Смекни!
smekni.com

Миф о репрессиях в советской науке (стр. 38 из 92)

Сталин весьма позитивно отнесся к докладной записке Лысенко. Уже 31 октября Сталин пишет ответ: "Уважаемый Трофим Денисович! Вашу записку от 27.Х.1947 г. получил. Большое Вам спасибо за записку он писал ему: "Очень хорошо, что Вы обратили, наконец, вни­мание на проблему ветвистой пшеницы. Несо­мненно, что если мы ставим себе задачу серьезно­го подъема урожайности пшеницы, то ветвистая пшеница представляет большой интерес, ибо она содержит в себе наибольшие возможности в этом направлении... Что касается теоретических установок в биологии, то я считаю, что мичуринская установка является единственно научной установкой. Вейсманисты и их последователи, отрицающие наследственность приобретенных свойств, не заслуживают того, чтобы долго распространяться о них. Будущее принадлежит Мичурину. С уважением. И. Сталин. 31.Х.47 г." [[270]].

По словам Лысенко, Сталин принял его и долго говорил. В разговоре Лысенко будто бы сообщил о скором появлении ветвистой пшеницы, которая будто бы совершит революцию в сельском хозяйстве [[271]].

Для проверки идей Лысенко 25 ноября 1947 г. Сталин разослал членам и кандидатам в члены Политбюро, секретарям ЦК, министру сельского хозяйства И.А. Бене­диктову, министру совхозов Н.А. Скворцову, а также директору Ботанического сада АН СССР академику Н.В. Цицину письмо следующего содержания: "Ввиду принципиальной важности и актуальности затронутых в нем вопросов рассылается членам и кандидатам в члены Политбюро настоящая запис­ка академика Лысенко от 27.Х.47 г. для ознаком­ления. В свое время поставленные в нем вопросы будут обсуждаться в Политбюро" [[272]].

Сталин высоко ценил Цицина, считал его сто­ронником Лысенко и во второй половине 30-х го­дов поддерживал и того, и другого. В частности, они одновременно вначале 1939 г. стали действи­тельными членами Академии наук СССР [[273]].

5 февраля 1948 г. Цицин ответил на письмо Сталина, где рассматривал во­просы, поставленные в докладной записке Т.Д. Лысенко. Он отметил, что размышления Лысенко о ветвистых формах пшеницы, о стерневых посевах зерновых и спосо­бах повышения урожайности каучуконосов привлекут внимание растениеводов. Однако Цицин подверг критике все теории и действия Лысенко, его притязания на абсолютную истину, требование ликвидировать инакомыслие в био­логии и сельскохозяйственных науках [[274]]. Одновременно Цицин предложил провести обсуждение теоретических вопросов на сессии ВАСХНИЛ. Сталин отрицательно отнесся и к докладной записке академика Цицина и к выступлению Юрия Жданова, заявив: "Нельзя забывать, что Лысенко - это сегодня Мичурин в агротехнике... Лысенко имеет недостатки и ошибки как ученый и человек, его надо контролировать, но ставить своей задачей уничтожить Лысенко как ученого -это значит лить воду на мельницу жебраков" [[275]]. Одновременно Сталин позже воспользовался предложением Цицина провести сессию.

На августовской сессии ВАСХНИЛ, равно как и на расширенном заседании Президиума АН СССР 24-26 августа 1948 г., посвященном этому вопросу, Н.В. Цицин не присутствовал. В это время он находился в больнице с инфарк­том – когда Цицин получил сообщение о назначенной на август 1948 года сессии ВАСХНИЛ для обсуждения доклада Лысенко "О положении в биологической науке", которое не оставляло сомнений в ее исходе, у Цицина случился инфаркт. Потом Цицин направил письмо президен­ту АН СССР С.И. Вавилову, в котором признавал допущенные ошибки и выражал полное согласие с решениями сессии ВАСХНИЛ [[276]].

Удары следуют за ударами. В том же 1948 году несколько советских биологов, включая В.П. Эфроимсона и А.А.Любищева обратились в ЦК (!!!) с письмом, где указывали на опасность для биологии взглядов Лысенко. Если учесть, что брат Лысенко в годы войны сдался гитлеровцам, а затем стал невозвращенцем и остался у союзников, то положение Лысенко резко осложнилось.

15 июля 1948 года Политбюро приняло постановление: "В связи с неправильным, не отражаюшим позиции ЦК ВКП(б) докладом Ю.А.Жданова по вопросам биологической науки, принять предложение министерства сельского хозяйства СССР, министерства совхозов СССР и академиии сельскохозяйственных наук имени Ленина об обсуждении на июльской сессии академии сельскохозяйственных наук доклада акад. Т.Д.Лысенко на тему "О положении в советской биологической науке", имея в виду опубликование этого доклада в печати" [[277]].

Из постановления следует, что сессия была назначена как результат именно атаки на Лысенко с целью его защитить от административных методов давления, для борьбы с развивающимся монополизмом морганизма.

Итак, скудость практических достижений морганистов диктовала им необходимость опережающей атаки на Лысенко. В атаку морганисты пошли первыми и причиной их поведения была слабость их практических достижений, желание тихо клепать свои диссеры, получать степени и звания, заседать на советах, другими словами делать чисто фундаментальную науку. Они всячески препятствовали работе практиков. Вводили новые инструкции о методах статистического анализа, чтобы затруднить проведение исследований менее грамотным мичуринцам... Дошло до административного ресурса, когда морганисты стали обращаться в ЦК. В дело пошли амнистративные снаряды. Но в то время административным ресурсом в виде жалоб в ЦК КПСС пользовались все, как морганисты, так и мичуринцы (подрбнее см. раздел 9.9). Морганисты хотели бы получить полную автономию от государства и исследовать то, что им хочется, не заботясь о практических запросах страны. Затем бы в дело пошли административные гонения. Но Сталин поступил достаточно логично. Он опросил ответственных товарищей и ученых, учел их мнения и принял предложение акад. Цицина провести сессию ВАСХНИЛ.

4.4. ГОНЕНИЯ ИЛИ "ГОНЕНИЯ"?

Сессия ВАСХНИЛ "оказалась для Лысенко триумфальной: "его, цитирую [[278]], противники были разбиты наголову. Лишь двое академиков – Немчинов и Раппопорт - оказались верны своим убеждениям до конца, а остальные, высказывавшиеся по ходу сессии хоть и с оговорками, но все же против «мичуринцев», вроде Алиханяна, Жуковского и Полякова, тут же публично раскаялись и сказали, что «они больше так не будут». В эти же дни «Правда», которая уделяла ежедневно две-три полосы материалам сессии, опубликовала покаянное письмо Юрия Жданова, который также признался, что «недооценил, не сообразил, не проанализировал, не подошел к вопросу исторически» и т.д., завершив классической фразой «Считаю своим долгом заверить Вас, товарищ Сталин, и в Вашем лице ЦК ВКП(б), что я был и остаюсь страстным мичуринцем. Ошибки мои проистекают из того, что я недостаточно разобрался в истории вопроса, неправильно построил фронт борьбы за мичуринское учение. Все это из-за неопытности и недозрелости. Делом исправлю ошибки». Чуть позже в той же «Правде» раскаются Жебрак и Завадовский.

В заключительном слове под аплодисменты Лысенко сообщает собравшимся, что его доклад одобрен в ЦК. Все. Точка. Это значило, что учение «мичуринцев» стало всесильным, потому что признано партией верным. Это значило, что отныне любая критика «мичуринского направления в биологии» будет признаваться идеологической диверсией. Это значило, что слова «генетика» и тем более «вейсманизм-морганизм» становятся опасными.

А дальше началась рутинная, в общем-то, работа по закреплению результатов победы, которая требовала от исполнителей разве что аккуратности и усидчивости...

...под председательством Маленкова прошло заседание Оргбюро ЦК, на котором в повестке дня значилось казенным языком «О мероприятиях по перестройке работы научных учреждений, кафедр, издательств и журналов в области биологии и укреплении этих участков квалифицированными кадрами мичуринцев». Министра образования Кафтанова обязывают представить предложения по вузам, министра сельского хозяйства Бенедиктова – по НИИ, от директоров ОГИЗ и Сельхозгиза – по своим хозяйствам. Ну а дальше возьмутся за АН СССР, уволив с работы 36 академиков, и «пойдет писать губерния» по республикам, краям, областям с университетами, сельскохозяйственными, зоотехническими и ветеринарными институтами. Поповский называет фантастическую цифру в 3 тысячи уволенных ученых по стране, но если не бредить, то нужно сказать, что десятки ученых были уволены, а сотни – вынужденно перешли на другие должности (когда преподаватель становится завлабом, например, не очень-то оценишь, понижение это или не понижение). Именно это время массовых кадровых перестановок, публичных покаяний на научных советах и партсобраниях, торжественных выпусков «на волю» линий дрозофил назовут впоследствии «лысенковщиной». Самые серьезные санкции будут применены к руководителям: ректорам, деканам, зав. кафедрами, ведущим преподавателям, уличенным в недостаточно критичном отношении к идеям «вейсманистов-морганистов».

Были ли результаты «великой биологической битвы» несправедливыми? Если отрешиться от естественного сочувствия к проигравшим, то надо признать, что вряд ли: нечего было дергать тигра за усы. Противники Лысенко тянулись к оружию, которым в итоге они сами же и оказались если не уничтоженными, то надолго парализованными. ВКП(б) была настолько «страшной силой», что куда там пресловутой «красоте» Достоевского! Постановления ЦК в прямом смысле слова двигали горы, прокладывали каналы, создавали на пустом месте города и поворачивали реки вспять. Решения партии были более непреложными, чем законы физики и математики. Нужно было четырежды подумать, прежде чем запускать этот асфальтовый каток, надеясь вскочить за руль первым и раскатать оппонента в мокрый блин. Не получилось. И тут приходится удивляться уже тому, что проигравшие просто лишились занимаемых должностей, а не были стерты в лагерную пыль. (Посажен был в 1949 лишь Эфроимсон, да и то, похоже, не за генетику, а как антисоциальный элемент.) Как ни крути, а ученых берегли и понимали, что «умные головы» в одночасье не вырастают, каким методом – лысенковским или антилысенковским - их ни выращивай.