Смекни!
smekni.com

Сергей Е. Хитун (стр. 14 из 45)

— Первая дверь налево. Он к вам выйдет, — лако­нично сказала она мягким низким голосом.

Бароненко вошел в приемную и сел на плюшевое кресло около двери ведущей в другую комнату откуда доносилось женское пение.

Голос певицы был чист, нежен и печален, как буд­то она о чем-то просила. Затем, точно в ответ на же­лаемый отклик, он приобрел больше силы и увереннос­ти, как будто исполненная надежда внесла ноты радо­сти и вызова. Песня кончилась такими стаккато и тре­лями, что Бароненко сидел неподвижно с широко от­крытыми глазами.

«Вот это соловей, — подумал он. — Как же мне получить первое место на конкурсе соревнования пев­цов, если там будут такие таланты как она?».

Он открыл портфель, вынул газету и снова прочел, обведенное красным карандашом объявление:

«В поисках новых талантов. Временно в городе. Бесплатная проба голосов. Выигравший в соревнова­нии получит годовую стипендию в Консерваторию. Просьба к лицам с голосами посредственного качества, нас не беспокоить».

Бароненко отложил газету в сторону. Певица за­кончила свою арию такой высокой и выдержанной но­той, что пораженный Бароненко убедился не только в отличном качестве ее голоса, но также и в исключи­тельном контроле ее дыхания. Это омрачило его на­дежды на победу на конкурсе. Настала тишина. Муж­ской голос что-то говорил. Бароненко, с учащенным биением сердца, напряг свой слух, чтобы уловить сло­ва маэстро.

— Диафрагма... поддержка... Я Вам покажу, — до­носилось оттуда.

Потом верхняя нота была повторена певицей, но уже без прежнего блеска... затем дрогнула и... замолк­ла. Последовало несколько слов профессора и снова высокая вибрирующая, прерывающаяся и приглушен­ная нота.

Бароненко не мог устоять, чтобы не выяснить эти мистические экзерсисы. Круто наклонившись через руч­ку кресла, он взглянул через щель не совсем закрытой двери. То что он увидел сначала смутило его, но по­том его лицо расплылось в лукавую улыбку.

Низкорослый, в бархатной куртке, учитель пения стоял плотно прижавшись сзади к ученице. Его руки обхватили ее талию и сошлись где-то спереди на ее животе и, может быть, немного выше.

— Ваша диафрагма... тут... подверните ее кверху. — Его голос слегка дрожал. — Верхнее «до» требует поддержки.

Черноглазая певица с пунцовыми губами и с та­ким же лицом, опешенная, смущенная, смотрела в сто­рону двери.

Бароненко едва успел выпрямиться в кресле и спешно уткнуться в свою газету, когда маэстро за­хлопнул довольно громко дверь Он продолжал гово­рить что-то, но ученица молчала.

Наконец, певица вышла и поспешила к выходу. Ба­роненко узнал ее. Она была одной из трех дочерей дьякона местного Кафедрального Собора. Все три сест­ры пели голосами ангелов.

В соседней комнате настала тишина. Где-то в даль­ней части квартиры были слышны звон посуды, звук откупоренной бутылки, заглушенный разговор.

Бароненко чувствовал одиночество и робость. Что­бы их побороть, он вспомнил подбодрявшие слова Ку­кушкина:

— Не стесняйся, Петя. Ты их всех заткнешь за по­яс. Запоешь, камни будут слушать тебя и трава пере­станет расти, — гудел бас Кукушкина. — Природа соз­дала твои лицевые кости под счастливым углом и дала голосовые связки, по звуку подобные серебряным стру­нам. Тебе только и остается открыть рот и... петь. Твои слушатели будут очарованы. Я знаю. Я вижу их лица — лица богомольцев в Соборе. Когда Апостола читаешь или поешь соло на клиросе, я вижу влажные глаза и слезы восторга женщин, движущиеся в молит­ве губы мужчин и их религиозный подъем. Иди смело на пробу к этому итальянскому маэстро. Только не со­глашайся брать у него уроки. Тебе не нужно этой му­зыкальной «мороки», бесконечных завываний в упраж­нениях на а, о, у, и, через которые проходят осталь­ные попавшие в сети самозванцев-учителей пения, вы­качивающих их деньги под предлогом поставить их голоса «в маску». Иди, только переменись из гимнази­ста в штатского. Можешь взять мой костюм. Маэстро не станет тратить свое время выслушивать какого-то безденежного школьника.

Бароненко глубоко задумался. Потом вздохнув, рассеянно проглядывал главные новости газеты:

«Трехсотлетие Дома Романовых... Потешные в среднеучебных заведениях... 150 шахтеров расстреляны на Ленских приисках, в далекой Сибири... Отчет А. Ф. Керенского в Государственной Думе о причинах забастовки на Лене... Черниговский Губернатор Маклаков назначен Министром Внутренних Дел...».

Остального Бароненко не дочитал. Он сложил га­зету в свой портфель и продолжал свое тягостное, нервное ожидание. Его беспокоила мысль о том, что­бы не опоздать на спевку пансионского хора — он был его регентом.

Думая о том, что может быть впустившая его женщина не доложила о нем профессору, он хотел да­же пойти и снова позвонить у парадной двери. Но в тот момент дверь открылась. В приемную вошел маэ­стро.

Его желто-карие глаза быстро оглядели мешкова­тый пиджак и мятые штаны Бароненко. Прикоснув­шись носовым платком куда-то между крючковатым носом и завернутыми кверху седеющими усами, он за­сунул его в боковой карман малиновой бархатной куртки.

— Кто вас послал ко мне? — спросил он с нотой высокомерия.

— По объявлению... в местной газете... о конкур­се певцов, — сказал скромно Бароненко.

Профессор молчал. Заложив руки в карманы брюк, он мерно покачивался взад и вперед. Один из его бо­тинок поскрипывал.

— Почему Вы думаете, что Вы заслуживаете уча­ствовать в этом соревновании? — Он отступил немно­го назад и смерил взглядом Бароненко с головы до ног. — Какой у Вас опыт в пении и кто Вам сказал, что Вы поете лучше других? Или... или потому, что Вы наслаждаетесь звуками своего собственного пе­ния, а? — Он прищурил глаза. — Вы думаете, что у меня достаточно свободного времени, чтобы прослу­шивать каждого, который думает, что он хорош?

Опешенный Бароненко молчал.

— Ну, отвечайте, молодой человек. Почему я дол­жен бы быть заинтересованным прослушать Ваше пе­ние. — Он заложил руки за спину и зашагал по ком­нате.

— Я солист Архиерейского хора, неуверенно сооб­щил Бароненко.

Маэстро остановился и некоторое время стоял мол­ча, поджав свои узкие, синеватые губы. Потом в бо­лее мягком тоне:

— Хорошо, где Ваши ноты? Ммм, «Le, Cor», по-французски... Гмм! — Просмотрев вкратце ноты взятые из рук Бароненко, он сделал повелительный жест ру­кой, приглашая молодого певца, следовать за ним. Они оба вошли в Студию. Профессор проиграл на рояле интродукцию аккомпанемента к песне, легко и быстро. Тогда Бароненко запел.

Он начал с высокой сильной ноты — ноты полной металла, как звук серебряной трубы — трубы зову­щей необъяснимой красотой, увлекающей в таинственную зелень гор. Ее призыв разбивался на сонм отголосков и они отозвались эхом по долине вни­зу. Он пел слегка закинув голову назад с полузакры­тыми глазами, как .бы наслаждаясь своим пребывани­ем в крутых горах с глубокими ущельями, где каска­ды водопадов рокочут в унисон с зовущей трубой.

Извозчик с бородой просунутой между частоко­лом загородки, стоял уставившись глазами на окно от­куда лились чудесные звуки. К нему присоединился застывший на месте почтальон. А низкие, густые, соч­ные ноты певца плыли ровно и мягко. Он пел и было невероятно, что этот молодой человек в сером «с чужо­го плеча» пиджаке, мог породить сладостное трепетание в груди и такие волнующие, ласкающие уши, звуки... А звуки лились волной похожей на аромат...

Маэстро одобрительно кивал головой и шевелил губами. Его маленькие руки аккомпанировали певцу мелодичными аккордами, еще больше украшая и без того красивый баритон Бароненко.

Женщина, впустившая Бароненко в дом, стояла у задней двери Студии. Она была неподвижна, ее пол­ные губы были полуоткрыты, большие светящиеся глаза смотрели на певца. Одна рука с зажатым поло­тенцем была у ее груди; в другой была видна тарелка. Казалось, что она забыла дышать...

Когда пианиссимо поющего замерло, маэстро под­нялся со стула.

— Хорошо, хорошо, — сказал он. — Ваш голос отличного качества. — Он зашагал по комнате. — Да, Basso cantante — это Ваш голос. — Он остановился перед Бароненко. — Но Вы не готовы быть солистом. Вы должны пройти школу Bell — Canto... Шаляпин то­же брал уроки пения... Также Карузо. Вам нужно раз­вивать мышцы диафрагмы... подобрать и... кверху. —

Его ладони сделали несколько кругов в воздухе перед животом.

Бароненко улыбнулся, вспомнив как профессор, об­няв дочь дьякона, искал у нее место диафрагмы. Про­фессор счел это за знак согласия и продолжал:

— Кроме того, Вам нужны упражнения путем внутреннего массажа Ваших лицевых, лобовых костей Вашей маски. — Он согнул ладонь и приставил ее к переносью. — Маску массируют пением с закрытым ртом — мычанием. Только не горловым мычанием, а правильным. Для этого Вы должны выпустить, про­дуть как бы полдюйма воздуха через нос. Понятно? Вот так! — Профессор, продув воздух через нос, про­мычал гамму — это прозвучало, как мягко вибрирую­щая струна виолончели. — Так же как и игла ведет нитку в определенную дыру, так и этот пробивной воз­дух ведет через нос звук Вашего мычания в купол Вашей маски... Ясно? — Он внимательно смотрел в глаза молодого человека, как бы проверяя результаты своих слов.

— И когда этот звук попадет туда, зажмите его в маске, не давайте ему выпасть оттуда. Для этого рас­ширяйте Ваши синусы при помощи улыбки. Улыбай­тесь широко во время создания звука с закрытым ртом... Понятно? — Он сделал паузу. Его глаза снова оглядели костюм Барненко, который так просил утю­га.

— У Вас есть деньги? — И не дожидаясь ответа:

— я не могу взять Вас бесплатным учеником. Это бу­дет несправедливо в отношении меня. Каждый должен уважать свой труд. Он должен быть оплачен... Так что... — Он ждал.

— У меня нет денег, — начал Бароненко.

— Я не хочу дать Вам только несколько уроков, — перебил его маэстро, — после которых Вы уйдете узнав мою систему постановки голоса... О, нет! — Он потряс своим указательным пальцем. Вы должны за­платить мне 300 рублей вперед за весь курс. — Он глядел не мигая, прямо в лицо певца.