Ришелье боролся против любых попыток противостоять королевский власти. При Ришелье у парламентов было отнято право письменных ремонтрансов, и подчас правительство прибегало к насильственному выкупу должностей тех или иных неугодных ему членов парламента; некоторых из них отправляли в изгнание или в тюрьму.
Однако решительные меры, какие хотело бы принять старинное дворянство в отношении выскочек в судейских и чиновных мантиях, тут были недоступны, поскольку продажа богачам различнейших должностей (и в том числе должностей адвокатов, прокуроров, советников парламента) была одним из источников государственного дохода абсолютистской Франции. Правительство никогда не имело достаточно средств, чтобы разом покончить с парламентами, выкупив все должности. Отсюда – безрезультатность непрерывно до самой революции 1789 году длившейся борьбы абсолютистского правительства с парламентами, полная невозможность сломить их сопротивление. Ришелье видел и социально‑политическую сторону дела: система продажи государственных должностей в собственность видимым обладателям денежных накоплений приковывала часть буржуазии к колеснице государства, то есть к судьбам феодально‑абсолютистского строя. Кто вложил свои деньги в данных государственных порядок, писал Ришелье, не станет способствовать его разрушению.
Другим источником дохода казны была откупная система: получение денег от финансистов авансом, с уступкой им права с избытком компенсировать себя взиманием того или иного налога. Ришелье считал финансистов и откупщиков налогов "особым классом, вредным для государства, но тем не менее необходимым"; по его мнению, "они не могут дальше обогащаться, не разоряя государства". Поэтому он был склонен к конфискации имущества откупщиков и держателей государственной ренты, но, "даже если справедливость этого акта неоспорима, разум не позволяет прибегать к нему, потому что его осуществление лишило бы государя на будущее всех способов добыть деньги в случае государственной необходимости".
Это положение "Политического завещания" является выводом из практики борьбы абсолютизма с откупщиками – борьбы, в которой королевской власти иногда приходилось признавать себя побежденной. Свидетельством этого является королевский рескрипт, который пришлось опубликовать после очередного мероприятия по "выжиманию губок" – нажиму на финансистов. В этом рескрипте, как бы извиняясь, король заявлял: "Будучи вынужден прибегать к чрезвычайным мерам и требуя, чтобы нам авансировали крупные суммы денег, мы во всех представившихся случаях получали содействие от наших откупщиков и контрактеров; и суммы, которые они обязывались нам уплатить, приносили им столь мало дохода и прибыли, что в настоящее время они, совместно с их пайщиками, обременены долгами… Они и поныне не перестают оказывать наши делам величайшее содействие в настоящей срочной необходимости, прилагая для этого весь свой кредит, от чего мы испытываем величайшее удовлетворение".
Финансовые трудности были тесно связаны с военно‑политической обстановкой. Чтобы понять это, необходимо представить себе международное положение Франции. На горизонте снова как в первой половине XVI века, возникла грозовая туча – угроза поглощения всей Европы, всех национальных государств наднациональной католической державой Габсбургов. Кардинал Ришелье долго лавировал между интересами католической церкви и национальной государственности – то склонялся к союзу с габсбургской Испанией и папством (олицетворением этого курса был его советник капуцинский монах Жозеф), то, стремясь ослабить Габсбургов, поддерживал субсидиями протестантских князей Германии.
В 1630 году колебаниям пришел конец: Ришелье принял решение ссужать протестантскую Швецию крупными ежегодными суммами для войны с германским императором. Тем самым Франция косвенно, скрыто вступила в Тридцатилетнюю войну. Впрочем, Ришелье стремился не допустить окончательной победы Швеции или немецких протестантов. Однако в 1635 году крупные неудачи шведов заставили Францию вступить в войну: Франция начала военные действия против испанских и австрийских Габсбургов одновременно в их владениях в Нидерландах, Германии, Италии и Испании. Почти сразу выяснилось, что фактически Франция к этой войне не готова: в 1636 году немцы вторглись в Бургундию, а испанцы – в Пикардию и Гиень. Разъезды испанцев, вторгшихся из Фландрии, угрожали уже и Парижу; только ополчение, срочно созданное по призыву правительства, разбило испанцев при Корби (20 лье к северу от столицы) и прогнало их дальше на север. В дальнейшем война велась с огромным напряжением денежных и людских ресурсов. При этом потребность в деньгах заставляла выжимать налоги из населения, это вызвало восстания, а восстания подчас требовали отвлечения воинских частей с военных фронтов для борьбы с восставшими.
Укрепление французской монархии, достижение некоторой стабилизации противоречий между дворянством и буржуазией при Ришелье являлись оборотной стороной сеньориальной и налоговой эксплуатации населения и порождаемых ею новых вспышек крестьянско‑плебейских восстаний. Историки отмечают три волны крестьянского движения: в Керси (Гиень‑и‑Гасконь) в 1624 году, в Сентонже, Перигоре и других юго‑западных и южных областях в 1636–1637 годах, и в Нижней Нормандии в 1639 году. Восстания эти подавлялись правительством со страшной жестокостью6 восставших посылали пачками на виселицу, подвергали колесованию без суда, даже без допроса – по одному подозрению в участии в восстании. Канцлер Франции при Ришелье Сегье обосновывал эти репрессии следующими доводами: "Служение королю, его власти и общественному благу требовало примерных наказаний и заставляло пренебрегать обычными формальностями".
Восстание в Керси в 1624 году было вызвано распространением соляного налога ("габели") на область. Восставшие требовали отмены налога и, так как определение его размера по дворам и само взимание налога было поручено местным богатеям из крестьян (élus), вся ярость обрушилась на сборщиков налога. Их дома поджигались, имущество подвергалось разграблению. Вскоре движение начало перерастать в движение против богатых людей вообще. Армия крестьян выросла до 16 тысяч человек, и городская беднота была готова присоединиться к ней. Восставшие двинулись на город Кагор – центр области, но были разбиты местным дворянским ополчением.
Восстание 1636–1637 годов в Сентонже, Перигоре и других провинциях было связано с установлением налога на вино, который правительство ввело, когда Франция вступила в Тридцатилетнюю войну и нуждалась в средствах для содержания армии. Налог этот сильно ударил по виноделам указанных областей. Кроме того, содержание и бесчинства войск, расквартированных по селам и городам из опасения вторжения Испании, довели население до отчаяния.
Восстание продлилось полтора года и охватило значительную часть территории Франции (ее южные, юго‑западные и частично центральные области). Отряды восставших доходили в Сентонже до 40 тысяч человек, в Перигоре – до 60 тысяч. Восстанию сочувствовали не только плебейские массы, но и городская буржуазия, и весной 1637 года отрядам повстанцев удалось даже занять главный город провинции Перигор Бержерак. Но королевские войска под командованием герцога Лавалетт и при поддержке местного дворянского ополчения разбили и рассеяли восставших – и началась расправа.
Восстание в Нижней Нормандии в 1639 году, прозванное восстанием "босоногих" (в начале они называли себя "кроканами"), также вспыхнуло на почве недовольства крестьян ожидаемым распространением "габели" на их область. Восставшие призывали население не платить налогов, присоединяться к ним, вооружаться и убивать сборщиков налогов. Армия восставши, выросшая до 20 тысяч человек, называвшая себя "армией страдания", состояла не только из крестьян: в нее входила и городская беднота, ей сочувствовали и буржуа, не желавшие распространения "габели", тяжесть которой ложилась на и на все третье сословие. Но осенью 1639 года армия "босоногих" была почти полностью истреблена королевскими частями под командой маршала Гассьона на баррикадах города Авранша; лишь немногие попали в плен, но и они были повешены.
Следует отметить, что, хотя все эти восстания объективно наносили сильные удары абсолютизму, они не ставили себе сознательной цели свергнуть королевскую власть или покончить с господством феодалов; по существу, они никогда и не могли выйти за пределы одной или немногих провинций и найти поддержку всей страны. Происходило это потому, что как правило, эти восстания вызывались узколокальными поводами (распространением какого‑то налога на данную провинцию, бывшую прежде от него свободной; насилиями местных сборщиков налогов; бесчинствами воинских частей, расквартированных в данной местности и т. п.); даже когда к этому, как в Перигоре, присоединялся протест против сеньориальных поборов или церковной десятины, силы повстанцев оставались разрозненными, а не сливались в мощную крестьянскую армию. Сказывалось также и то, что буржуазия (особенно ее более влиятельная часть) городов в провинциях, охваченных крестьянскими восстаниями, гораздо больше боялась восставших, чем правительственных сил. Поэтому правительство всегда, хотя и с большим или меньшим напряжением, доже вынужденное порой вступать в переговоры с восставшими, в конечном счете выходило победителем, после чего старалось жесточайшими карами запугать население; при этом, однако, зачастую с уходом карателей восстание вспыхивало вновь. Так, узколокальное восстание нормандских "кроканов" в 1637 году переросло в мощное движение "босоногих" в 1639 году, получившее отклики и в других провинциях и запечатлевшееся в сознании современников, в том числе и в королевских декларациях, как событие общегосударственного значения; оно прервало надолго поступление в казну каких бы то ни было налогов с экономически высокоразвитой провинции и могло увлечь другие своим примером.