По-видимому, он понимал сущность скорее в духе стоиков, поскольку ни сущность как причина бытия, в смысле первой сущности Аристотеля, ни сущность, понимаемая как идея Платона — не могут обладать атрибутами составного гилеморфического композитума, сходными с количеством, которые могли бы дать основания для представления, будто исхождение из сущности может привести к её умалению.
Поснов сообщает о новаторстве Оригена в области тринитарной терминологии: «Бог-Отец, при всей Своей отвлеченности, есть самосознательная личность, ипостась. Сын есть тоже одушевленная премудрость Божия, сознающая себя и отличающаяся от Отца, как самостоятельная ипостась, и Дух Св. — ипостась. Все вместе они составляют поклоняемую, начальственную Троицу. Божество свойственно только этим трем ипостасям. Лишь Троица — Отец, Сын и Св. Дух являются источником всякой святости (На Ин. II, 6 — Migne gr. ser. t. XIV, c. 128). Три ипостаси и одна Троица — это формула в первый раз произнесена Оригеном и стала неотъемлемым достоянием церковного богословия. Все три ипостаси принадлежат к сфере божества, но эта принадлежность не делает их ни единосущными, ни равными между собою».[15]
Поскольку, согласно Оригену, Логос получает своё Божество и сущность от Отца, не имея своего самостоятельного существования, то можно сказать, что Он совладеет существом Бога, и потому есть Ò:@ÛF4@H Jè A"JD\. Поснов указывает также, что проф. Спасский. (История догм. движ. ст. 105) считает вопрос об усвоении Оригену термина: “Ò:@bF4@H” — спорным).[16]
Защита христианского вероучения в начале 4-го века потребовала от Церкви принятия чётких формулировок, которые давали бы ясный критерий ортодоксальности. Термин Ò:@bF4@H был введен именно для того, чтобы исключить любую возможность образного толкования[17]. К. Шёнборн пишет: «Только если Сын по любви Отца действительно принял полноту Божественной сущности, т.е. если Он — Бог реально и без остатка, — вот тогда Он обладает полной властью Откровения и искупления, тогда Бог Сам открылся в нём, без остатка и окончательно»[18].
Пресвитер Арий исходил из того представления о Боге, которое формулируется во Второзаконии 6,4: «Слушай Израиль, Господь, Бог наш, един есть». Арий говорил о «едином Боге, единственно истинном, единственно бессмертном»; отсюда вытекали его представления о том, что никто не может быть подобен Богу. Логос Арий понимал в духе «умеренного платонизма», как посредующее существо между трансцендентным Богом-Монадой и миром. [19]
М. Э. Поснов в своей работе «История Христианской Церкви» сообщает решающем влиянии латинского богословия на определение Символа Веры Никейского Собора. Как он пишет, сам император Константин «поставил непременным условием внесение в Прочитанный символ терминов Ò:@bF4@H и ¦6 JH @bF\"H J@Ø A"JD`H. Теперь, кажется, уже нет догматистов и историков, которые отрицали бы западное происхождение указанных терминов: ¦6 JH @bF\"H J@Ø A"JD`H = e substantia Patris, a Ò:@bF4@H = una substantia (“unius substantiae” смотри у Тертуллиана и Новациана). В посланиях епископа Александра и в до-никейских сочинениях св. Афанасия приведенных выражений нет. Что именно Осий Кордовский, стоявший за спиною императора, имел в данном деле решающее значение, — это видно из слов св. Афанасия, что “Осий изложил в Никее веру”».[20]
Текст Никейского ороса: «Веруем во Единого Бога Отца, Вседержителя, Творца всего видимого и невидимого; И во Единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца, т.е. из сущности Отца, Бога от Бога, Свет от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, несотворенного, Отцу единосущного, чрез Которого все произошло как на небе, так и на земле. Ради нас людей и ради нашего спасения низшедшего, воплотившегося и вочеловечившегося, страдавшего и воскресшего в третий день, восшедшего на небеса и грядущего судить живых и мертвых; И в Духа Святого.
Говорящих же, что было время, когда не было (Сына), что Он не существовал до рождения и произошел из несущего, или утверждающих, что Сын Божий имеет бытие из иного существа или сущности (¼ ¦> ©JgD"H ßB`FJ"FgTH ¼ @bF\"H) или что Он создан, или изменяем или преложим (τρgπτÎν) — таковых предает анафеме кафолическая и апостольская Церковь.»
Понятие «единосущий» было столь важным, что в латинской версии Символа посчитали необходимым добавить придаточное предложение: «что по-гречески называется Ò:@bF4@H»[21]. Проект символа, предлагавшийся Евсевием Кесарийским, не содержал положений ни о происхождении Сына Божия из сущности Отца, ни о единосущии Сына Отцу, хотя и называл Христа Словом Божиим, Богом от Бога, Светом от Света, Жизнью от Жизни. Таким образом, при создании Никейского Символа именно понятия, привнесённые из греческой философии, оказались, в отличие от общеупотребительных терминов, более соответствующими содержанию христианской керигмы. При этом арианскую ересь, утверждавшую, что «прежде не было Сына (ибо Он получил бытие благодаря воле Отца); Он есть единственный возникший Бог, и каждый из обоих чужд другому…» удалось отделить от ортодоксии.
Кристоф Шёнборн так рассказывает о периоде после Собора в Никее: «термин единосущный (Ò:@bF4@H) был предложен на Никейском соборе в намерении исповедать и то и другое — и единство и различия. Великие споры начались фактически только после собора. Две трети IV в. прошли в бесконечных спорах, интригах и разделениях, пока не было достигнута ясность и не успокоились умы… Одним из очагов кризиса была неточность понятий, которые употреблялись в дискуссиях. Оба ключевых понятия @bF\" и ßB`FJ"F4H особенно часто приводили к бесконечным недоразумениям. Во времена Никейского собора, однако, термины были весьма неопределенными, что видно из анафематизма, присоединенного к соборному Символу веры, — в нем осуждаются те, которые говорят, что у Бога-Сына иная ипостась или иная @bF\", чем у Бога-Отца (DS 126). Что же, оба эти слова значили для соборных отцов в Никее одно и то же? Еще больше запутывала дело терминология латинян, которые с эпохи Тертуллиана проводили различие между persona и substantia, приписывая им, в качестве соответствий, греческие эквивалентные понятия BD`FTB@< и ßB`FJ"F4H.»[22]
Св. Афанасий Великий, возражая против арианской попытки «вывести Христа из стана Божия» (как это сформулировал Шёнборн), выдвинул своё знаменитое сотериологическое положении о том, что «Бог стал человеком, чтобы человек мог стать Богом». Георгий Флоровский суммирует возражения Афанасия таким образом: «Арианское лжеучение ниспровергает все дело Христово. Тварь не могла бы открыть истинного Богопознания, не могла бы победить смерти, не могла, бы соединить нас с Богом. “Если бы Слово, будучи тварью, соделалось бы человеком, то человек не обожился бы, не сочетавшись с Богом”. Только в единосущном Сыне обретает человек общение с Богом. И только единосущный Дух соединяет нас со Отцом.»[23]
Согласно Афанасию, всякое рождение — из сущности (¦6 JH @bF\"H), и рождаемое всегда единосущно рождающему. В этом основная и отличительная черта рождения, его своеобразие в отличие от других способов происхождения, и прежде всего, от творения. Если рождение, то из сущности, ¦6 JH @bF\"H, и потому единосущное — Ò:@bF4@<.
Флоровский пишет: «У св. Афанасия нет особых терминов для обозначения Трех в единице Божества. Слово BD`FTB@< в учении о Троице он никогда не употребляет. Слово ßB`FJ"F4H для него совпадает по смыслу с @bF\", как и для Отцов Никейского собора.»[24]
Св. Кирилл Иерусалимский (315–387), говоря о Троице, вероятно, под влиянием Плотина, «называл и Отца, и Сына, и Духа ипостасями, признавая таким образом в Боге три ипостаси. Однако, ясного различения понятий “ипостась” и “сущность” у него нет. Оба речения он употребляет для выражения пребывающей действительности в противоположность быванию, преходящему и рассеивающемуся.»[25]
Далее рассмотрим тот вклад, который внесли в троическое богословие Свв. Василий Великий и Григорий Нисский. То 38-е письмо «О различии сущности и ипостаси», которое долго приписывалось Василию великому, сейчас считается принадлежащим перу его брата, Григория Нисского. Автор письма взял у омиусиан, утверждавших подобосущие Сына Отцу, не только сам термин ßB`FJ"F4H, но и различие ипостасей по “отличительным свойствам, 6"JzÆ*4`J0J". При этом слово Ç*4@H из соединяющего термина, каким оно было у св. Афанасия (“собственный Сын,” “собственный Отцу”), превращается в обособляющий, приравнивается к слову: особенный (ср. Æ*\T:").[26] Понятие о трёх Ипостасях отсылает к работам Плотина и Порфирия (см. выше).
Флоровский, который считает автором письма Василия Великого, так характеризует его троическое богословие: «… то, что он называет “ипостасью”, есть в существе дела “сущность” или “первая сущность”, πρäτη @ÛF\" Аристотеля. Тем самым термин “сущность” (@ÛF\") освобождается для однозначного определения того, что Аристотель называл “второю сущностью”, для качественной характеристики сущего, “что есть” в отличие от конкретного образа существования, “как есть”... Таким образом, понятие “сущности” сближается с понятием “природы,” NbF4H…»[27]