Почему музыкальное образование стоит дорого, учит плохо или некоторые мысли о «традиционной методике» преподавания музыки, в которой нет точки опоры.
«Дайте мне точку опоры – и я переверну мир» Архимед
Предыстория или как мне удалось получить музыкальное образование и чем это обернулось
Когда-то мне было 7 лет и я испытала самое первое и самое горькое разочарование в своей жизни. Я мечтала пойти в музыкальную школу и научиться играть на фортепиано, потому что я очень любила музыку . Но когда это случилось, то обернулось настоящим кошмаром. Мне приходилось часами мучаться над нотным текстом, пытаясь прорваться сквозь него, как сквозь заросли, пальцы меня не слушались, а учительница ничего этого как бы не замечала и требовала «играть выразительно». Я же, как подбитая птица, о «свободном полете фантазии» даже мечтать не могла : о какой красоте музыки может идти речь, если музыки в собственном исполнении я даже не слышала, пытаясь просто попасть на нужную клавишу вовремя?
Зато на уроках музыки в моей общеобразовательной школе я была «звездой»! Там мы весело танцевали, хлопали в ладоши разные ритмы, и пели занимательные песни. Но эти уроки в моих проблемах с нотами никак не помогали. Казалось, это были разные «музыки» – одна веселая, но нетребовательная, а вторая требовательная, но невеселая. Причем, обе эти музыки учили меня плохо. Можно сказать, никак.
Моя мама мучилась рядом со мной будучи не в силах мне помочь, потому что сама толком ничего не понимала в нотном чтении. Так мы длительное время и барахтались, как два щенка в глубокой луже. Я скоро потеряла к этому занятию интерес, а моей маме, поскольку она старше, порой приходили некоторые идеи, как из этой ситуации можно выбраться и хоть за что то зацепиться. Однажды она взяла лист бумаги, ноту за нотой переписала их названия русскими словами и над каждым словом-нотой записала номер пальца, которым надо нажимать клавишу. Потом, когда я начинала пытаться что то играть, моя мама близоруко наклонялась над моей кистью и сверяла каждое мое движение с собственной записью. Не помню, чтобы этот метод сильно помог мне, но маму он немного утешил. Потому что никому не приятно чувствовать себя полным и беспомощным профаном. Стоит ли писать, что при таком обучении пианино стало для меня орудием пытки и только чудом я не возненавидела музыку?
Чтобы понять, как мне при таком трудном начале удалось потом окончить с отличием музыкальную школу, музыкальное училище и консерваторию, надо знать старый анекдот. «Как вы стали миллионером?» – спросили одного предпринимателя. «О, это был долгий и мучительный процес! На одной улице я нашел яблоки по 10 центов, а на второй по 30. Я покупал яблоки по одной цене а продавал по другой, а разницу складывал в карман!» «И?…» «Ну а потом умер мой богатый дядюшка и оставил мне большое наследство»
В моем случае , слава Богу, никому умирать не пришлось. Просто однажды у меня неожиданно «открылся» абсолютный слух – или природный талант угадывать ноты в их абсолютной высоте. Этот талант помог мне слету записывать мелодии на бумаге ( ноты к тому времени мне как то удалось заучить одну по одной). Неожиданно я получила точку опоры и очень этому обрадовалась. Ну а потом, записывая мелодию за мелодией, мне удалось понять, как это все на самом деле устроено. Оказалось, что устроено в музыке все довольно просто, если у тебя есть точка опоры. Мне очень захотелось, чтобы каждый человек это увидел и захотел учиться. Ведь когда мне открылся прекрасный мир музыки, стало очень обидно за тех, кто продолжал думать, что серьезная музыка – это скучно и тяжело.
Так я и решила стать учителем музыки, чтобы помочь другим не потерять к ней любовь. Мое прошлое помогло мне никогда не останавливаться на моем пути в поисках ответов на вопросы: как именно мы преподаем, почему мы преподаем так а не иначе , и можно ли что-то изменить к лучшему. Ведь не всем в конце-концов неожиданно сваливается с неба абсолютный слух! Значит, нужно искать много разных точек опоры, которые бы работали для каждого человека.
Получая образование в музыкальном училище и консерватории, работая в классе с учениками, я пыталась посмотеть на привычные методы обучения музыке под другим углом. Ведь многое, что мы научились делать не задумываясь, имеет свои «подводные камни», о которой мы быстро забываем, но которые могут лишить точки опоры нащих учеников. Если нам удалось избежать каких то трудностпей, не факт, что наши ученики их тоже обойдут стороной. Поскольку изначально у меня этих «подводных камней» было больше, чем у заурядного отличника учебы, я насобирала их целую коллекцию и стала изучать. Ну и это как бы стало моим хобби – учиться тому, как надо учить.
Хождение по мукам или как я попала в изгои от музыкального образования.
С того дня, когда я , будучи 15-летней девочкой, заливаясь слезами счастья пообещала сама себе, что стану преподавателем музыки и найду более эффективный путь как научить детей слышать, понимать и исполнять музыку, прошло почти три десятка лет. Плакала я в тот день от того, что на «отлично» сдала самый важный выпускной экзамен по фортепиано. Это была моя первая пятерка за семь лет обучения в школе. В тот день на сцену поднимались мои всегда успешные одноклассницы, которые в течение всех этих долгих лет в школе казались мне недосягаемыми. Им обучение музыке давалось легко с самого начала, поэтому они привыкли получать отличные оценки каждый академический концерт. Я никогда не смела даже мечтать, что когда-нибудь настанет день, что я буду такая же, как они.
Это был в моей жизни – большой триумф и громадная победа. Казалось, что теперь, оказавшись одной из них – избранных, самых-самых – я найду много соратников и сочувствующих в моем стремлении сделать музыкальное образование еще лучшим. Но это были очень наивные мысли. Какими бы высокими ни были мои успехи в обучении музыки, я навсегда осталась «чужой» в среде моих одноклассников и учителей в музыкальном училище и консерватории. Потому что я всегда помнила, как быть двоечницей, а они либо забыли, либо никогда не знали, что это такое.
Мое горячее стремление знать как можно больше о музыкальной педагогике почему-то не вызывало большого энтузиазма и у моих преподавателей. И в музыкальном училище, и в консерватории такие предметы, как педагогика, психология и методика не являлись самыми популярными ни в среде студентов, ни среди профессуры. Популярными были «уроки специальности» – фортепиано, теории музыки, музыкльной литературы, музыкальной критики. Казалось, музыкальные учебные заведения исключительно специализировались на выпуске будущих концертирующих исполнителей и музыковедов, пишущих сложные научные статьи. В реальности же большинство выпускников попадало в музыкальные и общеобразовательные школы, где вынуждено было учить начинающих самым азам музыки.
Учить детей музыке считалось самым неудачным шагом в карьере музыканта. Это мои бывшие однокашники часто воспринимали как неизбежное зло или кару небесную. Неуважение к музыкальной педагогике было заложено в самой системе музыкального образования, которое сфокусировано на разыскивании талантов и гениев и развитии их потенциала.
При этом мало профессиональных музыкантов чувствуют свою личную ответственность за то, что основное население земли является музыкально безграмотным и неспособным запомнить более одной примитивной попевки.
Однако, учить других – это такое же важное дело, как проигрывание сложных пассажей на любимом инструменте. Это даже важнее, чем исполнительство, потому что без грамотного слушателя музыкальное искусство существовать не может.
Когда темой своей выпускной дипломной работы в консерватории я выбрала «Как научить детей слушать и понимать симфоническую музыку», на моей кафедре разразился… скандал. Меня вызвали в деканат и просили хорошо подумать: методические темы не относились к разряду «престижных» в нашем вузе и, написав такую тему, я не могла рассчитывать на поступление в аспирантуру и на рост моей научной карьеры. Это казалось мне вопиющей несправедливостью, ибо я понимала, что одна такая работа будет значительно полезнее сотен других, целью которых была музыкальная наука… ради музыкальной науки. Я написала свою работу не смотря на протесты моей кафедры и мне удалось защититься довольно успешно, но чувство тревоги за музыкальное образование не покидало меня и не покидает до сих пор.
Очень хотелось бы надеяться, что отношение к музыкальной педагогике в моих альма матер изменилось. Но тогда, еще будучи студенткой, я вынесла из жизни один важный урок: мне придется рассчитывать исключительно на собственные силы и пытаться не только решать вопросы проблем музыкального образования, но и переубеждать моих коллег, которые этих проблем либо не видят, либо видеть не хотят.
Когда я иммигрировала в США, то выучила еще один урок в дополнение к первому: отношение к музыкальной педагогике, как к науке второсортной по сравнению к исполнительству – это проблема мирового музыкального образования, а не только одной страны. В этом я убеждаюсь изо дня в день, потому что на личном опыте наблюдаю громадный НЕ-интерес к проблемам музыкального преподавания со стороны музыкальных организаций, издательств, правительственных структур и даже большинства своих коллег.
Считается негласным правилом, что учить широкие массы людей музыкальному языку не имеет смысла, потому что не всем людям «дано» его освоить. Это освобождает музыкальную педагогику от ответственности в плохих результатах обучения по умолчанию и не мотивирует музыкальную науку искать более эффективные средства обучения доступные всем. Причиной тотальной музыкальной безграмотности людей является неумение музыкальной педагогики научить музыкальному языку всех людей независимо от выраженности их музыкального таланта.
Почему учить музыке так сложно и почему так много детей бросают занятия, а если все-таки заканчивают музыкальную школу, закрывают пианино на ключ и больше не играют? Почему мы не умеем научить музыкальной грамоте всех людей? Почему в общеобразовательной школе детей учат не музыке, а о музыке? Откуда берутся люди «без слуха»? Так ли уж они безнадежны? Ответы на эти и многие другие свои вопросы я искала в разных науках, и связанных и не связанных с музыкой напрямую: в теории и истории музыки, в психологии музыкального восприятия, в нейрофизиологии, в общей и музыкальной методологии, в общей и музыкальной педагогике, даже в лингвистике. Так постепенно по крупицам из опыта складывалось мое педагогическое мировозрение и система обучения музыке как языку для всех.