После праздника фонарей грядет главный весенний праздник китайцев – «цинмин», праздник чистого света, еще его называют днем поминовения усопших. Отмечается пятого апреля, это единственный в Китае праздник, который имеет постоянную дату в европейском календаре. В этот день каждая китайская семья в полном составе должна посетить родовые могилы и прибрать их. Принято оставлять на могилах пачки жертвенных денег или привязывать эти деньги к стоящим рядом деревьям. Те, кто находился далеко от родных мест, поклоняется предкам, сжигая жертвенные деньги и бумажные имитации предметов. Посещение семейных могил рассматривалось как увеселительная прогулка на лоне природы, и частенько заканчивалось пикником на берегу реки или озера.[28]
Главный летний праздник «дуаньу» приходится пятый день пятого месяца, символизировал апогей мужской силы ян. Главная обрядовая еда в летний праздник – солоноватые рисовые пельмени «цзун-цзы», приправленные овощами и мясом и завернутые в листья. В этот день также было принято изготовлять амулеты от нечисти: Пин-эр плела из полыни тигрят для своего сына, чтобы оградить его от напастей.
Гвоздем праздничной программы на сей раз становились состязания так называемых драконьих лодок, или лодок, символизировавших драконов. Минские современники рассказывают о гигантских драконьих лодках, появлявшихся в дни летнего праздника на озерах императорского парка. В лодках был спрятан особый механизм, и когда они скользили по глади вод, украшавшие их морда, хвост и лапы чудовища тоже приходили в движение. Однако, этот обычай был сопряжен с риском в связи с частыми стычками, иногда вооруженными, между командами во время состязания. Не случайно власти считали лодочные гонки традицией не слишком цивилизованной и нередко запрещали ее.
Праздники осени, периода увядания и роста силы инь, отличались иной атмосферой. Они проходили вечером и ночью, и заметную роль в них играли женщины. В ночь на седьмой день седьмого месяца женщины (и только они) чествовали небесных фей, которые, согласно народному поверью, в эту ночь спускались на землю. Чуть позднее вновь приносили жертвы мертвым, причем теперь, в пору осеннего увядания, в центре внимания оказывались неупокоенные, демонические души — олицетворение крайнего инь. К середине восьмого месяца были приурочены празднества «середины осени». Люди вновь вешали у дома фонари, устраивали ночные гулянья и, главное, любовались луной, светившей особенно ярко на осеннем небосклоне. В эти дни женщины поклонялись «хозяйке луны», гадали о своей судьбе и пекли «лунные лепешки» — круглые, как полная луна.
Ритуальная составляющая общественной жизни главных героев романа «Цзинь, Пин, Мэй» дополняется менее торжественной, но зато гораздо чаще практикуемой составляющей: постоянными светскими приемами и посещениями увеселительных заведений.
Прием гостей по традиции должен демонстрировать все возможное радушие хозяев. Приветствуя гостей, было принято кланяться и цветистыми фразами выражать свою радость посещения своего жилища дорогим гостем. Здоровались по порядку с каждым присутствующим, начиная с самого старшего, либо занимающего наиболее высокое положение в обществе. Обязательным было обильное угощение, в усадьбе Симыней часто устраивались настоящие пиры: « Груды диковинных плодов и фруктов на подносах. В вазах среди ярко – зеленых листьев букеты золотых цветов. В жаровнях фигурный уголь тлеет, аромат «драконову слюну» струят курильницы. Вяленый единорог лежит на блюдах из белого нефрита, в чашах золотых вино искрится. Здесь самые изысканные яства: и сваренные обезьяньи губы, и детеныши барса, и печень вареная дракона, и жареные феникса мозги. Каждому кусочку цена по меньшей мере десять тысяч монет!»[29]. Для услаждения слуха гостей приглашали музыкантов и певцов: «Играют музыканты на флейтах и свирелях, поют певцы, аккомпанируя себе на цитрах и кастаньетах. Красавицы вином обносят, возжигают благовония»[30]. Когда гость собирался уходить, его упрашивали остаться, гостям же, в свою очередь было неприлично уйти после уговоров. Когда же подходило время прощаться, гости и хозяева долго благодарили друг друга , одни за величайшую гостеприимность и доброту, другие – за несказанную честь, оказанную визитом, и огромную радость встречи.[31]
Главный же герой Симынь Цин со своими друзьями нечасто отказывали себе в радости встречи с певичками и актрисами, проживающими в «веселых кварталах». Там они проводят многие вечера, наслаждаясь вином и красотой
служительниц Грушевого сада ( как называли актрис, по названию училища для актеров «Грушевый сад» ), столь же пленительных, сколь искусных. Только посмотрите:
Газовые платья – белый снег, волосы – гряды черных туч. Алеют спелой вишней уста. Лицо как абрикос, как персик – щечки, гибкий, словно ива, стан. Сердце, словно орхидея, источает аромат, среди ветвей иволгой порхает песня. Танцуют – фениксы резвятся меж цветов. Поют – старинная мелодия льется свободно и легко. Поют то медленно, то быстро, меняют тон.[32]
Вот как о подобных заведениях поется в песне, приведенной в тексте романа:
Тут красоты и купля и продажа.
Красотку сторговал – не забывай-ка,
Что у красотки есть еще хозяйка.
Плати и ей.
Она любовь отмерит
И не продешевит,
А в долг не верит![33]
Такая картина общественной жизни, собственно, во многом тождественной развлечению, создает ощущение, что китайский город жил жаждой наслаждений, жил по законам праздника, в праздник превращая саму материальность вещей.[34]
2.3 Частная жизнь горожан
Роман «Цзинь, Пин, Мэй» дает подробное описание частной жизни героев, наиболее подробно останавливаясь на семье Симынь Цина.
В Китае существовал порожденный конфуцианством культ большой нерасчлененной семьи с всевластием отца-патриарха, игравшего в семье роль государя в миниатюре. Патриархальная семья рассматривалась как «микрокосм порядка в государстве и обществе». Образцовой считалась двухпоколенная малая семья, состоявшая, в среднем из десяти человек (одно поколение малой семьи включало пять – шесть человек. Членами семьи нередко считались и те служанки, которые принадлежали главе семьи или его сыновьям и обычно выполняли всю тяжелую работу по дому. Наконец, в таких семьях на правах «бедных родственников» могли жить и обедневшие сородичи, которые подчас фактически были батраками. Таким образом, в рамках отдельной семьи, бывшей довольно типичной низовой социальной ячейкой китайского общества, часто проживало и вело совместное хозяйство несколько десятков человек[35]. Важнейшим моментом в жизни каждой такой семьи являлось рождение детей, которые, в зависимости от пола, должны были исполнять совершено определенные функции. На долю сыновей выпадало самое главное – сохранение и почитание традиций предков и родителей, продолжение рода. Девочка воспринималась как обуза, потому что после заключения брака она уходила из семьи родителей и больше не принадлежала ей. Семья Симынь Цина не во всем отвечала подобному идеалу: в его усадьбе проживало много народу, но это было не семейное гнездо, где крышу над головой делят старшее поколение родителей, дети и внуки; родителей он похоронил, дочка вышла замуж и уехала к мужу ( хотя потом они стали жить в усадьбе Симыня, и если бы не большой достаток семьи, им пришлось бы занять место тех самых «бедных родственников» ), сына у него долго не было, а жил с шестью женами и прислугой.
Большое событие в жизни человека, которое у Симня, впрочем, свершалось много раз, - свадьба, планировалось основательно и проходило торжественно. Начиналось все со сватовства жениха к дом девушки ( в романе, как уже раньше упоминалось, свахи действительно играли большую роль. Ли Пин-эр, спонтанно договорившись о заключении брака с врачом, в отсутствии свахи видит нарушении ритуала и приличий ), и если оно было успешным, то совершался взаимный обмен подарками и с помощью гадателя назначался день свадьбы. Поскольку замужество означало не просто переезд новобрачной в дом мужа, а полный и бесповоротный разрыв с отчим домом, который женщина сможет только навещать в качестве гостьи, брак был своего рода сделкой между семьями жениха и невесты. За невесту непременно вносили выкуп, в то же время для невесты выделялось и немалое приданое, которое часто было богаче выкупа. В данном случае решающую роль играли, по всей видимости, соображения престижа.
К дню свадьбы невеста прихорашивалась: густо румянилась, красила губы и наряжалась. Традиционное свадебное одеяние состояло из короткого красного халата и платья красного или зеленого цвета. На голове у невесты был ритуальный головной убор, имитировавший корону императрицы, ибо на время переезда – единственный раз в жизни – женщина была сама себе хозяйка. Переезжала невеста в дом мужа в специальном красном паланкине, который высылал за ней жених. По прибытии паланкина к дому жениха невесту встречал жених, вел ее к семейному алтарю, где совершалось совместное поклонение Небу и Земле, а также предкам жениха, после чего брак считался официально состоявшимся. Теперь наступало время праздничного застолья и веселья.[36]
Симынь Цин был женат на шести женщинах, поэтому нет ничего удивительного в том, что в течение всего повествования между ними явно прослеживается соперничество, иногда доходящее до клеветы и скандалов. В борьбе за внимание мужа чаще всего выигрывала искушенная в любви Цзинь-лянь, которой все-таки приходилось уступать мужа его любовницам, а затем – Пин-эр. Нужно сказать, что в Китае к интимной жизни относились серьёзно. Особенность китайской традиции это – органическая связь между духовным подвижничеством и сексуальными отношениями; связь, которая не только создала самобытную, во многом даже уникальную сексуальную культуру китайцев, но и сделала сексуальную практику частью целой системы духовно-соматического совершенствования человека. Знания этой стороны жизни супругов не были под запретом. Поэтому муж, умеющий наслаждаться частыми и продолжительными половыми сношениями, ценился гораздо выше просто молодого и привлекательного мужчины. Существовала и литература, иллюстрировавшая технику секса, например, у Пин-эр был свиток с