«Некуда» явилось откликом на многие общественные явления бурных шестидесятых годов, но одновременно в нем нашла яркое отражение основная тема творчества Н. Лескова — «искание правды и искание праведников». Поэтому писатель считал верными слова П. К. Щебальского о том, что роман сохранил на память потомству картины, «которые непременно ускользнули бы от историка, и историк непременно обратится к этому роману». Стремление к истине отнюдь не исключало субъективизма писателя и, более того, известного консерватизма его взглядов, отчетливо выразившихся в романе. Поэтому «Некуда» не случайно вошло в пеструю «обойму» антинигилистических произведений и стало первым из трех лесковских романов, затрагивающих названную тему (далее — «Обойденные», 1866; «На ножах», 1870—1871).
Продолжая линию, начатую еще в ранней публицистике («О найме рабочих людей», «О влиянии различных видов частной собственности на народное хозяйство», «О переселенных крестьянах» и др.), Лесков отстаивал свой отрицательный взгляд на возможность скорых значительных общественных изменений в России. Уже на склоне лет, рассуждая о романе, он утверждал мысль о неготовности тогдашнего общества к перестройке, а большинства людей, составляющих его,— к необходимому для того духовному преображению. «Крайние пути, указанные Чернышевским и Герценом,— писал Лесков,— были слишком большим скачком для молодого поколения, и я не ошибался, говоря, что это поколение и все общество не подготовлено к таким скачкам, что оно изменит себе, изренегатствуется, или просто опошлит всякое дело, за которое возьмется <...> Я не хочу сказать, что нигилисты дрянь, а наше общество— лучше; я так никогда не смотрел на дело, и мое «Некуда» в лучших его представителях говорит, что в обществе не было никаких идеалов и нигилисты должны были искать их на стороне. Но Чернышевский должен был знать, что, восторжествуй его дело, наше общество тотчас на другой день выберет себе квартального! Неужели вы не чувствуете этого вкуса нашего общества».
Таким образом, «тенденция» «Некуда» представляла не просто консервативные общественные настроения (их выразителем является симпатичный доктор Розанов, которого иногда считают alter ego автора), но включала полемику с революционными демократами. Если же учесть, что в романе отчетливо прослеживались портреты многих видных представителей революционного движения 60-х годов и даже современные писателю официозные круги признавали, что «автор имеет целью высказать всю сумасбродную несостоятельность попыток в России лжелиберальной партии вообще, а вместе с идеями опошлить и типы лиц, предающихся добросовестно или даже притворно развитию и осуществлению подобных утопий», то можно легко представить, как остро восприняла «Некуда» революционно-демократическая общественность в бурное время 60-х годов. Возмущение против автора «Некуда» побудило Лескова выступить с «Объяснением», в котором, отрицая фотографичность действующих лиц, он заявлял, что на самом деле «видимое сходство» с известными людьми «не может никого ни обижать, ни компрометировать». Это «Объяснение», от которого в примечании отмежевалась даже редакция напечатавшего его журнала, никого не убедило и лишь усугубило раздражение прессы.
Политическим ответом на роман «Некуда» была серия критических публикаций в демократической прессе, резкость которых в известной степени определялась остротой момента. Вслед за статьей В. Зайцева «Перлы и адаманты русской журналистики» («Русское слово», 1864, № 6) последовала статья Д. Писарева «Сердитое бессилие» («Русское слово», 1865, № 2), а затем его же уничтожающее выступление — «Прогулка по садам российской словесности» («Русское слово», 1865, № 3), вслед за которым Лесков был «отлучен» от демократической прессы, и ряд других заметок и статей, где роман предавался анафеме, а автора обвиняли в доносительстве. Непримиримая позиция демократических журналов привела к тому, что положительные характеры и позитивные начала, получившие отражение в романе, долгое время решительно игнорировались большинством читателей. Даже несколько лет спустя Салтыков- Щедрин в статье о Лескове отказывал «Некуда» в художественности, совершенно отрицая его литературное значение.
Более объективная оценка романа стала возможна спустя много лет, когда для многих стали уже ясны «промахи незрелой мысли» Д. Писарева, а его «грубость и неделикатность по отношению к людям» инакомыслящим не вызывала слепого восторга. Наконец А.М. Горький, отметив известную некультурность Д.Писарева и скоропалительность его выводов, сумел диалектически подойти к оценке «Некуда» и отметил в нем немало достойных внимания характеров.
4. Сопоставительный анализ образной системы романов Н.Г.Чернышевского и Н.С.Лескова
У Н.Г. Чернышевского «особенный человек» Рахметов как действующее лицо появляется только в одной главе, в остальных он лишь упоминается. Рахметов по происхождению «столбовой дворянин», родословная которого уходит в глубь веков русской истории. С детства был свидетелем ужасов крепостного права «видел, что в деревне». «Мысли стали бродить в нем, и Кирсанов был для него тем, чем Лопухов стал для Веры Павловны».
Окончательному формированию мировоззрения Рахметова способствовала встреча с новыми людьми. Рахметов жадно слушал Кирсанова «в первый вечер, плакал, прерывал его слова восклицаниями проклятий тому, что должно погибнуть, благословений тому, что должно жить».
У Рахметова слово не расходится с делом. Он питается тем, что составляет пищу людей труда, одевается так, как позволяли средства человека среднего достатка и спит на войлоке, «не разрешая себе свернуть его вдвое». Чернышевский наделил «особенного человека» суровой требовательностью к себе, к людям и мрачноватой внешностью. Рахметов нежен и добр в обращении с простыми людьми и товарищами, разделяющими его убеждения, беспощаден и непримирим с теми, кто мешает счастью людей, попирает их человеческое достоинство.
Любя жизнь, он отрицает самоубийство, но в то же время оставляет за собой право покончить с жизнью, чтобы избежать «какой-нибудь мучительной смерти, например, колесования». Проспав всю ночь на гвоздях, Рахметов, широко и радостно улыбаясь, объясняет свой поступок: «Проба. Нужно. Неправдоподобно, конечно; однако же, на всякий случай нужно. Вижу, могу». Только такой человек, по мнению Чернышевского, способен руководить революцией.
Карикатуры на "новых людей" Чернышевского («настоящих нигилистов») в романе Лескова нет, но их судьба рисуется как беспросветно трагическая, поскольку их стремления и деятельность исторически бесперспективны. Их путь ведет в "никуда" и деться им - и вообще "хорошим людям" - пока что в России "некуда". Образы «чистых нигилистов» отмечены чертами праведности.
Ореолом благородства окружена фигура Райнера. Он «особенный», но «чужой» человек. Не случайно глава, посвященная его детству и молодости, совершенно выбивается из общей российской географии романа: действие здесь происходит последовательно в Швейцарии, России и Германии (так же обособлены географические главы, где описаны последние дни Райнера в Беловежской пуще). Глава «Чужой человек» очень напоминает отдельную новеллу с преобладанием приподнятого романтического стиля. Все это создает вокруг героя совершенно особую художественную атмосферу.
Райнер целомудрен, его доводят до слез циничные разговоры о женщинах. Думая о них, он стремится «к отысканию какого-то чистого, сильного, героического, но весьма туманного идеала». Уже указывалось на связь фамилии Райнера с немецким rein — «чистый». «Ребенком» считает его кухарка Афимья. Близость к детскому состоянию души — черта, сближающая героя с христианскими праведниками. Он совершенно бескорыстен - до полного бессребреничества.
Выросший за пределами России, Райнер знал о ней, главным образом, по «поэтизированным рассказам о русской общине, о прирожденных наклонностях русского народа к социализму». Отсюда - крайняя идеализация русского народа и русских революционеров, полное непонимание национальной специфики России.
Следует, однако, отметить, что образ Райнера стоит несколько особняком среди многочисленных образов иностранцев в других произведениях Лескова («Язвительный», «Железная воля» и др.). Они входят в русское общество как представители иных исторических традиций, иного национального быта и не могут понять русской действительности, потому что смотрят на нее сквозь призму своих традиционных представлений. Между тем Райнер, этот подвижник революции, выступает как человек совершенно беспочвенный, как чистый гражданин мира, полный космополит: «никакого обособления он не признавал нужным при разделе естественных прав человеческого рода». И если в этом истоки его трагедии, его неукорененности в жизни, то в этом отчасти и причина его близости к христианскому идеалу праведничества.
Райнер по духу близок к Рахметову, открыто называет себя социалистом, ведет политическую агитацию и погибает в качестве начальника польского повстанского отряда, но не подвергается авторскому порицанию.
Симпатизирует писатель в "Некуда" и молодому герою, доктору Розанову. Пока обитатели коммуны балуются опытами по искусственному оплодотворению на кроликах, доктор спасает людей, считая, что без конкретных дел все абстрактные "гуманные теории - вздор, ахинея и ложь". Презирая всю "тлень и грязь" жизни, он, человек почвенный, убеждён: нужно постепенное обновление - безо всяких ломок и перестроек.