей. Начали на стругах перевозить порох и солонину в Азов и Таганрог.
Неожиданно налетел шторм и наделал много бед: убило двух матросов, порвало снасти, затопило несколько мелких судов. Зато с моря нагнало ветром воду и суда смогли пройти через жерло реки. Наиболее крупные корабли: “Апостол Петр”, “Воронеж”, “Азов”, “Гут Драгере” и “Вейн Драгере” незамедлительно вышли в море. “27 июня весь флот стал на якоре перед бастионами Таганрога”. Здесь заново стали конопатить и смолить суда, исправлять оснастку; Петр участвовал во всех работах, Скляев гнал царя, чтобы не мешался: “Идите помогайте вон Аладушкину, а то мы с вами только поругаемся...” Петр не обижался. Работали весь июнь, в то время как с солдатами и матросами проводились учения.
14 августа флот вышел в море, а 17 августа показались минареты Тамани и Керчи. Турки переполошились, увидя столь грозный флот.
Русские собрались плыть до Константинополя. Турки пугали, что Черное море коварное, но те не испугались.
Русские прибыли на турецкий адмиралтейский корабль. Адмирал Корнелий Крейс поднялся в сопровождении двух гребцов — Петра и Алексаш-ки. Их встретил Гассан-паша. Паша сказал, что в Мраморном море у Турции мощный флот, стреляющий каменными ядрами по три пуда. Крейс ответил, что в русском флоте стреляют чугунными ядрами, способными пробить корабль насквозь. Гассан-паша удивился, откуда у русских такой флот. Крейс ответил, что московиты построили его за два года.
Пока адмиралы беседовали, Петр и Алексашка смотрели во все глаза, слазили на реи и нижнюю палубу. Паше это не нравилось, но из вежливости он молчал.
Потом Крейс, крикнув Петра Алексеева, сел в шлюпку, они поплыли к берегу. Турки не хотели пускать их в Керчь. Крейс сказал, что и с берега они увидят все, что их интересует.
12
Вернувшись в Таганрог, флот пошел вдоль южных берегов Крыма, а от Балаклавы взял курс на Цареград.
Моряки переносили плаванье легко, зато солдаты, взятые на борт, муча-лись морской болезнью. К морю нужно было привыкнуть. Сильно страдало и великое посольство во главе с Украинцевым и дьяком Чередеевым.
2 сентября увидели берег. В полдень “Крепость” вошел в Босфор. С берега спросили, чей корабль, и предложили лоцмана. Памбург ответил, что следует знать московский флаг, пойдут без лоцмана.
С корабля жадно смотрели на берег. “Богатый край, и живут тут, должно быть, легко...”
Украинцев писал Петру, что в Стамбул прибыли на “Крепости”, хотя турки вначале сопротивлялись этому. Най и Джон Деи — строители “Крепости” — не без корысти; создали не лучший корабль. В пути он клонился на бок и черпал воду, а ветер был не очень силен... Турки боятся, что Петр со своим флотом запрет море, а они получают продукты из-под дунайских городов.
Голландские и французские послы приняли русских любезно. Английский же — отказался, и капитан Памбург был взбешен таким поведением англичан. Капитан хвалился, что уже заложен русскими восьмидесятипу-шечный корабль, на будущий год ждите русских в Средиземном и Балтийском морях, а ночью ударил двумя залпами из всех сорока пушек. “Над спящим Константинополем будто обрушилось небо от грохота...”
Это привело в ужас турок. Они думали, что это сигналы остальному флоту. Султан велел доставить ему голову капитана, но Украинцев ограничился выговором моряку. ГЛАВА II
Сентябрьским днем бурлаки тянули на север тяжелую баржу с хлебом. Четырнадцать человек шли от самого Ярославля. К вечеру остановились на ночлег и отдохнуть. Старец Андрей Денисов вез работникам сухари. Он рассказывал, что за Онегой-озером начнется рай. Прежде был он купцом, потом отдал все жене и сыновьям, а сам ушел на север. К нему стали ходить люди, селились подле его кельи. “Он разделил: женщин — особе, мужчин — особе”. Среди бурлаков был Андрюшка Голиков, шедший по обету. Перед самой кончиной старец сжегся, а после себя оставил братьев Семена и Андрея Денисовых.
В Белозерске трое бурлаков ушли, поругавшись с Денисовым из-за пищи.
Баржа стояла на якоре против города. Все наемные, разругавшись с Денисовым, разбежались. Остались лишь Андрюшка Голиков, Илюшка Дех-тярев и Федька Умойся Грязью.
К ним подошел монах и стал выпытывать, чья баржа и куда идут. Началась драка. Андрюшка убежал, а Федька отбивался от пятерых: к монаху прибежали четверо на помощь.
Илюшка с Федькой отбились от нападавших, позже Федька сказал Голикову, что его следовало наказать за то, что бросил сотоварищей: “Дурак ты, а еще в рай хочешь...”
Позже рыбак рассказал, что били бурлака — ключаря Крестовоздвижен-ского монастыря — Феодосия, “разбойник, сатана! Бешенай!”
Рыбак жаловался: монастырь совсем разорил. Все забирает себе. И воевода не защищает, сам норовит оставшееся забрать.
Андрюшка побежал искать Денисова. В городе услышал, что Денисов везет бурлаков сжигать.
* * *
Сам же Денисов сидел у воеводы в горнице, сюда же втолкнули и Голикова. Вскоре пришел Феодосии и жаловался, что его до полусмерти избили люди Денисова. Монах кинулся на Денисова, ругая грамоту, выданную на разрешение торговли. Тогда Денисов кликнул со двора поручика Алексея Бровкина, который арестовал обоих: воеводу и Феодосия.
Вернувшийся с Черного моря Петр ни в чем не отказывал Анне Монс. А та не хотела тратить деньги на наряды, а просила царя закупить ей под Ревелем тучных коров, дающих много молока. У Монс была мыза, поставленная недалеко от березовой рощи. Ежедневно Анна приходила туда, следила, как ведется хозяйство. Здесь все мило взору хозяйки. В доме же все непредсказуемо. Петр являлся в любое время. Устраивал шумные застолья.
280
Вернувшись с мызы, Анна узнала, что ее ждет саксонский посланник Кенигсек. Он рассказывал Анне о короле Августе — божестве, принявшем человеческий облик. Посланник расписывал прелести Версаля, говоря, что Монс должна видеть это своими глазами.
На вопрос Анны, почему король не женится на фаворитке, посланник ответил: “Разве значение королевы может сравниться с могуществом фаворитки? Королева — это лишь жертва династических связей. Перед королевой склоняют колени и спешат к фаворитке, потому что жизнь — это политика, а политика — это золото и слава... Женщина, обнимающая короля, слушает биение его сердца. Она принадлежит истории”.
Анна расплакалась: она живет в роскоши, но все так непрочно! Посланник предложил Монс свою дружбу. Анна испугалась: в каком качестве посланник предлагает себя?
В окно Анна увидела Петра в сопровождении двух незнакомцев.
Войдя в комнату, Петр с улыбкой предупредил посланника: зачастил “к бабочке моей”.
Кенигсек стал оправдываться.
* * *
Пока Петр умывался, Анна угощала гостей: Иоганна Паткуля и генерал-майора Карловича.
Паткуль жаловался Петру, что Рига, опасаясь Польши, заключила союз со Швецией и теперь боится этого. Шведы стали теснить и обирать дворянство Лифляндии. “Шведы обложили высокими пошлинами все, что привозят и увозят из рижского цорта”. Из-за этого все идет мимо Риги в Бранденбург. В Ревеле еще хуже. Он призывал Петра вступить в войну со шведами, Август (король польский) обещает поддержать Ригу и Ревель. Паткуль заметил: России самое время закрепиться на Балтике, “взять у шведов свои исконные вотчины — Ингрию (Финляндию) и Карелию”, завести собственную торговлю с Западной Европой. Открыть через Россию торговый путь на Восток. “Заведя грозный флот на Балтике, стать третьей морской державой...” Петр ответил: война со шведами — большое дело. Паткуль возразил: шведов сейчас легко взять, “Карл XII — мал и глуп...”, все время проводит в пирах и охоте. Источил на это казну. Карлович рассказывал о безумствах 17-летнего Карла XII, от которых стонет вся страна.
Каждое воскресенье у Ивана Артемича Бровкина в новом доме на Ильинке обедали дочь Александра с мужем. Бровкин жил вдовцом. Старший сын был в отъезде по набору солдат в полки. Петр приказал набрать тринадцать полков, главным провиантом был назначен Бровкин. Его младшие сыновья (Яков служил в Воронеже, Гаврила учился в Голландии, Арта-мону шел двенадцатый год, он был при отце писцом, знал немецкий) были умны, а Артамон — Чистое золото. Дом у Бровкина заведен на иноземный лад: кроме трех спален, крестовой и столовой, была четвертая — гостиная, посреди которой стоял стол и стулья. По стенам — шкафы с дорогой посудой. Все это завела Александра. Она же следила и за отцом, чтобы всегда был опрятен и прилично одет... Приехавшая Санька жаловалась на мужа, что не хочет брать ее в Париж, да она все одно поедет, так как царь велел. Потом Санька завела разговор о Буйносовых. Она предлагала сватать Артамона Бровкина за Наталью Буйносову, умную и образованную девицу. Сказала, что и царь одобряет эту свадьбу.
Стали съезжаться гости. Позже Санька представила Артамона девицам Буйносовым.
Между тем старики беседовали о барышах, о новых порядках, когда следует учить детей наукам, дочерей вывозить в свет, о предстоящей войне со шведами.
Явился Меншиков, шепнул Бровкину, что никаких подрядов иностранцам дано не будет, все раздадут своим, русским.
4
На следующий день в Кремле принимали послов Карла XII. Петр принимал их по-старинному. Послы ждали, что Петр клятвенно поцелует Евангелие в подтверждение мирного договора со шведами, но послам ответили: однажды Петр целовал Евангелие и вдругорядь не будет. Карлу XII целовать надо, ибо он не присягал Петру. Послы горячились, спорили, но ничего изменить не могли, они собирались писать в Стокгольм. Возницын ответил, что как хотят, но в Москве будут жить все это время на свои деньги. Послы проели последние деньги и сдались на предложенные условия.
В туманное ноябрьское утро Меншиков привез в Преображенское к Петру Карловича и Паткуля.
Они показали трактат о вступлении в войну со шведами Лифляндии и Польши, а не позже апреля 1700 года и России. Этот трактат обговаривал совместные действия союзников и запрещал сепаратные переговоры.
5
Описаны нравы и порядки двора Карла XII. Он забавляется пирами, читает Расина, не нравящегося ему своей мелодраматичностью, узнал, что сенат собирается ограничить его право объявлять войну. На докладе Карлу сообщили: Паткуль объявился в Москве. К королю пришел его советник Пипер и подтвердил, что в Москве находятся Паткуль и Карлович, и нетрудно догадаться, что они там делают.
Карл понял: против него складывается коалиция. Пипер обещал уточнить, кто в нее входит.
Карл послал известную авантюристку, а теперь свою любовницу, Ата-лию Десмонт, шпионкой к королю Августу.
6
В Китай-городе только и было разговоров о том, что Петру вздумалось отдать княжну Буйносову — Рюриковну — за Артамошу Бровкина.
Однажды под вечер Петр появился в поварне Бровкина, где тот играл с работниками в карты. Царь объявил, что второй раз приезжает к Ивану Артемичу сватом. Петр позвал Артамона, стал его разглядывать. Парень на вопрос царя ответил, что знает по-французски, по-немецки. Царь обрадовался учености юноши: “Ах, молодчина! Ах, ах! Ну, спасибо, Иван, за подарок. С мальчишкой простись, брат, теперь. Но не пожалеете: погодите, скоро за ум графами стану жаловать...”
Бровкин умолял царя пройти в горницу, но тот отказался: “здесь теплее”. Приказал в поварне накрывать стол. За столом сидели мужики и приказчики, царь шутил с ними, запели песни. Неожиданно появилась Санька, запела нежным голосом. На следующий день Петр поехал к Буйносовым. Потом еще неделю ездили сват с толпой народа, а на Покров сыграли свадьбу.
Спустя неделю после свадьбы брата Санька с мужем уехали в Париж.
Ехали медленно, Волкову не хотелось рисковать, в лесах баловались разбойники, а Саньке не терпелось в Париж. Так и случилось: остановили в лесу мужики. Но Санька не растерялась, выстрелила из пистолета, взятого у мужа, да прыткая лошадь вывезла, погоняемая испуганным Волковым.
Потом, уйдя от погони, Волков ругал Саньку, что из-за ее прихоти лишились кучера, как теперь без него? “Санька и не заметила, что ругают. Ах, это была жизнь — не дрема да скука...”
В Москву ежедневно свозили людей для регулярного войска: одних насильно, другие шли добровольно. Солдату-обещали одиннадцать рублей в год, хлебные и кормовые запасы, винную порцию. Холопы и кабальная челядь уходили в Преображенское. Туда ежедневно сгоняли до тысячи душ. Кормили новобранцев хорошо, но воли не давали. Учили целыми днями. Виновных наказывали розгами. Вейде, Головину и Репнину приказано было сформировать и обучить три дивизии по девять полков в каждой.
8
Поручик Алексей Бровкин набрал душ пятьсот новобранцев в полки, отправил их в Москву, а сам двинулся дальше на север. Алексея отговаривали идти к раскольникам, но он понимал: без страха не прожить. Бровкин представлял, как рассердится царь, узнав, что дело до конца не доведено. Алексей нанял проводником бывалого охотника Якима Кри-вопалого и двинулся на север. Яким предупреждал: люди тут жесткие, взять их будет трудно. Яким, чистый леший, на ночлегах рассказывал дивные истории. Он советовал найти старца Нектария, авось тот отпустит сотни две молодцов, но где старец, Яким не знал: раскольники скрывали его. Яким говорил, что Нектария протопоп Аввакум перед казнью своей благословил в Пустозерске. Лет двенадцать назад сжег старец в Палеостровском монастыре тысячи две с половиной раскольников; года через три сжег в Пудожеском погосте тысячи полторы душ, недавно на Вол-озере опять была гарь. Алексей и солдаты дивились, почему люди себя добровольно жгут. Бегут к старцу тысячами отовсюду, кормить такую ораву нечем. “Чем так-то им грешить, Нектарий их и отправляет прямым ходом в рай”.
Алексей сказал Якиму, что необходимо им добыть этого старца...
* * *
К избе с солдатами подошли двое на лыжах. Часовой мирно спал. Двое решали, как ловчее зажечь всех, но неожиданно вышел Яким и поднял тревогу. Двое скрылись.
Андрюша Голиков звонил к ранней обедне. Был он в лисьей шубейке, но бос. Ступни посинели от снега. Это было наказание старца за то, что в постный день Андрюша напился квасу. На звон собиралась братия, торопясь, боясь опоздать. Старец был суров.
В скит прибежали двое на лыжах, запретили Андрюше шуметь. Приказали срочно доложить о них Нектарию. Но Андрея не так-то просто было утихомирить. Тогда эти двое объяснили, что верстах в пяти офицер с солдатами, с ними Яким. По звону он прямо приведет их к скиту.
Мужиков провели к старцу, а тот, выслушав их, приказал бить плеткой по щекам за гордыню.
Мужики были голодные, но у старца побоялись просить еды, лучше убить и съесть белку.
Старец освободил Андрея от колотушки и послал печь хлебы. Бесноватый мужик, сидящий на цепи, сказал Голикову, что старец опять в ночь ел мед. Андрей уже не крикнул: “Врешь!” Однажды старец предложил послушникам поститься сорок дней, те едва дышали от слабости, а он был бодр. Но, проснувшись ночью, Андрюша увидел, как Нектарий зачерпнул ложкой, мед и ел его с неосвященной просфорой. Голиков не знал, что делать, но наутро все же признался старцу, что видел ночью. Тот озлился, это был не он, а бес, потом избил Андрюшку кочергой. На следующую ночь старец опять ел мед. Голиков усомнился в святости старца. “Пришел в пустыню искать безмятежного бытия, нашел сомненье”. Но потом смирился. Старец его избивал ежедневно все лютее и лютее. Бесноватый предупреждал Андрюшу, что старец сожжет его на первой же гари. Поперек дороги ему встал Голиков. Он занялся тестом. По другим кельям тесто было на одну треть из муки и двух третей толченой коры. У старца — из чистой муки.
Андрюша вышел из кельи и услышал, как Степка и Петрушка кричали о приближении солдат. Было велено запереть ворота.
Бровкин послал Якима к раскольникам узнать, почему запираются от царского офицера?
Вскоре Яким сообщил, что в скиту Нектарий, с ним заперлись в молельне двести душ, коих он хочет сжечь. Алексей удивился: кто старцу позволит сжечь царских подданных. Но Яким ответил, что истинный царь для раскольников Нектарий. Алексей решил ломать ворота.
Нектарий гнал бесноватого в молельню, но тот не шел. Старец спросил про Голикова, но искать его было некогда, солдаты уж ломали ворота. Нектарий кинулся в молельню. Вынув из стены ерш, бесноватый нашел Голикова за печкой. Мужик велел Андрюшке найти ключ и отомкнуть замок на цепи. Он призывал Андрюшку очнуться от страха.
В молельне все стояли на коленях. Старец ненадолго вышел. Люди устали от голода и ненависти, которую в них разжигал старец. Вскоре Нектарий вернулся и стал забивать дверь. Молодая женщина заплакала, чтобы этого не делали. Солдаты уже ломились в двери.
Алексей начал разговаривать со старцем, приказывал открыть дверь. Солдаты стали высаживать ее, в молельне раздался взрыв. Солдаты наконец высадили дверь, оттуда выскочил горящий человек и бросился в снег. Больше никого нельзя было спасти. Старец же вылез через лаз в полу. Бесноватый схватил его и кричал, что на части следует разодрать Нектария за такое злодейство.
9
Царским указом велено было считать года не с Сотворения мира, а от Рождества Христова. И считать новый год не с сентября, а с генваря 1700 года.
Велено украшать дворы и дома еловыми ветками, жечь смолу, а в богатых дворах стрелять из пушек.
* * *
Такого звона Москва еще не слышала, сквозь него трещали выстрелы. Всю неделю до Крещения шли празднества.
Царь с шутовской свитой объезжал знатные дома. Всех поздравляли с Новым годом и столетием.
По Москве ходило много разных слухов: о конце света, о запрещении говорить по-русски, о гари на Выгозере.
Петру подкинули письмо; прочитав его, царь обрадовался. Простой холоп Курбатов советовал, как наполнить казну: продавать орленую бумагу от копейки до десяти рублей. Петр радостно воскликнул: “Денег нет воевать? Они — вот они — денежки!” ГЛАВА III
У Буйносовых в доме был переполох, да и по всей Москве тоже. По царскому указу всем знатным следовало ехать с женами и детьми в Воронеж на спуск корабля “Предестинация”.
Опять стали готовиться к войне с турками.
Ехавших неспешно Буйносовых обогнал шестерик Монс, в глубине кареты сидел Кенигсек. Девицы Буйносовы загалдели о бесстыжей Монсихе и о слепоте царя. Они решили, что неверную фаворитку следует ободрать кнутом на площади: “Этим и кончит”.
В царской избе Анна Монс пригласила Буйносовых к столу. Тут Роман Борисович поклонился в ноги царевичу Алексею Петровичу, десятилетнему мальчику. При нем была сестра царя, Наталья, заменившая царевичу мать, сосланную в суздальский монастырь.
Буйносов не к добру разговорился о военных приготовлениях. Но царевна Наталья гневно крикнула, чтобы князь прикусил язык и оставил свои фантазии. После обеда Буйносов спокойно отбыл в своем возке, даже не предполагая, какие тяжкие дела последуют после этого разговора на царском въезжем дворе.
В Воронеже всех разместили в царском дворце. Там жили скучно, ожидая балов и празднеств.
Вскоре во дворце появился царь, и стало известно, что назавтра назначен спуск корабля.
Двухпалубный пятидесятипушечный корабль “Предестинация” стоял на стапелях, готовый к спуску. На берегу собрались самые именитые русские и иноземные послы.
Петр Алексеев, поклонившись Головину, попросил разрешения спускать корабль. Многих иностранцев такое поведение царя повергло в изумление.
После спуска корабля на подворье Меншикова начался бал. Празднество длилось двое суток. Вначале Петр был весел, но потом к нему подошел Меншиков и что-то сказал. Петр старался сдерживаться, но раздражение вылезало наружу. Неожиданно на балу появился Волков, прискакавший из Европы. Он сообщил об осаде Риги войсками Августа.
Узнав о болтливости Буйносова, царь призвал Романа Борисовича к себе. У того аж потемнело в глазах от страха.
Петр осрамил Буйносова прямо на балу.
Волковы так и не доехали до Риги. Зимой дорога была трудная. Они едва продвигались по дремучим лесам.
За польской границей их пригласил к себе в замок пан Малаховский. Санька с радостью окунулась в веселье, царящее в округе.
Василий не выдерживал такого бешеного ритма. Санька сердилась на мужа, который не хотел сутками вертеться в танцах, просил оставить его в покое.
Пан Владислав и пан Малаховский задрались из-за Саньки. Та кинулась в страхе к мужу, чтобы увез ее отсюда.
Василий успокоился, когда они уехали от Малаховского верст на пятьдесят.
На границе Лифляндии они встретили Петра Андреевича Толстого, который сообщил о войне.
Волков узнал от Толстого, что дела Августа идут не блестяще.
Всю зиму Август слал письма лифляндским рыцарям, настраивая их против шведов. Рыцари клялись, что поддержат его. Но потом побоялись поддержать на деле вступившего в войну Августа, хуже того, перекинулись на сторону шведов и стали укреплять Ригу.
Паткуль привез эту весть королю. Август схватил рыцаря и поволок его, говоря, что тот обещал поддержку лифляндских рыцарей, царя Петра — где все это? Паткуль ответил, что пуще шведов Рига и Ревель боятся русских. Август обещал не допустить царя Петра дальше Нарвы.
Король Август скучал в Митаве, взять Ригу ему не удавалось. Его меланхолию развевала лишь Аталия Десмонт.
Беседу короля с баронами прервала Аталия, представившая обществу “московскую Венеру”. Глядя на Августа, Санька поняла, что “погибла” .
Санька уже неделю находилась во дворце Августа, а Василия Волкова король не принимал. Казалось, о нем забыли.
Потом неожиданно вызвали к королю, Август поручил Волкову отвезти царю Петру важные письма, склонить к выступлению против шведов.