Но и этого мало. Ведь внимательный взгляд легко обнаружит, что даже абсолютно полный учет труда всех теоретиков, экспериментаторов, инженеров (включая даже представителей каких-то смежных теоретических дисциплин) не позволит нам и шагу сделать на поприще собственно инженерного творчества, если мы ограничим анализ инструментария творческой деятельности лишь научно-технической отраслью человеческой культуры.
Действительное основание творческого труда инженера скрывается вовсе не в основоположениях общетеоретических дисциплин. Подлинным началом любого творчества является куда более фундаментальное образование, чем даже вся совокупность наук. Эдисон, Белл, Маркони, тот же Тесла стоят на плечах не только гигантов, обеспечивших прорыв человеческой мысли в изучении электричества. Пирамида блестящих открытий в конечном счете опирается на шекспиров и бахов, рафаэлей и кантов: художники и музыканты, поэты и философы — вот что формирует самый воздух той творческой атмосферы, вне которой невозможна никакая прикладная инженерная деятельность.
Таким образом, полный учет всех затрат творческой энергии, расходуемой в процессе решения любой прикладной инженерной задачи, обязательно потребует от нас учесть творческий вклад также и этих людей. И, подобно тому, как в построениях Маркса любое средство производства представляет собой накопленный живой труд, любая «дельта качества» нового изобретения так же обнаруживает в себе накопленный труд художников и поэтов, философов и математиков — и, разумеется, самих инженеров.
Конечно, мы не располагаем даже приблизительной методикой учета всех затрат, когда дело касается не репродуктивной исполнительской деятельности, но сугубо творческого труда. Однако есть методы косвенные, вполне разрешимые в аксиоматике Маркса.
Вспомним о законе стоимости. Обладая статистическим характером, этот закон может, конечно, нарушаться, но только в рамках каких-то отдельных производств или отдельных (профессиональных, квалификационных или каких-либо других) категорий персонала, занятого преимущественно исполнительским или, напротив, по преимуществу творческим трудом. В целом же на макроэкономическом уровне он действует неукоснительно. Задача заключается в том, чтобы в масштабе всего общественного производства в целом подсчитать заработную плату наемных работников, занятых чисто репродуктивной деятельностью, часть общественного продукта, сгорающего в процессе личного потребления господствующих слоев общества, наконец, суммы гонораров, выплаченных деятелям культуры и искусства, науки и техники. Проще говоря, здесь предлагается пойти тем самым путем, приверженность которому так ядовито высмеивал в своем антагонисте Тесла. Однако теоретически этот метод способен принести успех, и если в самом деле будет подсчитано все, мы обнаружим, что общий баланс труда, измеренный таким образом, сойдется до последней копейки, пфеннига, цента и т.п. (Здесь, правда, мы тоже значительно упрощаем задачу и абстрагируемся как от субъективистских перекосов, в результате которых выплачиваемые гонорары далеко не всегда отвечают действительному вкладу в национальную культуру, так и от различного рода социальных затрат на образование, страхование, медицину и так далее, но речь ведь идет не столько о практическом расчете, сколько о принципиальной его возможности.)
Словом, только полный учет как исполнительского репродуктивного труда, так и всех затрат творческой энергии, расходуемых в процессе производства общественно-необходимого продукта, может сделать политическую экономию действительно точной наукой, которая по своей строгости могла бы соперничать если не с математикой, то по меньшей мере с физикой. Правда, современные средства экономического анализа не позволяют обеспечить такую точность, однако полное исключение творчества из сущностного содержания основных политико-экономических категорий тем более снижает их эвристическую ценность.
Между тем, если обиходные макроэкономические расчеты, выполняемые при планировании каких-то масштабных национальных программ, и позволяют вспомнить о творчестве инженеров, то для фундаментальной науки в них зачастую почти не остается места. И уж тем более никакого места не остается для музыки, живописи, поэзии, философии... да, впрочем, и той же политэкономии. И все это при том, что именно эти стихии создают самый воздух творчества. Более того, не фигурирующие явно в прикладных инженерных дисциплинах, они тем не менее являются самым фундаментальным гарантом их точности. Исключение же общечеловеческой культуры из инженерных расчетов было бы куда более губительным, чем полное устранение из логики инженерных выводов всего того, что связано, например, с законом всемирного тяготения. Поэтому без учета (хотя бы самых начал) общечеловеческой культуры никакой расчет в принципе не может быть полным — а значит, и политическая экономия не может быть точной наукой.
§ 40 Базис и надстройка
В принципе, анализ полной структуры производства позволяет найти место для прикладной инженерной деятельности; более того, для всего, что относится к начальным фазам единого жизненного цикла любой потребительной стоимости. Об этом говорит известная мысль Маркса о том, что наука превращается в непосредственную производительную силу: «Природа не строит ни машин, ни локомотивов, ни железных дорог, ни электрического телеграфа, ни сельфакторов, и т. д. Все это — продукты человеческого труда, природный материал, превращенный в органы человеческой воли, властвующей над природой, или человеческой деятельности в природе. Все это — созданные человеческой рукой органы человеческого мозга, овеществленная сила знания. Развитие основного капитала является показателем того, до какой степени всеобщее общественное знание [Wissen, Kпowledge] превратилось в непосредственную производительную силу, и отсюда — показателем того, до какой степени условия самого общественного жизненного процесса подчинены контролю всеобщего интеллекта и преобразованы в соответствии с ним; до какой степени общественные производительные силы созданы не только в форме знания, но и как непосредственные органы общественной практики, реального жизненного процесса».[176]
Что же касается таких — пусть и неявных, но от того не менее полноправных — соавторов всякого непосредственного изобретателя, как Ньютон, Вергилий, Моцарт, Зенон, да и сам Маркс, то включение в нее их творчества прямо противопоказано, если не сказать более жестко: исключено, ибо деятельность такого рода однозначно относится к непроизводственной сфере. Традиционно, на протяжении полутора столетий, марксизм рассматривал сферу культуры как чисто надстроечное образование, которое возвышается над материальным базисом и существует только благодаря последнему. Сам Маркс в предисловии к первой редакции «Капитала» так охарактеризовал взаимосвязь базиса и надстройки: В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения – производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил. Совокупность этих производственных отношений составляет экономическую структуру общества, реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют определенные формы общественного сознания».[177] Позднее, развивая положение о том, что «Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. Не сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание»,[178] к числу надстроечных отношений и видов деятельности, кроме политических и юридических институтов, было отнесено все, что не поглощается производственной сферой.
Но если все надстроечное лежит вне экономики, то получается, что наибольшие затраты творческого труда практически полностью исключались (и продолжают исключаться) из общего баланса тех суммарных трудозатрат, которые лежат в основе любого конечного результата. Определение же культуры как одного из главных средств производства всякого прибавочного продукта (во всяком случае той «дельты качества», которая составляет самое его существо, квинтэссенцию) автоматически означает собой отнесение ее уже не к надстройке, но к базису. В известном смысле культура оказывается в большей степени базисом, чем даже все основанное на чисто репродуктивном труде материальное производство в целом; в какой-то степени было бы правильным утверждать, что само производство является надстройкой над базисом человеческой культуры. Впрочем, включение последней в структуру производства прибавочного продукта («дельты качества») вообще лишает смысла разговор о базисе и надстройке как противопоставляемых друг другу категорий.
Разумеется, это не означает собой опровержение господствующего постулата о том, что именно и только бытие определяет сознание человека. Правота этого тезиса вообще вряд ли может быть опровергнута. Речь идет лишь о том, что рядом с ним встает как совершенно равноправное начало прямо противоположный ему вывод. Поэтому истина оказывается и в самом деле диалектической: бытие действительно определяет сознание, но само бытие определяется именно сознанием. И как знать, может быть именно поэтому в русском языке чеканная формула: «бытие определяет сознание» имеет два прямо противоположных толкования.
§ 41 Личное потребление капиталиста
Но если в характеристике подлинного субъекта творчества встает необходимость обращения к силам, традиционно игнорируемым политической экономией, нужно всмотреться и в ту структурную часть капитала, которая, в свою очередь (традиционно же), исключается из анализа.