СТИЛЬ И ВКУСЫ
В главе 10 мы вслед за Олпортом (8), Вернером (464) и Вертхаймером (465, 467) определили стиль поведения как противоположность его функциям и целям, как один из примеров экспрессии.
Для иллюстрации и подтверждения данного тезиса я хотел бы привести некоторые данные, опубликованные мною в 1939 году (305). Я пытался определить, как на поведенческом уровне проявляет себя у женщин такая черта характера как доминантность или, выражаясь точнее, уровень доми-нантности. Я подразделил выборку на две группы ѕ группу высокодоминантных (сильных, уверенных в себе, с высокой самооценкой) женщин и низкодоминантных (пассивных, робких, с низкой самооценкой). Поведение женщин было настолько характерным, что в конце концов я смог безошибочно относить женщину к тому или другому типу, просто наблюдая за ее походкой, манерой говорить и т.п. Характер женщины проявлялся не только в функциональном, мотивированном поведении, но также и в ее вкусах, в манере одеваться, в улыбке. Остановлюсь на этом подробнее.
Женщина с сильным характером склонна отдавать предпочтение пище с сильным, резким вкусом; она любит соленое, острое, пряное и горькое; например, из двух сортов сыра она выберет сыр с резким вкусом и запахом. Ей нравятся деликатесы, даже те из них, которые у некоторых людей могут вызвать отвращение, например, улитки. Она с удовольствием пробует новую, незнакомую пищу ѕ например, жареных лягушек или мясо змеи. Этим женщинам не свойственны жеманство, мелочная требовательность, брезгливость; неаппетитный вид пищи не вызывает у них отвращения. При этом они гораздо более чувственны и получают большее наслаждение от вкусной еды, чем низкодоминантные женщины.
По принципу физиогномического изоморфизма (464) эти же качества обнаруживают себя и в других сферах жизнедеятельности доминантных женщин. Они резки, уверенны и решительны в высказываниях; они предпочитают мужчин сильных, твердых и решительных; они способны твердо и решительно противостоять любой попытке эксплуатации или манипуляции.
Мои выводы были подтверждены исследованием Айзенберга (118). Он обнаружил, например, что женщины, набравшие наибольшее количество баллов по тесту базовой безопасности (294), проявляли большую раскованность в общении с экспериментатором. Такие женщины нередко опаздывали к началу эксперимента и при этом не считали нужным как-то оправдаться или извиниться; их отношение к экспериментатору было лишено подобострастной почтительности; они не проявляли ни малейшего волнения или стеснения, непринужденно усаживались в кресло, спокойно принимали предложенную сигарету или чашку кофе, словом, чувствовали себя совершенно свободно.
Еще более ярко сила характера этих женщин проявлялась в сексуальной сфере (311). Их отношение к сексу можно назвать языческим. Понятие "девичья честь" для них не более чем метафора, среди них почти не было девственниц. Такие женщины не выказывают отвращения к неконвенциональным формам сексуальности. Они не видели ничего постыдного в мастурбации или промискуитете, могут позволить себе гомосексуальные эксперименты, куннилингус, фелляцию (fellatio), анальный секс. Иначе говоря, сильная женщина и в сексуальной сфере отличается твердостью, решительностью и радикализмом. Советую также обратить внимание и на работы других авторов (107).
В неопубликованном эксперименте Карпентера (79) изучались различия в музыкальных вкусах высоко- и низкодоминантных женщин. Результаты, полученные в ходе эксперимента подтвердили предположение автора о том, что сильные женщины открыты для восприятия странной, непонятной, незнакомой музыки. Немелодичная музыка, которую иные назвали бы какофонией, не раздражала и не пугала их; больше, чем благозвучие, они ценят в музыке мощь.
Эксперимент Мидоу (335) показал, что сильные женщины под воздействием стрессогенных факторов обнаруживают гораздо меньшее подавление интеллектуальных способностей по сравнению с женщинами с низкими показателями по тесту базовой безопасности (робкие, пассивные, неуверенные). В этой связи рекомендую обратиться к моим комментариям экспериментов Мак-Клелланда, посвященным изучению потребности в достижении (297а).
Во всех примерах, что я привел здесь, поведенческие характеристики испытуемых немотивированы, экспрессивны по своей природе; они выражают сущность характера в той же мере, в какой музыка Моцарта несет в себе моцартовское начало, они столь же индивидуальны, как сделанная Ренуаром копия картины Делакруа, которая больше похожа на Ренуара, чем на Делакруа, так же экспрессивны, как рассказы по картинкам ТАТ и протоколы теста Роршаха, как почерк и игра в куклы.
ИГРА
В современной литературе, посвященной игротерапии и диагностике с помощью игровых методов, мы находим все больше указаний на то, что в игре можно усмотреть и функциональные, и экспрессивные черты, что игра может содержать в себе одновременно и функциональное, и экспрессивное начало (см. стр. 122). Это умозаключение, столь умозрительное на первый взгляд, в скором времени заставит нас подвергнуть ревизии все ныне существующие теории игры, в соответствии с которыми игра рассматривается как функциональный, мотивированный феномен. Давайте применим предложенное нами противопоставление между преодолением и становлением, между функциональностью и экспрессией в область зоопсихологии, ѕ это, как мне кажется, позволит нам прийти к более реалистическому пониманию феномена игры у животных. Чтобы открыть новую главу в исследовании игры, требуется лишь признать, что игра может быть "бесполезной" и немотивированной формой активности, может быть целью, а не средством достижения цели, феноменом бытия, а не инструментом адаптации. То же самое, вероятно, можно сказать о таких сугубо человеческих реакциях, как радость, веселье, смех, эйфория и т.п.
ИДЕОЛОГИЯ, ФИЛОСОФИЯ, ТЕОЛОГИЯ, ПОЗНАНИЕ
В этом разделе мы коснемся еще одной сферы, которая всегда оставалась вне поля зрения официальной психологии.
Со времен Дарвина и Дьюи человеческое мышление рассматривалось только в контексте его инструментального значения, интерпретировалось как феномен сугубо функциональный и мотивированный. Немногочисленные данные, опровергающие эту точку зрения, получены нами главным образом посредством анализа таких крупных продуктов мышления, как различные философские системы. Именно в философском продукте с наибольшей очевидностью проявляется тесная взаимосвязь с неповторимым характером его автора (192). Совершенно очевидно, что пессимистическую философию Шопенгауэра мог обосновать только самый отчаянный пессимист, каким и был Шопенгауэр. Было бы наивным считать ее плодом чистого разума, результатом совершенно безличной рационализации; любой психолог, имеющий хотя бы малейший опыт анализа детского творчества или рассказов ТАТ, поймет недостаточность подобных интерпретаций. Продолжая эту параллель с творчеством, скажу, что и великие творения Баха, и полотна Рубенса тоже при желании можно отнести к разряду хитроумных способов защиты.
Феномен запоминания тоже может быть сравнительно немотивированным, подтверждением чему становится способность к латентному научению, в большей или меньшей степени свойственная всем человеческим существам. Шумиха, поднятая зоопсихологами вокруг проблемы латентного научения, на самом деле не имеет никакого отношения к делу, так как исследователям истинно человеческого, по большому счету, решительно все равно, обладают крысы этой способностью или нет. Что касается людей, то здесь мы можем сказать наверняка ѕ каждый из нас постоянно чему-то учится.
Относительно поднятой нами проблемы можно вспомнить исследования Ансбахера, который обнаружил, что детские воспоминания тревожных, неуверенных людей, как правило, связаны с неприятными ситуациями и переживаниями. Со своей стороны могу добавить, что по моим наблюдениям тревожные люди чаще видят тревожные, страшные сны. Мне кажется очевидным, что воспоминания и сны отражают общее отношение человека к миру, то есть экспрессивны по своей сути. Надуманны и неплодотворны попытки увидеть в них исключительно функциональные явления, интерпретировать их как способ удовлетворения желаний.
Мы так привыкли к словосочетанию "поиск истины", "борьба за правду", что уже не мыслим себе истину без поиска, а правду ѕ без борьбы. Но в реальной жизни нередки случаи спонтанного постижения истины, без усилий, без напряжения, без борьбы. Если экспериментальная ситуация требует от испытуемого той или иной мотивации для решения поставленной перед ним задачи, это еще не служит доказательством обязательной мотивирован-ности мышления, ѕ скорее уж следует говорить о тривиальности или надуманности эксперимента. Мышление здорового индивидуума, живущего в хорошем, здоровом обществе, во многом приобретает свойства восприятия ѕ оно может принимать формы рецептивного созерцания и спонтанного постижения, может быть легким, ненапряженным, нефункциональным, немотивированным. Мышление, в таком случае, не служит удовлетворению потребности, а является органичным продолжением и выражением здорового бытия, оно так же естественно, как улыбка на лице счастливого человека, как благоухание цветка, как сок спелого плода.