Синергетика предлагает и своеобразный выход из описанной выше ситуации. Например, для обеспечения системности мышления предлагается обеспечить динамическое равновесие аналитического (рацио), качественного (эмоцио) и субстанционального (интуицио) аспектов, «…причем, различение компонент не переходит в разделение… Неслиянность, нераздельность, единосущность — свойства целостности, дано явленные Святой Троицей» (Баранцев Р., 1998, с.32–34). Тексты также рассматриваются как определенные сочетания Порядка и Хаоса: диапазон — от абсолютного порядка (железнодорожное расписание) до полного хаоса (текст на еще не расшифрованном языке). В зависимости от целей исследования выделяются несколько классификаций текстов (Брудый А., «Психологическая герменевтика», 1998), но общие моменты следующие: детерминированные части текста отражают общие тенденции, возможно противоречивые; «хаотические» части размывают эти общие тенденции, обеспечивают степени свободы для воспринимающего индивида и содержать «новости», ради которых составлен текст; эстетический компонент (ритмика, структура, лексика и т.п.) обеспечивает адаптацию и устойчивость к процессам восприятия, усиливает или ослабляет определенные компоненты, приспосабливает их к читателю. Самым важным становится нахождение оптимальных пропорций, позволяющих удержать основной вектор — главную идею текста.
Многое говорит синергетика и о позиции ученого-автора. Переход к открытым методам исследования связан с сознательным открытием ворот для Хаоса. Возникает страх неопределенности, связанный с необходимостью перемен, с другой стороны не отступает ужас энтропийной смерти в закрытой системе. Путь ученого — это узкая тропа, не допускающая потери чувства меры. Плотно закрываясь или чрезмерно открываясь он может утерять путь к живой истине. Путь к истине предстает аналогично методу, которым Пифагор воспользовался для исчисления длины окружности: метод последовательных приближений. И.Пригожин в знаменитой статье «Наука, разум и страсть» (1993) пишет, что основным побудительным мотивом «западного разума» и его позитивной науки было желание «воссоединиться с основами бытия». Он приводит замечание Эйнштейна, что в стремлении заняться науками и искусством проявляется «стремление уйти от суеты и бессмыслицы обыденного существования с его болезненной и отчаянной пустотой, избежать уз нескончаемо изменяющихся личных желаний. Это стремление побуждает людей, тонко чувствующих, выйти за рамки их личного существования и отправиться на поиски мира созерцания и объективного знания» (цит. по Пригожин, 1993, с.43). Пригожин интерпретирует эту позицию как схожую с мистическим миропониманием: «В Эйнштейне, несомненно, воплотился идеал высшего назначения физики — идеал знания, срывающего с нашего представления о мире все, в чем Эйнштейн усматривал хоть малейший признак субъективности. Некоторые мистические учения претендовали на то, чтобы избавиться от уз реальной жизни, от мук и разочарований изменяющегося и обманчивого мира. В определенном смысле можно сказать, что Эйнштейн возвел эти притязания мистических учений в ранг предназначения физики и тем самым перевел их на язык науки (Пригожин, 1993, с.52). Это рассуждение позволяет перейти к рассмотрению другого объяснительного принципа — субъектоцентризма.
В рамках этого объяснительного принципа филогенез человека связан с перманентным порождением, креацией Духа. Человек изначально входит в перманентный процесс самопорождения Духа. Начало истории связано с активностью Духа, порядком внутренней Свободы, самодетерминированностью субъекта. Человек — предвечный, подобный Богу творец, временно отпавший, но наследующий Царство небесное через определенные усилия (Иисус Христос: «Я — есть путь, истина и жизнь», «благородный восьмеричный путь» в буддизме и т.п.).
В картине мира, выстраиваемой на основе субъектоцентризма, главную «опасность» представляет гипотеза об исходной и абсолютной Богоподобности субъекта, которому, следовательно, некуда спешить и не к чему особенно стремиться. Жизнь в этом случае представляется некоторой «трансцендентной игрой Кришны» (общество сознания Кришны), в которой роль Человека заключается в исполнения песен и танцев из достаточно специфического репертуара, или неким космическим спектаклем, разыгрываемым божеством, архетипическими личностями для «избранного субъекта» (С.Гроф и некоторые трансперсональные теории).
В настоящее время субъектоцентризм, как правило, представлен следующими основными гипотезами:
1. Есть предвечный творец, недоступный пониманию и описаниям — Бог. Единственная проблема Бога — одиночество. Для преодоления одиночества Бог предпринимает усилия создать субъекта равного себе, достойного любви и уважения. Для этого Бог разрабатывает План и творит Землю, которая есть по сути «детская», и Человека.
2. Человек имеет образа божий в себе в виде души (религии, философия) или «самости» (К.Юнг) и набор вещей и обстоятельств, которые можно использовать при конструировании себя в качестве существа, подобного Богу. Бог активно участвует в воспитании человека, даровав ему Священные Книги через пророков, демонстрируя свою мощь и силу в чудесах, направляя человеку в помощь силы добра и мешая ему уклоняться от намеченной программы с помощью «сил зла», или провоцируя внутренний кризис через бессознательную активацию «самости».
3. Исходя из п.п. 1, 2, хочет этого человек, или нет, он обязан следовать божественному предначертания. Это предположение может само по себе вызвать тяжелые переживания и внутренние конфликты. Так, уже Платон, следуя своей логике, в заключительном произведении «Законы» приходит к выводу, что люди — это созданные Богами куклы, каждая из которых «подвешена» на нескольких ниточках. В зависимости от того, за какую из этих ниточек дёргают — может получиться разное. Но кто, когда и как сильно дергает за какую нитку — неизвестно: «Мы знаем, что вышеупомянутые наши состояния, точно какие-то находящиеся внутри нас шнурки или нити, тянут и влекут нас каждое в свою сторону и, так как они противоположны между собою, увлекают нас к противоположным действиям, что и служит разграничению добродетели и порока» (Платон, Законы, I, 664с–645а). Исходная концепция Платона включала мир в определенные рамки между Единым, которое есть не что иное, как тождество всего идеального и материального, и Мировой Души как вечно движущим. Скрепляющим стержнем этой конструкции был Эрос. «Платон считал, что только любовь к прекрасному открывает глаза на это прекрасное и что только понимаемое как любовь знание есть знание подлинное. В своем знании знающий как бы вступает в брак с тем, что он знает, и от этого брака возникает прекраснейшее потомство, которое именуется у людей науками и искусством. Любящий всегда гениален, так как он всегда открывает в предмете своей любви то, что скрыто от всякого нелюбящего. Творец в любой области, в личных отношениях, в науке, в искусстве, в общественно-политической деятельности, всегда есть любящий; только ему открыты все новые идеи, которые он хочет воплотить в жизни и которые чужды нелюбящему (Лосев, 1990, с.60–61). Эта исходная конструкция Платона исключает зло, объясняет некоторые несуразности жизни забывчивостью человека. Поэтому на первом этапе своего творчества Платон в поэтической, диалогической форме пытается напомнить человеку о его сущности. Казалось бы это так просто и прекрасно… На втором этапе Платон занимает более жесткую позицию по отношению к человеку: философы должны заняться правильным устройством государства и осуществлять руководство обществом, придавая ему идеальные формы. Платон сам попытался осуществить эти идеи и потерпел неудачу. В последние годы, в «Законах» он провозглашает, что только жесткий императив закона может принудить эту куклу-марионетку следовать добродетели. И никаких диалогов, никакого Эроса… война всех против всех относится к самой природе общества, для которой характерны обнаженный и озлобленный инстинкт жизни и коренные противоречия как в отношениях одного человека к другому, так и в отношении к самому себе: «то, что большинство людей называют миром, есть только имя, на деле же от природы (выделено автором) существует вечная непримиримая война между всеми государствами… Все находятся в войне со всеми как в общественной, так и в частной жизни, и каждый (находится в войне) с самим собой» (Платон, Законы, I, 626а-с). Этот ход событий и необъяснимость зла приводят Платона к идее того, что есть не только «добрая» Мировая Душа», но и другая, «злая» (X, 897с). Не только Бог управляет миром, «а вместе с Богом случайность и благовремение правят всеми человеческими делами. Впрочем, во избежании резкости надо уступить и сказать, что за ними следует и нечто третье, именно искусство» (IV, 709d). Но это уже иное искусство: «Каждый человек, взрослый или ребенок», свободный или раб, мужчина или женщина — словом все целиком государство должны беспрестанно петь самому себе очаровывающие песни, чтобы поющие испытывали наслаждение и ненасытную какую-то страсть к песнопениям» (II 665с); «…пусть всякий мужчина и всякая женщина проводит свою жизнь, играя в прекраснейшие игры… Надо жить играя. Что же это за игра? Жертвоприношения, песнопения, пляски, цель которых — снискать себе милость богов, а врагов отразить и победить в битвах» (VII, 803). А пока эта модель является идеальной, в обществе царят всеобщая развращенность и тирания: тиранам нужна развращенность для того, чтобы легче было держать страну « в оковах деспотизма». Но и тирания выгодна для всеобщего разврата, так как в условиях тирании важна только политическая покорность тирану. Так, логика столкновения идей с реальностью определила эволюцию идей Платона. Постулируемый конечный идеал и «легкая» его достижимость приводят в «закрытию» системы, следовательно, она, в этом своем закрытом качестве выявляет неразрешимые внутри нее противоречия. Человеку трудно понять, почему боги дергают его «не за те» шнурочки и ниточки, почему вообще следует хоть сколько-нибудь пребывать вне идеального состояния. Зачем Бог допустил змея рассказывать «жене» мифы, зачем поставил ангела с огненным мечом охранять обратный путь в Едемский сад, почему Бог не хочет баловать человека как вечного ребенка…