Все эти вопросы Ортега конечно не обходит стороной, но в общем смысле сосредотачивается на тех, кому это поручение дано: “Жизнь всегда единственна, это жизнь каждого, жизни “вообще” не бывает”. И если поручение не выполняется, то жизнь, по словам Ортеги, становится лишь неудачным самоубийством. “Наша жизнь — стрела, пущенная в пространство, но стрела эта сама должна выбирать мишень. Поэтому ничто так достоверно не говорит о человеке, как высота мишени, на которую нацелена его жизнь. У большинства она ни на что не нацелена, что тоже своего рода целенаправленность”[21]. Эту злосчастную целенаправленность Ортега и исследовал в своей знаменитой книге “Восстание масс” и вообще на протяжении всей жизни.
Ортега пришел к выводу, что достигнутый прошлым веком технический и социальный прогресс повысил уровень жизни и понизил уровень самого человека — словом, улучшил покрой, но ухудшил материал, а в итоге сделал человека большим варваром, чем был он сто лет назад: “В массу вдохнули силу и спесь современного прогресса, но забыли о духе; естественно, она и не помышляет о нем”. Авансцену истории захватил новый герой, неспособный выдумать порох, но вполне способный им воспользоваться. Уже не обремененный нуждой, но еще не обремененный культурой, он торопится завладеть плодами цивилизации и бездумно подрывает ее корни. Потребительский эгоизм и массовая косность избавляют от личной ответственности за мир и свои действия в нем — и автоматически ведут к вождизму, стадности и добровольному превращению в безликую деталь безликой государственной машины. Так, по словам Ортеги, “скелет съедает тело”[22].
В сущности, “Восстание масс” посвящено болезни века, унесшей столько жизней. Ортега исследовал не облик, а природу тоталитаризма, общую для всех его ипостасей, и нащупал корни еще до того, как расцвела их буйная поросль. Недаром немецкий перевод “Восстания масс” был в третьем рейхе одной из самых читаемых подпольных книг.
В целом, сегодня многими исследователями признается, что Гассет является одним из основоположником такого таправления в гуманитарном знании, как «психология толпы». С точки зрения гуманитраного знания власть толпы, возможна потому, что масса отходит от высоких духовных принципов и идеалов. Происходит нарушение гармонии духовной и материальной сфер жизни. После чего, потеряв всякие ориентиры, масса низводит истинную возвышенную культуру, становящуюся чуждой, до её эрзаца и суррогата – “массовой культуры”. А последняя уже не только не стимулирует эволюцию человеческого духа, но препятствует этому процессу, так как реанимирует низшие аспекты сознания и инстинкты пройденных ступеней эволюции – животной и животно-человеческой.
Индивид, склонный стать человеком массы и влиться в толпу - это человек, выращенный в школе определенного типа, обладающий определенным складом мышления и живущий именно в атомизированном гражданском обществе массовой культуры. Это человек, который легко сбрасывает с себя чувство ответственности. В этом ему помогают и политики, применяющие "толпообразование" как поведенческую технологию[23].
Ортега-и-Гассет полагает, что движение общества определяется соотношением массы и меньшинства. То одни, то другие определяют характер общества. Уже не раз случалось так, что массы захватывали общественную власть и определяли политический, интеллектуальный, нравственный и экономический процессы. Такую ситуацию Ортега-и-Гассет и называет восстанием масс. Причем понятия "масса" и "класс", "выдающиеся личности" и "меньшинство" не совпадают. Массы и избранное меньшинство имеют место одновременно в отдельных классах. Массы подавляют меньшинство, навязывая ему свой образ жизни. Ныне роль масс изменилась[24]. "Все подтверждает, что она решила выйти на авансцену, занять места и получить удовольствия и блага, прежде адресованные немногим... Решимость массы взять на себя функции меньшинства... становится стержнем нашего времени... Политические режимы, недавно возникшие, представляются мне не чем иным, как политическим диктатом масс... Сегодня мы видим торжество гипердемократии, при которой масса действует непосредственно, вне всякого закона, и с помощью грубого давления навязывает свои желания и вкусы"[25]. Таким образом, не отдельные выдающиеся личности, а серая, заурядная масса, подавляя любую личность и любое меньшинство, определяет изменения общества, фактически стагнируя (от лат. stagnum - стоячая вода) его в политической, экономической и других сферах. Итак, "идеи", но в данном случае "представления" косной массы суть "движущая сила", обусловливающая "стоячую воду" общественной жизни. Фактически государство живет "под жестокой властью масс"[26]
Как уже отмечалось Ортега считал самым глубоким и радикальным различение людей на два основных типа:
"На тех, кто строг и требователен к себе самому ("подвижники"), берет на себя труд и долг, и тех, кто снисходителен к себе, доволен собой, живет без усилий, не стараясь себя исправить и улучшить"[27].
Здесь его мысль перекликается с мыслью Конфуция, который в свою очередь делил людей по тем же признакам на два рода: цзюньцзы – истинный человек, и сяожэнь – низкий, безликий человек. Характеристики, которые дает Ортега избранному меньшинству и массе, удивительным образом совпадают с тем, что говорил Конфуций о цзюньцзы и сяожэне. Видимо, "вертикальные" признаки, или человеческие качества, независимы от времени[28].
"Человек массы никогда не признает над собой чужого авторитета, пока обстоятельства его не принудят... Наоборот, человек элиты, т.е. человек выдающийся, всегда чувствует внутреннюю потребность обращаться вверх, к авторитету или принципу, которому он свободно и добровольно служит"[29].
И далее он сам приводит слова Гёте:
"Жить в свое удовольствие – удел плебея; благородный стремится к порядку и закону". "Человек массы просто обходится без морали, ибо всякая мораль в основе своей – чувство подчиненности чему-то, сознание служения и долга"[30].
А вот выссказывания Конфуция на эту же тему:
"Цзюньцзы думает о долге, сяожэнь – о выгоде";
"Учитель сказал:
"Благородному мужу легко служить, но трудно угодить.
Если угодишь не должным образом, он не будет доволен.
Он использует людей в соответствии с их способностями.
Низкому же человеку трудно служить, но легко угодить.
Он радуется и тогда, когда ему угождают не должным образом.
Использует тех людей, которые способны на все""[31]
Таким образом, испанский философ подводит читателя к выводу, что бразды европейской истории впервые оказываются в руках заурядного человека, как такового, и зависят от его решений. Этот человек "недочеловеческого типа" есть поворот вспять, возврат к варварству. Цивилизация находится под угрозой, ибо у варвара нет норм и морали. "Все варварские эпохи были периодами распадения общества на мелкие группы, разобщенные и взаимно враждебные". Симптомы варварства дают о себе знать в любой сфере – в науке, в культуре, в государственной политике. "Для меня несоответствие между благами, которые рядовой человек получает от науки, и невниманием, которым он ей отвечает, кажется самым грозным симптомом из всех"[32]. То положение, в которое поставлена наука, ведет к утрате ее смысла и назначения, она становится функциональной, теряет связь с жизнью, с Бытием.
В атмосфере "человека массы" и государство не выполняет свое назначение. "Человек массы" видит в нем анонимную силу и, будучи сам анонимом, считает государство как бы "своим"[33].
"Вот величайшая опасность, угрожающая сейчас цивилизации: подчинение всей жизни государству, вмешательство его во все области, поглощение всей общественной спонтанной инициативы государственной властью, а значит, уничтожение исторической самодеятельности общества, которая в конечном счете поддерживает, питает и движет судьбы человечества"[34].
"Человек массы" верит, что "он и есть государство, и стремится под всякими предлогами пустить государственную машину в ход, чтобы подавлять творческое меньшинство". В результате творческие силы иссякают и "новые семена не смогут приносить плодов". Общество живет "для государства, человек – для правительственной машины". Но само государство обречено при этом на жалкую смерть: "Высосав все соки из общества, обескровленное, оно само умрет смертью ржавой машины, более отвратительной, чем смерть живого существа"[35].
Исторически восстание масс поставило вопрос о механизмах социальной регуляции в обществе того времени, ибо в Европе в роли такого регулятора выступало раньше христианство. Но народные массы не были пронизаны христианской религией, они следовали своим низменным интересам. Как результат этого варварского восстания масс возникает феномен тоталитаризма как способа организовать и подчинить эти массы. Тоталитарный способ правления стал фактором социализации и объединения масс, отказавшихся от всеобъемлющей христианской религии (в Германии нацизм к тому же встал над старым спором католиков и протестантов, объединяя немецкие земли; в многонациональной и многоконфессиональной России марксизм снимал конфессиональные и национальные противоречия).
Интересно отметить, что Ортега-и-Гассет в сущности дсстаточно либеральный по своим политическим взглядам жалуется в то же время и на демократизм эпохи, на вхождение вульгарной, неподготовленной массы во власть и сочувствует принципу аристократического правления, понимая под ним, примерно, то же, что и вождь национал-социалистов, хотя сам фашизм он причисляет к чисто массовым явлениям эпохи[36].