Я молод, жизнь во мне крепка;
Чего мне ждать? Тоска, тоска!
Автор показывает нам свои идеалы, и мы можем проследить за их изменением. Вот как Пушкин признается в прежних романтических стремлениях:
В ту пору мне казались нужны
Пустыни, волн края жемчужны,
И моря шум, и груды скал,
И гордой девы идеал,
И безыменные страданья...
Но с тех пор, как «высокопарные мечтанья» сменились прелестями реальной жизни, для поэта многое значат дом и независимость:
14
Мой идеал теперь - хозяйка,
Мои желания - покой,
Да щей горшок, да сам большой.
В строфах ХХХП-ХХХV изображение дороги несет иную смысловую нагрузку. Здесь даны бытовые описания пути «не на почтовых, на своих», когда «наша дева насладилась дорожной скукою вполне». Кроме того, автор рассуждает о дорогах и словно рисует экспозицию к «Станционному смотрителю». Но рядом с иронией мы читаем мечты о далеком будущем России:
Со временем (по расчисленью
Философических таблиц,
Лет чрез пятьсот) дороги, верно,
У нас изменятся безмерно:
Шоссе Россию здесь и тут,
Соединив, пересекут...
Главный герой не раз сопоставлялся с романтическим персонажем (например, в первой главе:
Как Child-Harold, угрюмый, томный
В гостиных появлялся он...)" —
и путешествие Онегина должно было вызвать у читателя ассоциации с "Паломничеством Чайльд-Гарольда". В этом сопоставлении еще более отчетливо проступали различия между путешествием в романтической поэме и в "Евгении Онегине". В отличие от поэмы, в романе оно лишено лирических отступлений и сдержанно по тону (за исключением "одесских" строф). Это было связано с особым положением, которое путешествие Онегина занимает в романе: здесь сравнивалось прошлое России и ее настоящее. Онегин проезжает исторические места, но в "отчизне Минина", Нижнем Новгороде, видит, что
Все суетится, лжет за двух,
И всюду меркантильный дух.
Контраст между героическим прошлым города и его настоящим подчеркивается эпитетами "поддельные", "бракованные" и сочетаниями "горсть услужливых гостей" и "прошлогодни моды". Такое же противопоставление проводилось в черновом варианте и в "московской" строфе:
Москва Онегина встречает
Своей спесивой суетой,
Своими девами прельщает,
Стерляжьей потчует ухой.
В палате английского клоба
(Народных заседаний проба)
Безмолвно в думу погружен,
О кашах пренья слышит он. Таким образом, путешествие в романе получает новое по сравнению с
"южными" поэмами значение.
15
Пушкин особо подчеркивает соединение эпического и лирического жанров. Его роман в стихах — не только повествование о жизни героев, но и лирическое произведение, наполненное авторской индивидуальностью, песня о России, глубоко личные размышления. Ухватившись за какую-нибудь деталь, Пушкин дополняет, оживляет ее своим личностным восприятием.
Но все же лирические отступления занимают большую часть романа, а так как их существенная роль в том, чтобы ввести в роман автора, самого Пушкина, то он фактически оказывается главным героем, а то, что читатель узнает о нем, едва ли не важнее для Пушкина всей истории Онегина и Татьяны. Все чаще он переходит к собственным переживаниям:
Но главная тема — Россия, и все лирические отступления хотя бы краешком затрагивают, развивают эту тему, служат расширению художественного пространства, сознанию целостного образа Руси — от бытовых деталей обобщения до масштабных, наполненных философским содержанием образов.
Именно тема дороги связана с темой России. Дорога — образ, организующий весь сюжет, и себя Пушкин вводит в лирические отступления как человека пути. Пушкин в конце VI главы романа прощается со своей молодостью:
Мечты, мечты! где ваша сладость?
Где вечная к ней рифма, младость?
Ужель мне скоро тридцать лет?
Он принимает все, что случается с ним, что досылает ему судьба, спокойно:
Но так и быть: простимся дружно,
О юность легкая моя!
Благодарю за наслажденья,
За грусть, за милые мученья...
За все, все твои дары
Благодарю тебя... Довольно!
С ясною душою
Пускаюсь ныне в новый путь
От жизни прошлой отдохнуть.
Но мотив дороги в "Евгении Онегине" — это не только путешествие Онегина, но и путешествие Лариных из деревни в Москву. Здесь Пушкин использует подчеркнуто "низменную" лексику, недопустимую в романтической поэме:
Мелькают мимо будки, бабы,
Мальчишки, лавки, фонари,
Дворцы, сады, монастыри,
Бухарцы, сани, огороды...
Стилистика другой строфы, описывающей многочисленные неудобства при путешествии по российским дорогам:
Теперь у нас дороги плохи,
Мосты забытые гниют,
16
На станции клопы да блохи
Заснуть минуты не дают;
Трактиров нет. В избе холодной
Высокопарный, но голодный
Для виду прейскурант висит
И тщетный дразнит аппетит, —
построена на столкновении двух контрастных лексических рядов, которое создает комический эффект: с одной стороны, это европеизмы ("прейскурант", "аппетит"), с другой — подчеркнуто бытовая, непоэтическая лексика ("клопы", "блохи", "изба").
Эти онегинские строки писались одновременно с "Дорожными жалобами" (1829), и уже упомянутое мной стихотворение, где поэт размышляет о возможной смерти на дороге, близко им по стилистике и по полушутливому тону. По тематике лирическое произведение близко "Зимней дороге": в последних его строфах встречается то же противопоставление дорога — дом:
Долго ль мне в тоске голодной
Пост невольный соблюдать
И телятиной холодной Трюфли
Яра поминать? <...>
То ли дело рюмка рома,
Ночью сон, поутру чай;
То ли дело, братцы, дома!..
Ну, пошел же, погоняй!..
Очевидно также сходство и с другим, еще более ранним стихотворением "Телега жизни" (1823), где жизнь тоже сравнивается с длительным путем, скитаниями по дурным дорогам:
Хоть тяжело подчас ей бремя,
Телега на ходу легка;
Ямщик лихой, седое время,
Везет, не слезет с облучка.
Философское значение мотив дороги получает и в "Бесах" (1830). В этом стихотворении он связывается с мотивом вьюги, который тоже имеет символический смысл.
Путника застает в "чистом поле" метель, и, сбившись с дороги, он полностью оказывается во власти темных, враждебных сил:
"Эй, пошел ямщик!.." — "Нет мочи:
Коням, барин, тяжело;
Вьюга мне слипает очи;
Все дороги занесло;
Хоть убей, следа не видно;
Сбились мы. Что делать нам!
В поле бес нас водит, видно,
Да кружит по сторонам".
17
Человек оказывается беспомощным перед стихией, он не может справиться с этой жестокой силой:
Сил нам нет кружиться доле; Колокольчик вдруг умолк; Кони стали...
Сходный мотив появляется в повести "Метель" (1830), где стихия резко меняет судьбы героев вопреки их воле: из-за метели Марья Гавриловна навсегда разлучается с женихом; после неудавшегося побега героиня возвращается домой, и родители даже не подозревают о происшедших событиях; после роковой ночи Владимир отправляется в армию и погибает в Отечественной войне 1812 года. Наконец, из-за метели в жадринскую церковь случайно попадает Бурмин и неожиданно для себя становится мужем Марьи Гавриловны.
Эпиграф к повести из баллады Жуковского «Светлана» органично вводит в произведение мотив дорожной стихии. Но дорога здесь, как и в других произведениях цикла, - сложный, многозначный образ. В начале повести это путь бегства Марьи Гавриловны, средство тайно соединить судьбу с избранником наперекор родительской воле. В данном звучании это продолжение литературных традиций пушкинской поры, одно из средств создания авантюрного сюжета. Автор пишет: «...они должны были выйти в сад через заднее крыльцо, за садом найти готовые сани, садиться в них и ехать за пять верст от Ненарадова в село Жадрино, прямо в церковь, где уж Владимир должен был их ожидать <...> На дороге сани дожидались их. Лошади, прозябнув, не стояли на месте; кучер Владимира расхаживал перед оглоблями, удерживая ретивых. Он помог барышне и ее девушке усесться и уложить узлы и шкатулку, взял вожжи, и лошади полетели ». Если для Марьи Гавриловны бегство волнительно, то для кучера в этом эпизоде отправление в дорогу - привычная обязанность. Но вместе с метелью в дорожную тему врывается мотив судьбы. Не случайно автор, переходя к другой сюжетной линии, поручает «барышню попечению судьбы и искусству Терешки-кучера».
Описание блужданий героя в метели по бездорожью вводит в сюжет тему перепутья и усиливает мотив тему судьбы. Сначала герой и не подозревает, что может сбиться с пути. Автор замечает: «Дорога была ему знакома, а езды всего двадцать минут». Но стихия резко меняет планы героя. Вот некоторые детали мучительных метаний путника: «Но едва Владимир выехал за околицу в поле, как поднялся ветер и сделалась такая метель, что он ничего не взвидел. В одну минуту дорогу занесло; окрестность исчезла во мгле мутной и желтоватой, сквозь которую летели белые хлопья снегу; небо слилося с землею. Владимир очутился в поле и напрасно хотел снова попасть на дорогу; лошадь ступала наудачу и поминутно то въезжала на сугроб, то проваливалась в яму; сани поминутно опрокидывались. Владимир старался только не потерять настоящего направления. <...> Наконец он увидел, что едет не в ту сторону <...> он ехал, ехал, а полю не было конца. Все сугробы да овраги <.. .> Время шло <..> Наконец в стороне стало что-то чернеть».