Смекни!
smekni.com

Сергей Е. Хитун (стр. 24 из 45)

За наше прилежание в Школе Правительство дало нам первый офицерский чин и тысячу рублей на его экипировку. Расходов было много, но все же остава­лось довольно для удовольствия в тех жгуче-увесели­тельных местах, которые мы были намерены посетить во время нашего трехнедельного отпуска.

Моя троюродная сестра Нина, замужем за П. 3. Ш-вым, пригласила меня провести мой отпуск перед отъездом на фронт у них в Москве.

Я нахожу нужным описать семью Ш-х довольно подробно, так как мое пребывание в их доме, внача­ле принесшее мне столько радости и развлечений, сме­нилось заключением в одиночной камере тюрьмы — незаслуженным ужасным несчастьем, оставившим о се­бе память на долгие годы моей жизни.

Петр 3. Ш-в, инженер-механик, как он себя назы­вал (я никогда не спросил его, какое высшее учебное заведение он окончил), был первым открывшим авто­мобильную школу в Москве. Она долго была един­ственной и поэтому очень доходной. Дело шло на­столько успешно, что денег у Петра было достаточно, чтобы содержать богато обставленную квартиру в но­вом доме на Тверской-Ямской (дома Волкова около Триумфальной Арки), оплачивать карточные проигры­ши в Клубе, ошибочные ставки на Ипподроме или сче­та за кутежи устраиваемые гостеприимным инженером своим знакомым и друзьям.

Несмотря на свои 27 лет, Петр был самоуверенный, ловкий делец с природным чутьем к выгодным денеж­ным операциям. Его успехи в деле наживы отрицатель­но повлияли на его характер. Он не терпел критики своих действий правильных или ошибочных, был су­ровым мужем и, нетерпевшим возражений хозяином дома. Зная что я должен был явиться через две недели в распоряжение Начальника Инженеров 10-й Армии, Нина и Петр развлекали меня на все лады.

В то время, в августе 1917 года, жизнь в Москве была весела и приятна. Недавние успешные наступле­ния русских армий улучшили дисциплину солдат и под­няли настроение публики. Это уменьшило вред двое­властия — Временного Правительства и Совета Рабочих и Солдатских депутатов и увеличило авторитет Керен­ского.

Неудавшееся июльское восстание большевиков зна­чительно погасило огонь ненависти к офицерству, ко­торое забыло, хоть временно, самодурные расправы и линчевание лиц командного состава на фронте и в ты­лу. Советы Рабочих и Солдатских депутатов продол­жали существовать, но вели себя тихо. Троцкий был арестован. Ленин скрывался в Финляндии. Итак не ос­талось никого, кто бы продолжал науськивание «сол­датни» на офицеров, как на врагов народа. И, как бы предчувствуя жестокие уличные бои, холод, голод и всеобщие лишения в недалеком будущем, москвичи ве­селились я кутили во всю. Театры, кинематографы, ре­стораны и Ипподром были полны публикой. «Луна-Парк» с звездой сезона, Изой Кремер, был с хрониче­ским аншлагом. Бойко торговали владельцы «домов свиданий». В большом ходу был один из них, рядом с монастырем, под названием «Святые Номера». Длин­ные очереди парочек у заднего входа этой «обители» были обыкновенным явлением.

Ожидающие женщины прятали наполовину свои лица в боа, меха, шарфы, пока их нетерпеливые лю­бовники, скучившись у входа, показывали, приклады­вали к стеклу двери пяти и даже десятирублевые бу­мажки, чтобы подкупить высокого усатого молодца с орлиными глазами, за дверью. Он же в свою очередь, в подходящий момент, выбрав наивысшую взятку, впускал давшего и его даму внутрь. Тогда очередь нетер­пеливо продвигалась вперед. Дамы забывали скрывать свои лица, вытягивали шеи и напрягали глаза в жгу­чем любопытстве узнать, кто же эти другие «грешни­цы»...

С большим трудом я заставил себя прервать мою веселую жизнь в Москве, чтобы во время явиться к месту моего назначения на станцию Молодечно, в Штаб 10-й Армии. Оттуда меня направили в 17-й Военно-до­рожный Отряд. Его стоянка была в г. Черикове, Могилевской губернии.

Чтобы добраться до места моей новой службы, мне пришлось ехать на автомобиле-грузовике, по же­лезной дороге, на пароходе по Днепру и наконец, в «балагуле» — парной телеге с крытым рогожей вер­хом. Я мысленно перенесся к временам и местам опи­санных Гоголем в его произведениях, когда трясся в балагуле, которую тащили две клячи и проезжая че­рез город под именем Пропойск; а потом, приехав в Чериков, узнал, что Городской Голова за всю его се­мидесятилетнюю жизнь не видел железной дороги, бывшей в 85-ти верстах от им опекаемого города.

Среди офицеров Отряда я был единственным с во­енно-инженерным образованием. Остальные были при­командированы к нему из пехоты и других армейских частей, чтобы заполнить недостаток опытных строите­лей дорог и мостов.

Сорокалетний солдат из запасных был назначен мне в денщики. Другой, того же возраста, пригляды­вал за моим конем.

Командир 17-го Военно-дорожного Отряда, полков­ник К., был тоже пехотный офицер, хотя с некоторым инженерным опытом. Он где-то раньше временно за­мещал командира саперного батальона Он хвастался тем, что его саперы, благодаря его системе обучения, были самыми быстрыми строителями окопов и пуле­метных гнезд в их дивизии:

— Не успею выкурить папиросу, как они, как кро­ты, зарывались в землю по горло, — грохотал он, тря­сясь от смеха. Он заставлял их рыть окопы под неприя­тельским огнем.

Я был назначен, как бывший студент-юрист, офи­цером-следователем для допроса солдат Отряда, про­винившихся в кражах и дебоширстве. Работ по пост­ройке дорог и мостов не было. Отряд ждал отправки на фронт.

Офицеры проводили время в Клубе, где пили за недостатком водки разведенный спирт, играли в карты, рассказывали свои любовные похождения и анекдоты.

Потом навещали своих любовниц, а те у кого их не было, посещали местных перезрелых проституток. Спрос на них был невелик. Очевидно посетители это­го «дома» были больше типа туристов, являвшихся «только поглядеть». Потому что, во все стороны оди­накового размера, хозяйка этого «заведения», встреча­ла каждого непременными словами: «Тольки же-ш ни даром... Тольки жее-щь ни даром».

Мне часто приходило в голову, как мало измени­лось за десять лет, находящееся в глуши, офицерское общество, в котором я очутился, от описанного Купри­ным в его «Яме» и «Поединке».

В начале осени наш Отряд был послан на Запад­ный фронт. Моя рота квартировала недалеко от г. Вилейки, в полуразрушенной деревне Рабунь. Здесь, наконец, мы начали исправлять дороги, строить новые мосты под звуки канонады далеких пушек.

Когда «братание» на фронте увеличилось и дис­циплина исчезла, наши работы остановились. Солда­там хотелось домой. Все же еще не раздался тот вне­запный, декретом необъявленный, сигнал по которому через месяц толпы дезертиров ринулись в тыл и плот­но закупорили все прилежащие к фронтовой полосе железнодорожные станции. А пока что солдаты ели, пили, спали, посещали митинги, на которых главным их словом было — «долой».

Представитель ротного комитета обратился ко мне с просьбой объяснить солдатам все о существующих политических партиях. В местной школе, я рассказал собравшимся вкратце о принципах и программах раз­ных политических течений, не затрагивая их досто­инств или недостатков. Редко кто из слушателей про­явил кое-какое внимание. Большинство сидело безу­частно, мигая сонными глазами, щелкая семечки, куря махорку и изредка вяло переговариваясь. Но аудито­рия внезапно воспрянула когда, после конца моей «просветительной» лекции, я сообщил им, что из при­фронтовой полосы в наш район пришло много рас­плодившихся волчьих стай, одна из которых разорвала в клочья одинокого пьяного вестового и его лошадь в нашем лесу на окраине села.

На мой вызов добровольцев для засады на волков ответила чуть не половина слушателей. Я выбрал чет­верых молодых парней из лесных губерний. Мы условились устроить засаду ночью в пустом овине, близ­ко от опушки леса. Для этого мы, пятеро, притащили тушу пропавшей лошади и оставили ее в 50-60 шагах от нашего прикрытия. Дежурного по роте предупреди­ли о возможной винтовочной стрельбе ночью.

Первая ночь была такой темной, что мы даже не видели нашей приманки. Волки не пришли. Труп коня был нетронут. Днем мы направили наши винтовки на дохлого коня и засекли положение и прицел ружей вбитыми гвоздями, петлями из проволоки, подставлен­ными чурбанами. Приготовили факел из просмоленной пакли.

Все работали дружно и с увлечением. Шутили над идеей выдуманной мною: подвешивания и мертвой ус­тановки винтовок. Гадали сколько деревенских собак мы перебьем, если они явятся вместо ожидаемых вол­ков.

Кто бы мог тогда мне предсказать, что через не­сколько месяцев, я с отросшей бородой, в грязной за­ношенной шинели, в стоптанных валенках, буду пря­таться на чердаке в течение недели, питаясь только греч­невой крупой, скрываясь от этих самых солдат, кото­рые благодаря науськиваниям красных комиссаров пре­вратились в распущенную, злую, звероподобную сол­датню, устраивающую бесконечные облавы на «офицерей», объявленных врагами народа.

Вторая ночь была холодная и темная, как и пре­дыдущая. Но на этот раз у нас был факел при свете которого, мы могли бы подобрать нашу будущую до­бычу.

Снова мы проверили устойчивость наших винтовок и собственные позиции, от которых зависел успех на­шей стрельбы. В тишине ночи доносился вой волков из леса и в ответ ему нервное тявкание собак из дерев­ни. Устав от дневных приготовлений и от бессонной предыдущей ночи, мы все скоро уснули.

Внезапно я проснулся. Ясно было слышно как тре­щала раздираемая кожа лошади. Затем, что-то кляцало, чавкало, подхрипывало и снова звук разрываемо­го толстого полотна. Я разбудил остальных. Один из них, низкорослый парень из вологодских лесов, уверял меня, что он видит трех волков и что самый большой «оседлал» труп коня и его морда наполовину в выеден­ном брюхе лошади.

По моей команде, «Пли»! — залп из пяти скучен­ных винтовок не только оглушил, но и привел нас в состояние временного обалдения.