Смекни!
smekni.com

Сергей Е. Хитун (стр. 2 из 45)

Вагон, проходя соединения рельсов на стрелке, за­качался. Колеса, звякая, ускорили свой стук, дверь купэ, прокатившись на своих роликах, открылась и тряс­лась вместе со своими ручками. На стене, на крючке, дворянский картуз с красным околышком и кокардой на мягкой тулье, качался от боковой и продольной качки вагона. Чай, в двух стаканах на столике у окна не выплеснулся только потому, что был удержан пла­вающими кружками лимона.

— Возьмите к примеру наши правительственные железные дороги, — продолжал, осуждающий владель­цев дороги, пассажир, — они превосходны, надежны, всегда прибывают и отбывают согласно расписанию, комфортабельны, не такие, как эта узкоколейка. В этом купэ тебя трясет, как горошину в стручке...

Он замолчал, глядел в окно и курил папиросу. За­ходящее солнце мигало сквозь чахлый сосновый лес. В одном открытом месте, появилась хронически верная картина российского пейзажа: у закрытого шлагбаума на переезде, стояла пара-другая крестьянских телег. Бе­ременная стрелочница, поводя из стороны в сторону животом, торопилась к переезду и, опоздав все же, на ходу разматывала зеленый флажок. Невольно возникал тоже хронический вопрос: «А где и что делает он — стрелочник?».

Потом, точно вспомнив что-то, все тот же слово­охотливый курящий господин снова обратился к сво­ему молчаливому спутнику:

— Позвольте представиться — Владимир Сергеевич Адрианов, Предводитель Дворянства Олишевского уезда, — он сделал маленькую паузу, чтобы проследить эффект своих слов, — с кем имею честь говорить?

— Герман Альфредович Лозенель — доктор, — скромно ответил румяный, плотный, с орлиным носом над аккуратно подстриженными седыми усами и бород­кой спутник. Его карие глаза были серьезны и спокой­ны — глаза, которые привыкли наблюдать и понимать.

Они оба продвинулись вперед на своих местах и пожали друг другу руки.

— Очень рад... рад познакомиться с Вами, — начал Адрианов, в его глазах были приветливость и любо­пытство... — Возвращаетесь домой? — Его загорелая, маленькая с коричневыми пятнами, рука потирала ко­ленку.

—Да, был в уезде, — ответил доктор лаконически.

— Так, та-ак, хорошо в гостях, а дома лучше, — заулыбался Адрианов. Он положил свою папиросу в пепельницу. — Мы забыли наш чай. Надеюсь, что он еще не остыл. Пожалуйста ! — Он осторожно подал блю­дечко со стаканом чая доктору. Погрузив концы своих седеющих, табаком прокопченных, усов в свой стакан, он сделал глоток и сморщил нос. — Остыл. На следую­щей станции проводник принесет нам кипятку. — Он поставил стакан назад на столик у окна.

— А я еду в Чернигов, чтобы поместить моего сына, Михаила в Дворянский Пансион. Он наверно все еще спит там, — он указал на верхнюю полку купэ.

—Это замечательное Учреждение для детей дворян. Только три таких во всей России. Позвольте мне Вам расска­зать про этот Пансион, потому, что я принял большое участие в деле, разработке планов и постройке этого Черниговского Дворянского Пансион-Приюта, — и, не ожидая ответа доктора, Адрианов продолжал:

— Наш последний Дворянский Съезд был бурным. Большинство членов его высказывали недовольство, беспокойство и даже страх... Все это создавало песси­мистический взгляд на будущее дворянского сословия... Конечно на это были свои причины.., но эти причины родились прежде нас, — Адрианов отхлебнул своего холодного чая. — Наши предшественники бояре наслаж­дались властью, богатством и привилегиями дольше, чем мы, дворяне.

Когда пришло освобождение крестьян от крепост­ной зависимости, современники назвали это «куцым ос­вобождением», потому что крестьяне были наделены слишком малыми участками земли, а дворяне потеряли свой бесплатный рабочий труд. Это-то и было началом обеднения дворян... — В голосе рассказчика были нот­ки печали и даже скорби.

— Плохой и в то же время дорогой уход за име­ниями не приносил достаточного дохода, чтобы пок­рыть расходы жизни: заграничные путешествия, много­численные приемы с оркестрами и обильными обеда­ми, домашние театры, иностранные воспитатели, ко­нюшни чистокровных лошадей и карточные долги, — он кивал головой, перечисляя каждое жизненное раз­влечение и удовольствие дворянина. — Число заложен­ных и переложенных имений продающихся с торгов росло и они переходили во владение тем, кто не думал, — последующие слова Адрианов продекламировал, — что дворянину пристало жить — только благородно, что требует двоякого действия — получать и тратить...

— Вот почему, — он приподнял плечи и развел ру­ки в стороны, — в начале 20-го века, дворянство зады­халось в борьбе за собственное существование, за приви­легию называться — «Столпами Империи Российской».

Все еще много помещиков-дворян, владеющих круп­ными имениями. Они все еще сохранили свои привиле­гии в занятии высших должностей нашего правитель­ства, в праве приема их детей в такие учебные заведения, как: Лицей, Училище Правоведения, Пажеский и Морской корпуса, женские институты и прочее... Но массы из других сословий не дремали; их принимали в университеты, военные училища, не заглядывая в их ро­дословные книги. И эта волна большинства деятельных, энергичных граждан часто выдвигала из своей среды выдающихся людей; один из них наш Премьер Ми­нистр, — в глазах Адрианова было уважение, но была и тень удивления. Он сделал паузу и глядел на докто­ра, который сидел молча, ладонь его левой руки под­держивала его подбородок с коротко подстриженной бородой, а правая играла брелоками на золотой цепоч­ке, лежавшей поперек его жилета. Он, изредка, под­держивал речь Адрианова своими лаконическими «Да, да, конечно... безусловно».

— Учитывая все причины, повлиявшие на упадок престижа, благосостояния и морали дворян, — Адриа­нов ускорил свои слова, как бы боясь быть прерван­ным, — и предотвратить опасность возможной гибели дворянства, как класса привилегированного, мы дворя­не решили, при помощи своих оставшихся богатств, энергии и предприимчивости, бороться чтобы «не опу­ститься на дно»... Чтобы оставаться на поверхности, мы должны воспитать, под руководством избранных вос­питателей, новые кадры молодых, здоровых, энергич­ных и предприимчивых дворян, которые бы работали, зарабатывали и, вкладывая свои капиталы, процветали бы, а не беднели, только растрачивая полученное...

— Да, нам нужны такие дворяне — он повысил свой голос, его маленький кулак, покрытый волосами и коричневыми веснушками, ударял по его колену, — чтобы их новый побег восстановил бы сильно пошат­нувшуюся репутацию Столпов Империи Российской. Чтобы эти новые молодые полки служили бы приме­ром бодрости и светлых надежд для всех граждан нашей Родины, а не хныкания, — дальше он растянул сло­ва, — о том, что нет теперь свободы и благородства в жизни дворянина, с тех пор, как новый судебный закон сделал его ответственным за свои деяния наряду со всеми другими гражданами России... Надо сознаться, — Адрианов понизил свой голос почти до полушепота, — это было у-ужасным, неожиданным ударом — на­столько, что некоторые даже лишились рассудка. Я слышал, что один старик, помещик Селецкий, не пере­нес этого нового закона и... и попал в Желтый Дом. —. Его глаза расширились. — Ну, теперь, — он махнул рукой, — бедняга, наверно уже на том свете, — доба­вил Адрианов с скорбной ноткой в сказанных словах.

— Нет, он жив, — обронил доктор.

— Жив? Где? — взметнул бровями Адрианов, си­дя с полуоткрытым ртом.

— Он выписался в прошлом году из моей лечеб­ницы Богоугодного Заведения. ( Богатая старая дева завещала все свое состоя­ние городу Чернигову с условием, что построенная на ее деньги больница будет называться Богоугодным За­ведением.)

— Ска-ажите! И что же он... значит... лучше?

— Да-а, настолько, что намеревается, пользуясь тем же роковым законом, судить своих детей, размо­тавших все его состояние, пока он был на излечении.

— Ска-ажите! — Повторил все еще изумленный Адрианов.

Он уселся глубже на сидении, похлопал по карма­нам своего чесучевого пиджака и, обнаружив местона­хождение порсигара, вынул его наружу. Его руки не­много тряслись, зажигая папиросу, он втянул щеки,

глубоко затягиваясь табачным дымом, который затем вышел между его синеватых губ, небольшими клубами, окутавшими его скудную бороду, в то время как он снова начал говорить:

— Вынесенное Съездом решение было единоглас­но и категорично: построить на наши средства здание на 30-ти десятинах земли, соседней с Гимназией, и на­звать его Черниговский Дворянский Пансион-Приют.

Двухэтажное, желтого кирпича, здание было за­кончено в течение двух лет. Внутри его — много све­та, воздуха и необходимого места для больших ком­нат, с высокими потолками и зеркального стекла окна­ми и, как блестящая поверхность янтарного пруда, паркет повсюду... Позади главного здания стоит тож­дественной постройки двухэтажный корпус с квартира­ми для воспитателей, больница и баня. Остальная часть участка разделена на секции, приноровленных для раз­личных видов спорта, чтобы держать физическое раз­витие 50-ти пансионеров на должной высоте...