Советские ноты были составлены в грубой ультимативной форме: "чтобы немедленно было сформировано просоветское правительство...", "чтобы немедленно был обеспечен..." Одновременно это свидетельствовало и о том, что, стремясь улучшить свое стратегическое положение на западных границах, где в первую очередь могли развернуться боевые действия в случае германской агрессии, советское руководство отдавало себе отчет, что этот его акт будет встречен в Берлине крайне отрицательно.
В условиях усилившейся угрозы войны вступление советских войск в Прибалтийские республики летом 1940 г. было продиктовано в первую очередь стратегическими интересами. Известно, что прибалтийский регион с его равнинной местностью с давних пор являлся воротами, через которые западные завоеватели вторгались в пределы России. В этом регионе создавалась мощная группировка Красной Армии. Незамерзающие порты круглый год обеспечивали действия Балтийского флота. В случае войны он получал возможность проводить крейсерские операции, организовывать рейды подводных лодок, осуществлять минирование акватории у берегов Восточной Пруссии и Померании, блокировать доставку в Германию железной руды из Швеции. С аэродромов, расположенных в Прибалтике, советские самолеты могли достигать территории Германии. Именно отсюда в августе 1941 г. были нанесены первые воздушные удары по Берлину.
Мотивы действий СССР были понятны многим зарубежным политикам. Так, германский посланник в Риге фон Котце писал: "Вступающие войска столь многочисленны, что... невозможно представить, что только для подчинения Латвии необходима была такая обширная оккупация. Я думаю, что в русских мероприятиях сыграла свою роль мысль о Германии и имеющихся у нее возможностях, и что планы русских имеют оборонительный характер". Его коллега в Каунасе Э. Цехлин докладывал в Берлин: "Совершенно очевидно, что столь внушительная демонстрация силы не может проводиться только с целью оккупации Литвы. С учетом всей политической обстановки становится ясно, что Советский Союз направил сюда такое огромное количество войск из недоверия к Германии с чисто оборонительными целями". Аналогичного мнения придерживался и глава британского МИД Э. Галифакс. В те дни он заметил, что "концентрация советских войск в Прибалтийских государствах является мероприятием оборонного характера".
Действительно, к середине июля, по данным советской разведки, в Восточной Пруссии и Польше было сосредоточено 48 дивизий вермахта, а в восточных районах Германии была объявлена дополнительная мобилизация. Проводились и другие мероприятия, которые свидетельствовали об активизации немецких войск на восточных границах Германии.
Ввод дополнительных соединений РККА и замена правительств в странах Прибалтики большинством зарубежных государств были встречены как вполне объяснимые меры, продиктованные интересами безопасности СССР, о чем свидетельствует признание многими странами новых правительств. Включение же Прибалтийских республик в состав СССР на Западе было расценено как аннексия, как проявление "имперских амбиций коммунистического тоталитарного государства", как стремление "множить число советских республик". Реакция была незамедлительной: ухудшились отношения Советского Союза с Англией и США, т.е. с теми странами, которые являлись потенциальными союзниками СССР, причем как раз в тот момент, когда все явственнее обозначались противоречия Москвы с Берлином и сама обстановка требовала всемерного укрепления отношений с западными державами.
9. Присоединение Бессарабии к СССР
В 1940 г. на повестку дня встал вопрос об укреплении юго-западных границ СССР. Советское правительство потребовало от Румынии незамедлительно решить бессарабский вопрос. В беседе с германским послом Шуленбургом, состоявшейся 23 июня, Молотов сообщил, что если Румыния "не пойдет на мирное разрешение бессарабского вопроса, то Советский Союз разрешит его вооруженной силой. Советский Союз долго и терпеливо ждал решения этого вопроса, но теперь дальше ждать нельзя". Далее он подчеркнул, что правительство СССР считает этот вопрос чрезвычайно срочным. Основой для такого разговора служил секретный протокол от 23 августа 1939 г., по которому Бессарабия входила в "сферу интересов" СССР. Срочность вопроса диктовалась тем, что с весны 1940 г. Румыния, ранее тяготевшая к Англии и Франции, все теснее связывала себя с третьим рейхом. Румынское правительство обратилось в Берлин за помощью в строительстве укреплений на советско-румынской границе, проходившей по Днепру. Оно демонстративно провело мобилизацию более 1 млн резервистов, увеличило военные расходы, усилило группировку своих войск в Бессарабии. Поспешность, с которой происходило подчинение Румынии третьему рейху, давала веские основания полагать, что немцы постараются превратить румынскую территорию, а вместе с ней Бессарабию и Северную Буковину в плацдарм для нападения на СССР. Все это с беспокойством воспринималось в Москве.
26 июня советское правительство передало румынскому представителю ноту, в которой предлагалось "приступить совместно с Румынией к немедленному решению вопроса о возвращении Бессарабии Советскому Союзу".
Поскольку правительство Румынии заняло уклончивую позицию, 27 июня последовала очередная нота с требованием вывести румынские войска с "территории Бессарабии и Северной Буковины в течение четырех дней, начиная с 14 часов по московскому времени 28 июня". Вопрос о Северной Буковине вызвал настороженность в Берлине. Эта территория никогда не входила в состав России и не была оговорена в протоколе от 23 августа 1939 г. Попытка румынского правительства обратиться за заступничеством в Берлин успеха не имела. Германия не могла возражать из-за слишком расплывчатой формулировки в том пункте секретного протокола, что касался Юго-Восточной Европы. Там говорилось, что "с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. С германской стороны заявляется о ее полной политической незаинтересованности в этих территориях". Таким образом, "сфера интересов" СССР не ограничивалась строго одной Бессарабией, поскольку речь шла о незаинтересованности Германии "в этих территориях". Когда теперь, в 1940 г., встал вопрос о вхождении Бессарабии и Северной Буковины в состав СССР, Риббентроп объяснил Гитлеру: "Ввиду тогдашней неопределенности германо-русских отношений... я... выбрал для протокола формулировку общего характера...". Риббентроп посоветовал Румынии уступить, в устном разговоре добавив одно слово - "пока".
28 июня Красная Армия вступила в Бессарабию и Северную Буковину. Румынские политические партии и организации на этих территориях немедленно были распущены, повсеместно создавались органы советской власти. 2 августа была образована Молдавская ССР, куда вошли большая часть Бессарабии и Молдавская автономная республика, еще с 1924 г. существовавшая по левому берегу Днестра. Северная Буковина и южные районы Бессарабии вошли в состав Украины.
Как и в случае с Прибалтикой, на примере Бессарабии и Северной Буковины наглядно видно, что именно интересы стратегии были приоритетными в определении советской политики в отношении новых западных земель. Так, с территории Бессарабии советская авиация могла держать под угрозой нефтяные промыслы Румынии, бывшей в то время главным поставщиком нефти для Германии. А никогда ранее не принадлежавшая России Северная Буковина нужна была потому, что через ее территорию проходила рокадная железная дорога стратегического значения, от Одессы, через Кишинев, Черновицы (Черновцы) на Львов. Европейская колея, которую она имела, позволяла использовать подвижной состав для передвижения по железным дорогам Европы. О важности этой магистрали для СССР Молотов говорил Шуленбургу 26 июня 1940 г. Кстати, вопрос об ее использовании возник не в первый раз. Он вставал еще в 1938 г. в ходе чехословацкого кризиса, когда речь шла о возможностях переброски советских войск в Чехословакию. Очевидно, Сталин хорошо знал цену дороги Черновцы - Львов. Это и не удивительно: в 1920 г. он был членом Военного совета Юго-Западного фронта, который проводил тогда Львовскую операцию.
10. Улучшение советско-турецкий отношений
Непосредственно перед нападением войск Рейха Советскому Союзу удалось, используя противоречия между Германией, Турцией и Японией, добиться нейтралитета двух последних стран в надвигающейся войне.
В марте 1941 г. германо-турецкие противоречия едва не привели к вооруженному конфликту между этими двумя государствами. Германский посол в Мадриде Хассель записал в своем дневнике 2 марта 1941 г., что Риббентроп настаивал на прямом нападении на Турцию. Зная о намерении Германии, Советское правительство сделало заявление, в котором говорилось, что если Турция подвергнется нападению, она может рассчитывать на полное понимание и нейтралитет СССР. В ответ на это турецкое правительство заявило, что "в случае, если бы СССР оказался в подобной ситуации, он мог бы рассчитывать на полное понимание и нейтралитет Турции". Этот обмен заявлениями имел серьезное политическое значение: им фактически подтверждался договор о нейтралитете, что, как известно, Советское правительство предлагало сделать еще в сентябре 1939 г., и подчеркивалась его ценность в создавшейся международной обстановке. Эти заявления заставили Германию отказаться от задуманных шагов в отношении Турции. Хотя турецкое правительство систематически нарушало нейтралитет, все же этот обмен заявлениями и значительное потепление отношений между двумя странами имело большое значение, как для СССР, так и для Турции.