Собственно, эти вкратце очерченные процессы и составляют существо предыстории человека и всего созидаемого им.
К слову, надприродность культуры давно уже стала «общим местом», родом банальности. По данным П. Гуревича с 1871 по 1919 гг. было дано семь определений культуры, с 1920 по 1950 гг. их насчитывалось уже 157, в отечественной литературе – более 400; в настоящее время число определений измеряется четырехзначными цифрами.[51] Но при всем многообразии мнений большинство исследователей согласно с тем (высказанным еще античными атомистами),[52] согласно которому культура – это некое сверприродное начало, «вторая природа».
Именно это преобразование целевой структуры (может быть, самое фундаментальное следствие развития орудийного характера труда) и открывает возможность производства вещей, не связанных напрямую с физиологий человека. Другими словами,— возможность диверсификации общественного производства, а вместе с ним — неограниченному расширению номенклатуры и количественному умножению прибавочного продукта.
§ 12 Прибавочный продукт как основа социально-классовой дифференциации
Сам термин «разделение труда» впервые в теоретический оборот вводит Адам Смит. Именно этим понятием он и начинает свою книгу. Он же связывает с ним и общественный прогресс: «Величайший прогресс в развитии производительной силы труда и значительная доля искусства, умения и сообразительности, с какими он направляется и прилагается, явились, по-видимому, следствием разделения труда».[53] Правда у него оно «представляет собою последствие <…> склонности к торговле, к обмену одного предмета на другой».[54] Другими словами, следствие здесь оказывается на том месте, которое надлежит занимать причине. Не в последнюю очередь поэтому заслуга в исследовании того, что стоит за рассматриваемым явлением, принадлежит Марксу, который связывает с разделением труда не только совершенствование производства, но и самые глубокие преобразования всего общественного организма.
Теория марксизма различает три крупных этапа всеобщего разделения. Первое — это выделение пастушеских племен; существо второго состоит в отделении ремесла от земледелия, которое положило начало отделению города от деревни и возникновению противоположности между ними; третье — это обособление торговли от производства и выделение купечества.
Но заметим главное. Уже в самом начале этого процесса порождается классовое деление общества: «Первое крупное общественное разделение труда вместе с увеличением производительности труда, а следовательно, и богатства, и с расширением сферы производительной деятельности, при тогдашних исторических условиях, взятых в совокупности, с необходимостью влекло за собой рабство. Из первого крупного общественного разделения труда возникло и первое крупное разделение общества на два класса — господ и рабов, эксплуататоров и эксплуатируемых».[55]
В эпоху рабства же возникает и противоположность между умственным и физическим трудом.
Уже античная мысль ставит оба следствия в жесткую нерасторжимую связь друг с другом. Так, Аристотель в своей «Политике» пишет: «Живое существо состоит прежде всего из души и тела; из них по своей природе одно — начало властвующее, другое — начало подчиненное. Разумеется, когда дело идет о природе предмета, последний должен рассматриваться в его природном, а не в извращенном состоянии. Поэтому надлежит обратиться к рассмотрению такого человека, физическое и психическое начала которого находятся в наилучшем состоянии; на этом примере станет ясным наше утверждение. У людей же испорченных или расположенных к испорченности в силу их нездорового и противного природе состояния зачастую может показаться, что тело властвует над душой».[56]
Наглядным свидетельством тому (на взгляд, кроме всего прочего, еще и фактического родоначальника всех расистских теорий) является наличие неразвитых подобий разумного существа — обиженных самой природой «недочеловеков», которым отказано в возможности самодостаточного существования. Единственным их спасением является только одно — симбиотическое соединение с теми, чьим назначением оказывается управление; предоставленные сами себе эти жалкие особи обречены на полное вырождение. Правда, и тот, кому надлежит взять на себя заботу о спасении первого, не в состоянии существовать без них. «Так, необходимость побуждает прежде всего сочетаться попарно тех, кто не может существовать друг без друга,— женщину и мужчину в целях продолжения потомства»;[57] точно так же необходимость сводит вместе «властвующих и подчиненных», способных к организации и планированию с теми, кому доступно лишь выполнение чужих предначертаний. Эллин и раб — это совершенно разные существа, но при всем этом они не могут существовать друг без друга, ибо «в целях взаимного самосохранения необходимо объединяться попарно существу, в силу своей природы властвующему, и существу, в силу своей природы подвластному. Первое благодаря своим умственным свойствам способно к предвидению, и потому оно уже по природе своей существо властвующее и господствующее; второе, так как оно способно лишь своими физическими силами исполнять полученные указания, является существом подвластным и рабствующим. Поэтому и господину и рабу полезно одно и то же».[58] «Неизбежно приходится согласиться, что одни люди повсюду рабы, другие нигде такими не бывают».[59] Словом, с самого часа своего рождения одни предназначаются для подчинения, другие — для господства.[60]
Вычленяя из всего сказанного Аристотелем рациональное зерно и переводя все это в контекст глобального процесса разделения труда мы обнаруживаем, что уже в самом начале этого транс-исторического потока происходит разделение чисто исполнительской и организационной управленческой деятельности, каждая из них получает относительную самостоятельность.
Разумеется, эти выводы афинского мыслителя не вправе приниматься гуманитарной мыслью в качестве руководящего принципа. Но вместе с тем, что бы ни говорилось их противниками, нужно признать: способность к управлению (во всяком случае в достаточной для эффективного руководства кем-то, кроме самого себя) может быть развита далеко не в каждом человеке. Впрочем, не в каждом может быть развита и переходящая границы любительства способность к музыке, шахматам, философии и т.п.
Начала же каждой способности, в конечном счете, кроются в избыточной части необходимого продукта, качественном преобразовании целевой структуры человеческой деятельности и отчуждении ее предмета.
Выводы
Сказанное позволяет сформулировать следующие выводы.
1. Прибавочный продукт обнаруживает себя в двух основных исторических формах:
Первая из них возникает на самых ранних этапах формирования общественного производства и проявляется как избыточный объем строго необходимого продукта, обеспечивающеего удовлетворение базовых потребностей живого тела; при этом избыточная и необходимая части по своим потребительским качествам ничем не отличаются друг от друга. Вторая, исторически более развитая и совершенная, воплощает в себе качественно новые характеристики интегральной общественной практики, которые дают начало диверсификации производства и формированию новых общественных потребностей.
2. В своей исходной форме количественного избытка прибавочный продукт не может производиться там, где потребность в необходимом удовлетворена в полной мере. Его появление возможно только при том условии, что рядом с ним, в соседской общине, складывается хронический дефицит необходимых для обеспечения жизнедеятельности средств.
Центры производства прибавочного продукта образуют собой «точки кристаллизации» всей будущей цивилизации. Только сочетание возможности одних групп производить сверх необходимого уровня с существующей рядом неспособностью других обеспечить собственное выживание образует обязательное условие окончательного выделения человека из царства животных.
При этом суммарное производство хозяйствующих общин, одна из которых в состоянии обеспечить более высокую производительность, другая стоит на грани вымирания, не превосходит объемы, в сумме необходимые для поддержания жизнеспособности обеих.
3. Появление прибавочного продукта порождает прямую экономическую зависимость одних производителей от других. Экономическая зависимость, в свою очередь, порождает экономическое принуждение. Экономическая зависимость в сочетании с экономическим принуждением дают начало процессам первичного социального синтеза, в результате которого разобщенные автаркичностью своего хозяйства группы сливаются в общество.
4. Внеэкономическое принуждение и весь политический его инструментарий возникают только на основе экономического; и со временем уже не прибавочный продукт становится средством принуждения к чему бы то ни было, но именно этот инструментарий — орудием принуждения к производству прибавочного продукта.
5. Формирование сложных технологических цепей, в которых задействовано множество различных по своему назначению орудий, влечет за собой качественное преобразование целевой структуры деятельности, в результате чего целью зарождающегося производства становится не человек, но внешние по отношению к нему и чуждые его природе начала.