Сила вещей привела не только к исправлению книг, но и к подрыву целого старого миросозерцания, каким жили люди старого века: вера в букву писания, внешнее обрядовое благочестие, целый запас фантастических понятий, выросших на старой почве, должны были отступить перед требованиями знания, хотя бы на первый раз тяжело схоластического. Защитники старины чуяли в этих нововведениях что-то "латинское", - и до известной степени были правы: киевская наука установлялась по образцам латинских школ и люди старого века в Москве не могли понять, чтобы средствами схоластической науки могло быть защищаемо православие. Обе стороны совсем не понимали друг друга, и в результате совершили раскол - действительное распадение между первобытной "старой" верой и новым церковным учением, которое стремилось основать по возможности научное богословие и исправить церковную жизнь.
Протопоп Аввакум, чистейший питомец старой Руси, с верным инстинктом говорил, что в их учении была "последняя Русь", и по-своему объяснял, с какой поры началась гибель этой Руси, говоря, что видел в аду "миленького" царя Алексея. Действительно, при царе Алексее началось падение этой старой Руси, и наступил новый период русской жизни.
Наплыв киевской учености в Москву был началом новой литературы. Правда, киевская наука была специально-церковная и схоластическая, но это была, во всяком случае, черта науки европейской: в схоластике до Киева доходил отголосок Возрождения, известное знакомство с классиками, даже вкус к ним. Приходила впервые риторика и пиитика, т. е. теория какой-то новой литературы: этой литературы еще не было на русском языке, но она заявила уже о своем будущем водворении. Питомец киевской школы Симеон Полоцкий был, собственно говоря, первым русским псевдоклассиком - в той же форме, какую потом применял Кантемир: в неуклюжих стихах Симеона Полоцкого шла уже новая литературная струя, чуждая прежней письменности, как в то же время она пробивалась в драматических опытах пастора Грегори. Эти начинания появляются задолго до деятельности Петра; в его время приемы литературы остаются те же, и главными литературными деятелями являются по-прежнему ученые киевской школы - Стефан Яворский, Феофан Прокопович, Гавриил Бужинский и другие.
Новая литература, отмеченная специально возбуждениями реформы, - деятельность Кантемира, Третьяковского, Сумарокова, особливо Ломоносова, - наступила уже после Петра, главным образом с половины XVIII столетия. Но если в специально-литературном отношении реформа не была началом нового направления, то личность и деятельность Петра стали, однако, могущественной опорой нового направления и создали для дальнейшего времени нравственно и умственное возбуждение такой силы, какого русская жизнь не испытывала ни раньше, ни позже, и которое действует даже до сих пор, через два века последующей истории. Цель Петра была двоякая: с одной стороны, он хотел дать книги с учебным материалом и техническими сведениями; с другой, он усиленно, и опять впервые, заботился о том, чтобы ввести общество и самый народ в свои планы, объяснить необходимость и пользу преобразований, приобщить народ к своему делу, найти сознательных исполнителей. Отсюда печатание во всеобщее сведение "реляций", основание первых "ведомостей", целые сочинения для объяснения политических мер и событий, шумные празднования побед, с иллюминациями, фейерверками, аллегорическими картинами и т. п. Печатались книги по истории, географии, мифологии, чтобы ввести читателя в содержание европейской литературы. В книгах исторических, переводимых с иностранных языков, Петр настаивал, чтобы сохранялись неизменно отзывы о России, хотя бы неблагоприятные. Наконец, он принимал непосредственное участие в самом издании книг: собирал сведения, указывал, что должно перевести, заботился о приготовлении переводчиков, сам просматривал и правил переводы и корректуры, иногда занимаясь этим на походе. Ближайшие сотрудники его в этом деле были люди церковные, но среди которых находились ревностные слуги реформы.
Литературная жизнь нового, "послепетровского" характера, стала складываться только в половине столетия. Все еще слишком мало средств школьного образования: немногие наличные школы были очень разношерстные и несогласованные. Знание иностранных языков внушало, однако, интерес к иностранной литературе; мало-помалу развивается тот книжный интерес, с которого начинается литературная деятельность. Люди, затронутые этим интересом, были на первый раз немногочисленны; все они были на счету и происходили из самых различных слоев общества. Так, из Астрахани был родом попович Третьяковский; из Архангельска происходил крестьянин Ломоносов; к дворянскому сословию принадлежат учившийся в кадетском корпусе Сумароков.
Деятельность трех названных писателей совершалась главным образом во времена императрицы Елизаветы; это были известнейшие имена тогдашней литературы. Времена Екатерины II открывали для литературы новый простор и вызывали новых людей. Сама императрица давно увлечена была "философскими" идеями века и, вступив на престол, нашла не только литературный, но и практический путь для их развития: быть представительницей "просвещения" отвечало и ее личным вкусам и самолюбию, и политическим соображениям, так как нужно было привлечь общество на свою сторону и, заставив забыть прошлое, начать славное царствование. Она сама вскоре предалась литературным трудам, переводила "Велизария" Мармонтеля, вместе с приближенными, во время путешествия по Волге, работала над знаменитым "Наказом", который надолго остался авторитетным собранием идей эпохи просвещения различных предметах управления (главнейшим его источником послужил Монтескье). В то же время она приняла участие в легкой нравоописательной и сатирической журналистике, позднее написала длинный ряд драматических пьес, особливо комедий. Наконец, она вела обширную (французскую) переписку с европейскими философами, как Вольтер, Дидро, Циммерман, и представителями литературных кругов, как госпожа Жоффрен и в особенности Мельхиор Гримм.
Важной мерой для развития книжного дела было разрешение вольных (т. е. частных) типографий. В конце царствования открылась систематическая, хотя по размерам ограниченная деятельность по учреждению народных училищ. В другом отношении важным фактом было основание Вольного (т. е. опять частного) Экономического общества, как поощрение общественной инициативы. При тогдашнем складе русского общества личные вкусы императрицы были ободряющим примером; литературная производительность с шестидесятых годов XVIII века, сравнительно с прежним, чрезвычайно возросла.
Первые годы царствования Екатерины II подавали самые светлые надежды. Особенно сильное впечатление произвел созыв депутатов в комиссию о составлении нового уложения; сама она гордилась "Наказом". В кругу образованных людей должны были с удовольствием увидеть ее особенный вкус к литературе - дело небывалое, тем более что этот вкус был настроен в просветительном и гуманном направлении.
Как историческая наука с восемнадцатого века восстанавливала древность, забытую в Московском периоде, так этот интерес к народности собирал из уст народа и мало-помалу вводил в литературу ту народную поэзию, которая в старом периоде, с XI века и до второй половины XVII века, даже во времена тишайшего царя Алексея Михайловича, предавалась только проклятию и истреблению. - В числе общественных и литературных явлений, вызванных упомянутым умственным возбуждением в правление Екатерины, особенно выдвинулось движение масонское. Так называемый масонский "орден" возник, как деятельное общественное явление, в начале XVIII века в Англии. Каково бы ни было его происхождение, он приобрел тогда характер замкнутого общества, принявшего своим принципом личное нравственное совершенствование, помощь собратьям, христианское благочестие, но с полной терпимостью ко всем христианским исповеданиям. Общество настаивало на глубокой тайне своих учений и обрядов; члены общества узнавали друг друга по особым знакам; в собраниях - "ложах" - совершались символические обряды.
В дальнейшем развитии новой литературы действовали, кроме этих общих основ, еще другие элементы, если не совершенно новые, то не достигавшие раньше той степени влияния, с какой мы встречаем их в тридцатых и сороковых годах. Это было, прежде всего, значительное расширение научных интересов, в особенности с тех пор, как впервые окрепла внутренняя жизнь университетов с притоком новых сил в лице нового поколения профессоров, довершивших свое научное воспитание за границей, под непосредственным влиянием европейской науки. Здесь было начало деятельности таких профессоров, как Грановский (наиболее типичный представитель этого научно-гуманитарного направления), Редькин, Крюков, несколько позднее Кудрявцев и др. Независимо от этого оживления университетской науки, и даже ранее, открылось сильное влияние немецкой философии, которая, особливо в учениях Шеллинга и Гегеля, сильно увлекала наиболее живые и возбужденные умы молодых поколений и была своего рода школой: она впервые ставила в русском обществе общий вопрос о философском определении целого миросозерцания, обнимавшего идеи нравственные, общественные, художественные, и становившегося сознательным руководством в жизни личной и общественной. Чрезвычайно характерно, что Пушкин, достигший своего возвышенного представления об искусстве силой своего гениального инстинкта, сочувственно встретился с теми же представлениями, которые у молодых любителей философии построены были путем теоретических изучений. Таков был сначала философский кружок князя В.Ф. Одоевского и Д.В. Веневитинова; потом, в тридцатых годах, кружок Н.В. Станкевича, непосредственным питомцем которого был знаменитый В.Г. Белинский, в своей критике (1831 - 1848) первый сознательный и восторженный истолкователь Пушкина и Гоголя.